– Нет.
Я пересказала услышанное от английского журналиста.
– Понятно, что в точности такого же быть не может, – закончила я. – Но отдаленно схожее – схожее, так сказать, по сути, могло произойти. Вот бы узнать, кто станет наследовать Михаилу Наумовичу?
– Что ж, доля вероятности, что тут нечто похожее произошло, имеется, – согласился Иван Порфирьевич. – А узнать о наследниках не слишком сложно. Возьмем да и пошлем телеграмму. Кому-нибудь, кто сумеет на этот вопрос ответить. Да тому же Дмитрию Сергеевичу. Хоть у него, как обычно, дел невпроворот, но на такой вопрос он много времени не потратит.
Я стояла в задумчивости и никак не поддержала эту затею.
– Что-то вы замышляете, сударыня! – пристально посмотрел на меня товарищ прокурора.
– Я ничего пока не замышляю, – разочаровала я собеседника. – Я пока размышляю. Узнать про наследников интересно, но для нас с вами не важно.
– Вот даже как!
– Ну да. Мы можем придумать сто и одну историю про то, как и отчего было совершенно убийство человеком, которого здесь уже нет. Можем?
– Можем. Но не историю, а версию.
– Да, конечно, версию, не то слово на язык подвернулось, – рассеянно согласилась я. – Может, от этих версий и польза, какая ни на есть, для полиции окажется.
– Договаривайте, Даша!
– Но нам все это не должно быть интересно! – выпалила я.
– В каком смысле?
– Ни в каком. – Я до конца додумала свою мысль и теперь рассуждала с уверенностью: – Случайно произошло убийство или подготовлено было заранее, если преступника нет в поезде, нам это безразлично. Все, что можно было узнать и выспросить, мы уже узнали и выспросили. А вот если преступник был из числа пассажиров или обслуги да не сошел с поезда, а едет дальше?
– Вы правы. Даже если существует хоть крошечная возможность такого поворота событий, мы обязаны отнестись к ней со всей серьезностью. Тут лучше перестараться, чем допустить небрежность.
Он не стал говорить очевидного, того, что всем при таком раскладе может угрожать опасность. Мы это и без слов понимали.
Мы еще немного помолчали, и Иван Порфирьевич сказал:
– Тем более надо дать телеграмму!
– Про наследников?
– Можно и про них спросить, это дело не лишнее. А мне не дают покоя бумаги из пустой папки. Мог преступник их по глупости прихватить, могли они для него и ценность, пусть не денежную, а какую иную, представлять. Так, чтобы на кофейной гуще не гадать, я спрошу про них. Возможно, что, узнав об их содержании, мы начнем понимать больше.
Тут я подумала, что мне тоже стоит послать телеграмму. Вот почему я не догадалась сделать это раньше? Петя наверняка скучает, но весточку от меня ждет еще не скоро. Пока мы доедем, пока письмо дойдет! И это в то время, когда технический прогресс позволяет с каждой станции слать телеграмму!
– Иван Порфирьевич, скажите, а как можно ответ получить? Мы же едем. Сейчас здесь, через час за тридцать верст отсюда.
– Очень просто, – улыбнулся господин Еренев, похоже, ему было приятно, что я чего-то не знаю. – Отправитель телеграммы должен посмотреть в расписание и отправить ее с таким расчетом, чтобы она была получена на станции по пути следования до прибытия поезда. Вместо адреса нужно указать номер поезда.
Объясняя, он все время чуть улыбался, а в конце не удержался, растянул губы в самой широкой улыбке:
– Передайте привет Петру Александровичу!
– Обязательно, – серьезно ответила я. Вот ведь такой серьезный человек, а думает, что у меня на уме всякие там романтические штучки! Ничего подобного. Тут я начала краснеть, потому что поняла, что от романтических штучек все равно не удержусь. Хорошо, что Иван Порфирьевич уже скрылся в своем купе.
Удивительное дело, но писать телеграммы мне не приходилось. Писем писала много, а телеграммы ни разу. Бывали случаи, когда в них возникала нужда, но рядом были либо папа, либо дедушка, либо мама. Они и писали. А тут еще никак нельзя было обойтись без объяснения, с чего я вдруг, как помощь понадобилась, так о Пете вспомнила. До этого, выходит, не вспоминала. Мне бы обидно было. Нужно теперь объяснить, что оказалась недостаточно сообразительна. Самое главное, что просьбу свою нужно изложить толково и коротко. В телеграммах подробностей писать не принято.
Я несколько минут думала, как начать, потом решила сначала написать письмо, а потом удалить из него все лишнее. Но письмо не порвать, а тоже отправить. Письма получать все любят, к чему пропадать письму, даже если это просто черновик для телеграммы. Поэтому я решила писать не карандашом, а чернилами. Можно было бы попросить у дедушки автоматическое перо, но я к нему не привыкла, вдруг буквы станут коряво получаться? Пришлось просить у проводника. Принесенный прибор оказался очень хорошим, и меня это подбодрило.
За два часа я описала все наше путешествие и рассказала про преступление. Это у меня заняло пять страниц. Еще две, самая первая и самая последняя, едва ли не помимо моего желания, получились про романтические штучки. К тому же получалось, что письмо не окончено и для его окончания нужно написать еще многое. И как хотя бы уже написанное превратить в телеграмму?
Пришлось спрашивать совета у дедушки. Он во время моих эпистолярных упражнений лежал наверху с толстым романом. Дедушка сказал, что из такого длинного письма телеграмму не сделать, ее будет правильнее составить отдельно.
Без помощи дедушки у меня ничего не получалось, пришлось ему подробно объяснить суть, и он в пять минут написал то, что было нужно. Я от себя приписала три слова и стала ждать остановки, чтобы телеграмму отправить.
Станция называлась Калачинск, на столбе был указатель, что до Иркутска ровно две тысячи верст, а до Москвы более трех тысяч. Стоять здесь предстояло всего четверть часа, и мы с Иваном Порфирьевичем поспешили к телеграфному окошку в станционном здании. Иван Порфирьевич уступил мне первую очередь.
Приемщик телеграммы, казалось, вовсе не обратил внимания на ее содержание. Во всяком случае, слова про убийство не произвели на него ни малейшего впечатления.
– Простой телеграммой оформить или срочной? – спросил он, кончиком карандаша подсчитывая число слов.
Я задумалась, но вмешался Иван Порфирьевич:
– Срочную отправляют вперед всех прочих, но полагаю, что, помимо наших телеграмм, здесь сейчас нет никаких других сообщений. А в Томске, как увидят адрес, так и простую телеграмму доставят без промедления. Так что не стоит платить втрое.
Приемщик посмотрел на него с явным осуждением, дескать, не пристало такому солидному человеку крохоборствовать, но вслух ничего не сказал. Закончил свои подсчеты и, не прибегая к помощи счет, назвал сумму:
– Тридцать два слова по пять копеек – один рубль шестьдесят плюс пятнадцать копеек сверху, и всего выходит рубль с тремя четвертаками.
Я расплатилась, взяла на сдачу с двух рублей конверт и марку, а пока дожидалась, когда оформит свою телеграмму Иван Порфирьевич, успела увидеть, как телеграфист начал стучать ключом, отправляя по проводам мое послание.
12
Петр Александрович Макаров, гимназист шестнадцати лет от роду, плакал горючими слезами. Смотрел на портрет Даши, а слезы по щекам текли и текли, ручьем текли. Слишком едким оказался этот едкий натр, попавший в глаза! А промыть их возможности не было, и приходилось терпеть.
Их с Дашей добрый знакомый Коленька Массалитинов собрался в скором времени уезжать в Москву, чтобы поступить в Московское императорское театральное училище. Вот и сделал Пете нежданный подарок в виде фотопластин, которые везти с собой было просто неразумно. Среди этих негативов, сделанных Николя, были и снимки Даши с Петей. Понятное дело, Петя тут же загорелся самостоятельно сделать с них фотографии. Благо никаких проблем с приобретением нужных принадлежностей и реактивов не возникло, и он очень скоро организовал у себя дома фотолабораторию. А вот навыков ему недоставало, и получалось у него плохо: то слишком бледно, то сплошная чернота. И вот, наконец, почти получилось, но в глаз попала капелька реактива, и стало щипать так, что хоть волком вой! Но не бросать же дело на полпути из-за такого пустяка? Вот Петр Александрович и терпел, хотя видеть сейчас мог с трудом. Дашино лицо в ванночке стало четким, он выхватил портрет, быстро его прополоскал и окунул в фиксаж. И еще быстрее кинулся к кувшину с водой, чтобы промыть глаза. И с мокрым лицом, не удосужившись вытереться, снова вернулся к портрету. В свете красного фонаря все выглядело неплохо. А вот чтобы узнать, как все будет выглядеть на дневном освещении, нужно было обождать еще немного.
В дверь постучали, и Петя услышал голос прислуги:
– Петр Александрович! Вам телеграмма!
– Одну минутку, Варвара. Вы уж не уходите, я сейчас выберусь отсюда.
Он в последний раз прополоскал и повесил сушить последнюю фотографию, выключил красный фонарь, откинул плотную черную портьеру и шагнул на свет божий. Пришлось зажмуриться.
– Петр Александрович! Да отчего вы такой мокрый?
– Умывался, – объяснил тот, не вдаваясь в подробности.
– Так можно было и утереться. Я вон смотрю, у вас и руки мокрые.
– Это ничего. Давайте мне телеграмму, ее можно и мокрую читать.
Получив бланк в свои руки, он даже поблагодарить забыл добрую Варвару, потому что телеграмма была от Даши, и у него недостало сил хоть на секунду отвлечься и сказать спасибо, прежде чем прочесть ее.
Прислуга вздохнула с пониманием и пошла по своим делам.
«Здравствуйте, Петя. В нашем поезде произошло убийство управляющего Восточным банком г-на Соболева. Постарайтесь разузнать, не посылал ли кто из близкого окружения банкира телеграмм о его отъезде. Очень без вас скучаю. Даша».
Вот так раз! Скучает! Очень приятно увидеть такие слова. Петя прочел их несколько раз и только после этого повторно прочитал весь текст. И совсем ему не удивился. Жалко, в телеграмме нет никаких подробностей, но он прекрасно знал, что раз речь идет о гибели такого солидного человека, то подробности он в скором времени услышит. Понятно, что ему стало жалко и убитого господина Соболева, хотя он толком и не смог припомнить, как тот выглядит, и даже не помнил, видел он его или нет. Но слышать о нем слышал. И уж, конечно, Петр Александрович предпочел бы, чтобы столь печальные события не сопровождали Дашу в пути. Но коли такое произошло… Даша в стороне сидеть не станет! И чем быстрее и лучше он исполнит ее просьбу, тем спокойнее будет за нее. Потому что, раз Даша просит о таких конкретных сведениях, стало быть, уже что-то или кого-то подозревает.
Первым порывом Пети было броситься к своему однокласснику Никите Петрову, отец которого служил начальником почтово-телеграфной конторы и который уже однажды помогал добыть некоторые сведения, связанные с почтой. Но в тот раз Петя точно знал, о чем спрашивать, а сейчас не знал. Пока не знал.
Он наконец убрал телеграмму в карман и отошел от дверей фотолаборатории. Комнатка эта располагалась рядом с кухней, место было не самым подходящим для размышлений. Куда удобнее сесть за письменный стол, там и план сыскных мероприятий набросать можно.
Итак, прежде чем отправляться на почту, следует определить, кого можно отнести к близкому окружению покойного. Прежде всего это его сослуживцы и домашние. Но нужен точный список! Можно, конечно, просто прийти в банк и спросить, кто там служит. Но дадут ли ответ? Может, и дадут, да только прежде начнется множество расспросов, отвечать на которые нельзя – можно вспугнуть преступника. Если там, конечно, есть преступник. Да и сам он знает слишком мало, даже на самые простые вопросы не ответит. Следовательно, нужно придумать что-то подходящее. Чтобы и список получить, и ничьего внимания не привлечь.
В каком качестве он мог появиться в банке? В качестве обычного посетителя? Малоподходяще. В качестве сына градоначальника? Уже лучше, во всяком случае, сразу за двери не выставят. Но от ненужных вопросов это не избавит. Да и не хочется на отца ссылаться, хочется как-то без него обойтись. А кто он без отца такой? Гимназист – опять малоподходяще. Член «Комиссии по содействию народным развлечениям»! Едва не забыл, что Массалитинов сделал ему еще и такой подарок – уговорил войти в состав этой комиссии. Петя это воспринял как обузу, но поди ж ты, как вовремя она на него свалилась. Они как раз затевали сбор средств по подписным листам для осуществления деятельности комиссии. Так отчего не начать сбор с этого банка? Сразу два дела сделает! Правда, для сбора денег он вряд ли стал бы обращаться к простым служащим, но раз так сложилось, то он просто постарается обойти всех, вплоть до дворника. Хотя как раз дворник вряд ли мог быть в курсе предстоящего отъезда управляющего.
Вдохновленный быстрым решением первого этапа своей задачи, Петр решил не затягивать с его воплощением в жизнь. Он спросил у отца разрешение воспользоваться коляской и уже через минуту смог сказать кучеру:
– Трогайте, Иван Парфенович!
– Да мы бы с радостью, но куда?
– Вот те раз! Самого простого не узнал, а собрался ехать. Иван Парфенович, вы не припомните, где у нас отделение Восточного банка расположено?
– Вроде на Садовой, за новым университетом.
– Ну туда и поедем, мне вот и самому уже кажется, что там я видел вывеску.
Недавно прошел дождь, и дорога просохла ровно настолько, чтобы уже не было грязи, но чтобы еще не пылить. Катиться было приятно, резиновые шины мягко пружинили, солнышко пригревало, по сторонам было зелено. Петя даже отвлекся от своих размышлений о том, как правильнее всего завязать разговор, и вспомнил об этом, лишь когда они подъехали к нужному месту. Сразу за корпусами технологического института, который их кучер, да и многие другие называли новым университетом, стоял небольшой кирпичный особняк, на входной двери которого и впрямь имелась вывеска, извещавшая, что именно здесь и находится Томское отделение Восточного банка. Швейцар сидел на скамеечке подле входа и грелся на солнышке, но встретил посетителя как положено.
– Здравствуйте, – поприветствовал он Петю, но дверь распахнуть не спешил. – К кому изволите?
– К господину управляющему, – ответил Петя первое, что пришло в голову.
– Господин Соболев отсутствуют.
– Тогда к его первому помощнику.
– О встрече договаривались?
Такого поворота Петя не ожидал и вынужден был сказать правду. То есть что ни о чем он не договаривался и никто его не ждет.
– Тогда придется доложить, а там уж как господин Карасев скажет, есть у него время для вас или нету, – объяснил швейцар, открыл наконец двери и проводил нежданного посетителя внутрь.
– Семеныч, доложи Василию Андреевичу о посетителе, – сказал он сидящему в углу приемной секретарю.
– Добрый день, – тут же откликнулся секретарь. – С кем имею честь и как вас прикажете представить?
– Петр Александрович Макаров. По делам «Комиссии содействия народным развлечениям».
– Одну минуту!
Секретарь мигом скрылся за дверью и столь же быстро вернулся.
– Василий Андреевич просят вас пройти, Петр Александрович.
Петя вошел в кабинет, а хозяин кабинета бросился к нему навстречу.
– Здравствуйте, здравствуйте, Петр Александрович! – воскликнул он. – Искренне рад вашему визиту, в чем бы ни заключалась его цель. Не поверите, но я давно уж мечтал свести с вами более близкое знакомство.
Петя от неожиданности стушевался и даже краснеть начал.
– Если вы подозреваете, что тут дело в вашем отце, то вовсе нет. Просто газеты столь восторженно писали о вашем участии в раскрытии двух самых загадочных преступлений, что мне захотелось задать вам несколько вопросов. Впрочем, присаживайтесь и давайте начнем с ваших вопросов.
У Пети мелькнула мысль рассказать все, как есть на самом деле, но он тут же и понял, что тогда ему придется сказать о гибели господина Соболева. А вот на это у него духу не хватит. Не получится у него сообщить столь дурную весть этому приятному, общительному человеку в сюртуке, в нарядном галстуке, пребывающему в прекрасном настроении и, можно сказать, пускающему солнечных зайчиков глазами и обширной лысиной на темечке. И пусть это было проявлением малодушия, но Петя высказал ту причину своего появления, которую приготовил заранее.
– Что ж, раз это касается не банка, а является просьбой, обращенной лично ко мне – и другим нашим служащим, как я понимаю? – то вопросов нет. Комиссия ваша зарекомендовала себя с самой лучшей стороны. Я ведь бывал и на спектаклях в Народной библиотеке, и на концертах в городском саду, так что могу судить не понаслышке. И первым готов сделать взнос. Вот извольте, пятнадцати рублей достанет?