– В полночь я под одеялом буду, – решительно отрезал я.
– Как получится, – буркнул Алешка. – Пошли.
Старый отель в свете луны выглядел соответственно – загадочно и мрачно. Облупленные стены, черные провалы окон. Да там еще и подвал какой-то, с призраками повешенных утопленников.
– Не бойся, – весело сказал Алешка, – я сам боюсь.
И тут в дальнем окне первого этажа вспыхнул легкий дрожащий огонек. Мы разом отскочили к дереву, спрятались за его ствол, замерли.
Огонек подрожал на месте, а потом двинулся вдоль окон. Появляясь то в одном из них, то в другом, по очереди. Приближался к нам. Казалось, что внутри дома, как бы по длинному, во весь фасад, коридору, кто-то идет со слабым фонариком или со свечой.
Стало не только страшновато, но еще и интересно. Мы подобрались поближе. И увидели, что в доме, от окна к окну, и правда, неторопливо идет человек, держа перед собой свечу.
Он был большой и сильно пузатый. Он шел, задумчиво опустив голову почти что на свой круглый живот, заложив руки за спину...
Как – заложив?! Я даже подпрыгнул. Руки за спиной, а свеча... А свеча неспешно плывет перед ним, и чуть колеблется язычок ее огонька.
– Колдун! – шепнул мне Алешка. – Во дает!
Я Алешкиного восторга не разделял. Я был, как писали в старинных романах, во власти липкого страха. Похожего на ужас. Хотя, в общем-то, ничего ужасного не произошло.
Свеча погасла возле дверей подъезда. Послышался скрежет ключа в замке, дверь распахнулась, вышел из дома большой пузатый человек. Совсем не страшный. Он опять вставил ключ в скважину, теперь с внешней стороны двери, повернул его со скрипом, да еще и навесил большой ржавый замок. Все это было очень хорошо видно в ярком свете луны.
Отбрасывая на землю длинную черную тень, толстый человек обогнул фасад и остановился с торца здания, у входа в подвал. Спустился на несколько ступеней, опять загремел ключами...
Я не успел ухватить Алешку, как он уже оказался за спиной толстяка.
– Здрасьте, – смело сказал Алешка. – Это вы Максимыч? Который колдун?
Человек медленно обернулся, поднялся по ступеням и с высоты своего роста оглядел нас. И гулко проговорил:
– Какой я колдун? Я сторож.
– Но это вы всякие фокусы делаете?
– Фокусы в цирке делают. А вы кто такие?
– Дети Шерлока Холмса.
Он опять со своей высоты оглядел нас, одобрительно кивнул:
– Похожи. Особенно мелкий. Как звать-то?
– Алешка, – сказал я.
– Димка, – сказал Алешка.
Максимыч улыбнулся:
– Скорее – наоборот.
– Вы, что ли, очень умный?
– Прозорливый. Я вас насквозь вижу.
Похоже, он говорил правду. У него был такой взгляд... Добрый, но очень внимательный. И насквозь понимающий.
– А вот эта ваша свеча?.. Как она у вас... плавает?
– А кто ж ее знает? – Он опять улыбнулся. – Каждая вещь своей жизнью живет. Ты, главное, ей не мешай.
Что-то знакомое послышалось в его словах. Далекое что-то... Почти забытое... Вспомнил! Когда Алешка был совсем маленький, он однажды замучил нас всех одним вопросом: «А стул, например, он про себя чего-нибудь думает?» Кажется, мы тогда не только не смогли ему ответить, но даже и не поняли, что он имеет в виду. Лишь папа уставшим голосом пробормотал: «Философ!»
Вот и тут что-то похожее. «Каждая вещь своей жизнью живет». И, наверное, думает. Интересно, что думает о нас тот же стул, который мы небрежно пинаем ногами и теми же ногами становимся на него, если надо что-нибудь с верхней полки достать. Ум за разум зайдет!..
– А вы, вообще-то, откуда взялись? И что здесь делаете?
– Взялись из Москвы, – ответил Алешка. – Приехали немного отдохнуть и с преступностью побороться.
Максимыч покивал с одобрением:
– Вот и ладно. А то без вас нам никак. Спать-то вам не пора?
– Не, – ответил Алешка. – Мы до утра свободны.
– Ну, заходите, коли так. Чайком погреемся.
– Клад поищем, – в тон ему добавил Алешка.
– Никакого тут клада нет, я все уже обыскал.
Максимыч спустился к подвальной двери и, погремев ключами, распахнул ее. За дверью была темнота.
– Электричество отключили, – объяснил Максимыч. – Но мы обойдемся. Заходите.
Мы вступили за ним в темноту. Но темнота была не долго. Одна за одной вспыхнули свечи в подсвечниках и керосиновые лампы. Стало светло и уютно. А вот как их Максимыч зажег, мы и не заметили. Во всяком случае спичками он не гремел и об коробок ими не чиркал.
А подвал у него был хороший. Длинный, сводчатый, весь в каких-то трубах. Но очень обжитой. Особенно там, где было светло от свечей и ламп. Тут было все, что нужно для нормальной жизни: кровать, стол и столик, кресло и стулья, всякие шкафы и шкафчики. А больше всего было книг – и на полках, и на столике, и даже прямо на полу.
– Вы здесь живете? – спросил Алешка. – У вас нормального дома, что ли, нет?
Максимыч помолчал немного, поставил на газовую плитку чайник.
– Я здесь не живу, – медленно проговорил. – Я здесь сторожу и охраняю.
– От кого? – Алешка сделал круглые глаза.
– От врагов, – спокойно объяснил Максимыч. – Садитесь к столу, попьем чайку, и я вам что-то расскажу...
Глава IV
«Аки журав»
В подвале было тихо. Изредка принималась нежно журчать вода в трубах, где-то в дальнем конце она мерно и звонко капала, будто терпеливо отсчитывала время. Потрескивали фитильки свечей, попахивало керосином от ламп. На каменных сводах колебались наши неузнаваемые тени. В темном углу послышался и стих непонятный шорох.
– Гимназистка? – шепнул Алешка. – Которая на веревке утопилась?
– Это Машка, – объяснил Максимыч. – Крыска местная. Мы с ней дружно живем. Сейчас она с вами освоится и ужинать придет. – Максимыч поставил на стол тарелку с мелкими самодельными сухариками и разлил по кружкам чай. И начал свой рассказ:
– Колдовать я начал еще в детстве...
– А кто вас научил? – сразу же перебил его Алешка.
– А никто не учил, сам научился... – Тут Максимыч на мгновенье призадумался и сказал: – А, наверное, Чайник меня научил.
– Чайник – это колдунская кличка такая? – опять врезался Алешка.
– Чайник – это Чайник, – веско сказал Максимыч. – Не перебивай.
– Я постараюсь, – пообещал Алешка.
– Край у нас вообще замечательный, – как-то мечтательно продолжил свой рассказ Максимыч. – Светлая речка, березовые рощи, а вдали за рекой сохранилась липовая роща. Там в стародавнее время лыко драли...
– За что? – подскочил Алешка.
– Что за что? – уставился на него Максимыч.
– За что этого Лыкова драли? За крепостное право?
Максимыч усмехнулся, покрутил головой, а тень его головы за его спиной вообще возмутилась, даже какая-то лохматая стала.
– Не «Лыков», а «лыко». Внутренний слой коры молодых липовых деревьев. Из лыка лапти плели.
– А... Знаю. В музее видел. Вы не отвлекайтесь, гражданин Максимыч.
– Он с отцом так же разговаривает? – повернулся ко мне гражданин Максимыч.
– Не. Батя у нас полковник милиции. От него влететь может.
– Я не полковник милиции, но от меня тоже влететь может. Береги уши.
Алешка схватил себя за ухо и немного подергал. И ничего бы в этом особенного не было, если бы не изумленный Алешкин взгляд. В этом взгляде было много чего: и безмерное удивление, и остренькое беспокойство, и дикий восторг. Максимыч хмыкнул.
– Ну вот, – продолжил он, – места у нас замечательные, полные всяких чудес и удивительных людей...
– Мы их видели, – не удержался я. – В музее. Даже полтора певца. – И непроизвольно подергал себя за ухо.
Максимыч словно не заметил этого. А мне стало ясно, что и Лешка, и я дергали себя за уши не по собственному желанию. Даже вопреки ему.
– Так вот, самое большое чудо – это небольшая гора...
– «В ней глубокая нора», – продолжил Алешка. – Знаем, проходили эту сказку.
– А ведь ты угадал. В этой горе – пещеры. В детстве это было самое наше любимое место. Мы излазили эти пещеры все до единой. Там было много интересного...
– Скелеты всякие, – кивнул Алешка. – Черепа беззубые. Черепки треснутые.
– Не было там никаких треснутых черепов и никаких беззубых черепков.
– А что было?
– А вот! – Максимыч достал из ящика стола здоровенный кинжал.
– Ни фига себе! – Это у нас у обоих вырвалось.
– Это еще что. – Максимыч был доволен эффектом, как пацан. – А вот это поинтереснее будет. – И он положил на стол какую-то хитрую железную загогулину. Один конец у нее был острый, а другой расщепленный – вроде двузубой вилки.
– Что за фишка? – Алешка повертел ее в руках. – Мясо, что ли, ею из супа выковыривать?
Тут я почувствовал какое-то движение по моей штанине. Скосил глаза и обомлел. По моей ноге не спеша взбиралась серенькая крыса. Я замер, а она деловито перебралась с меня на стол, подергала носиком и пошевелила усиками в мою сторону. Припала на лапки возле тарелки с сухариками. Обнюхала их, выбрала по вкусу, отнесла один на край стола и принялась ужинать.
– Признала вас, – одобрительно пробасил Максимыч. – Кушай, Машка, кушай.
– Можно ее погладить? – спросил Алешка.
– А когда ты ешь, тебе нравится, если по головке гладят?
– Ладно, я потом ее поглажу. А вы про вилку доскажите.
Максимыч начал объяснять издалека:
– Эти пещеры получились, потому что из горы в древности добывали белый камень для строительства городов. Там, в этих каменоломнях, работали наши древние липовчане.
– В темноте, что ли?
– А ты умный мальчик, – сказал Максимыч.
– А то! Этой штуковиной свет добывали, я сразу догадался.
– Ага, – усмехнулся Максимыч, – выковыривали из кастрюльки с супом. Но ты не очень ошибся. Вот этот острый конец вбивали в камень, а в расщепленный вставляли лучину. Понятно?
Ответить мы не успели. Ступени у входа загромыхали под чьими-то тяжелыми шагами, и в подвал ввалились двое крепких парней.
– Здорово, Макс! – прогремел тот парень, что поплечистей.
А тот, который пожиже, достал из-за спины дубинку и стал похлопывать ею по ладони.
– Ты чего застрял-то? Грузчики нужны? Давай-ка по-быстрому собирай шмотки и на выход – машина подана.
Мы с Алешкой не сразу врубились в ситуацию. Да и Максимыч как-то странно повел себя. Будто он тоже наивно не понимал, в чем дело. Даже глазами хлопал.
– Ну чо расселся? Чай пьешь? А большие люди ждут, когда ты здание освободишь. Скоко надо говорить?
– Чего говорить-то? – Максимыч развел руками в недоумении. – Я тут живу вообще-то.
– Ты вообще-то живешь, пока мы тебя терпим. По-хорошему. – Парень вдруг пнул ногой стол, на котором задребезжали кружки и выплеснулся из них недопитый чай. А второй парень зачем-то опрокинул стоящее на табуретке у дверей ведро с водой. – Давай, Макс, выкатывайся. У Геры из-за тебя изжога началась.
– Пошел вон! – вдруг вскочил Алешка. – Я щас отца позову!
– Заткнись, щеня! Зови хоть деда!
Тут Максимыч приподнялся и встал во весь свой большой рост и выпятил вперед свое большое пузо.
– Детей, – сказал он, – обижать нельзя. Это строго наказуется. Смотри сюда!
И, как ни странно, парень его послушался. И уставился на здоровенный старинный кинжал, который в лужице пролитого чая спокойно лежал на столе.
Правда, не очень спокойно. Мне показалось, что он как-то пошевеливается. Будто пытается встать.
А Максимыч поставил свои ладони ребром по обе стороны кинжала. Он словно оказался в ножнах. Но вот дальше началось кино со спецэффектами. До сих пор я сомневаюсь, было ли это на самом деле или все это мне приснилось в коротком волшебном сне.
Максимыч оторвал ладони от крышки стола и стал медленно их поднимать. И, чуть дрогнув, нож тоже стал подниматься, как бы зависнув между ладоней, но, честное слово, не касаясь их.
– Ну ты, ну ты, – вдруг забеспокоился парень и отступил к двери, – кончай свои фокусы.
– Тихо, – сказал Максимыч, – это не фокусы. Это погибель твоя.
Он все выше поднимал ладони и висящий между ними в воздухе кинжал. Парень еще шагнул назад и прижался спиной к двери, рядом со своим напарником. Мне показалось, что они оба побледнели.
– Не шевелись, – прошептал Максимыч, – а то промахнусь. Попаду не в глаз, а в бровь.
Теперь кинжал висел на уровне лба здоровенного парня. Максимыч сделал легкое движение ладонями вперед, будто посылая нож. И тот послушно поплыл прямо в лоб бандиту. И остановился, уперев свой острый кончик чуть повыше переносицы.
Парень открыл рот, но ничего не смог сказать, только глазки в кучку собрались.
Мы с Алешкой сидели, тоже распахнув свои рты. И ничего не могли сказать. От изумления. И, наверное, от удовольствия.
– Не надо... – непослушными губами прошелестел бандит. И по-детски добавил: – Я больше не буду.
– А ты? – Максимыч посмотрел на другого парня. И кинжал, словно повинуясь его взгляду, чуть отвернулся в сторону, нацелившись в другой лоб. Такой же поганый.
– Мамой клянусь, – проговорил он.
– Жалко мне твою маму, – вздохнул Максимыч. – Брысь отсюда! Оба! А шефу своему передайте, что от изжоги у меня есть хорошее средство. Излечивает навсегда. Пшли вон!
Я даже не видел, как они исчезли. Только услышал, как на улице панически хлопнули дверцы машины и взревел и затих вдали двигатель.
Мы молчали. Потом Алешка сказал:
– У Димки ресницы от страха хлопают.
– Это вода в углу капает, – спокойно объяснил Максимыч. И стал наводить на столе порядок. А потом подошел к двери и с усилием выдернул невесть как вонзившийся в нее кинжал.
– А это кто были? – спросил Алешка.
– Шпана. У меня с ними давно война идет. Но это пока к делу не относится. Сейчас они хотят меня отсюда выгнать. Чтобы дом захапать. Есть тут у нас один деятель – Герка Иволгин. Этот дом давным-давно построил какой-то его предок. Купец такой. А Герка – хапуга жадный, хватает все подряд. Вот и этот дом хочет присвоить и открыть тут игорный дом. А здание это решено было отдать детишкам-сиротам. Детский дом устроить. Тут ремонт-то небольшой нужен, здание крепкое, на века.
– Вот гад какой! – Алешка запыхтел от возмущения. – Да кто ж ему даст? У него совесть есть?
– Да какая совесть у жадины. Все ему мало. В суд подал – мол, я наследник.
– А милиция чего смотрит? – спросил я.
– А ничего. Пока суд не решит, что милиция может? Вот я и сторожу здесь. С Машкой на пару.
– Ну и порядки у вас, – сказал Алешка. – Такие замечательные у вас люди.
– Не спеши. Осмотрись сначала.
Тут вдруг зазвонил телефон. Он, оказывается, под столом стоял. Максимыч поднял его и сказал в трубку:
– Центральный пост слушает. Дети? Есть какие-то дети. Доставлю, товарищ майор.
Максимыч положил трубку.
– Вас милиция разыскивает. Пошли, я вас провожу.
– Щаз-з! – возмутился Алешка. – А про чайник кто обещал рассказать?
– Завтра утром приходите.
– Придем, – с угрозой пообещал Алешка. – В шесть утра.
– Да хоть в четыре.
У дверей гостиницы курили майор Шишкин и полковник Оболенский. Им нравилось курить в лунную ночь на свежем воздухе.
– Что новенького? – спросил папа. – Кого гоняли?
– А... Двух дураков, – отмахнулся Алешка. – Только это не мы, это вот он, гражданин Максимыч. – Алешка обернулся: – Дим, а где он?
– Растаял, – усмехнулся Шишкин. – Колдунчик... Стопудовый.
– Пап, – сказал Алешка, очень деловито и серьезно, – надо в эту… в «ца Пари» двух оперов с автоматами поставить, а какого-то шефа Герку арестовать. А то у него изжога.
– Ладно, – вздохнул папа, – как-нибудь. – И бросил окурок в урну.
– Так вы будете ночевать? – высунулся из дверей Кистинтин. – Что вы все туда-сюда? Другие постояльцы уже спят.
Майор Шишкин попрощался и пошел в свой дом с картинами на стенах. Любоваться портретом русалки. И мы тоже пошли спать. Правда, Алешка по пути заглянул в каморку охранника, когда тот запирал входные двери. Что он там потерял? Шныряет, как мышонок. Который забыл, где спрятал сырную корочку. Как бы только этот мышонок в мышеловку не угодил. Или в когти какого-нибудь злобного кота.