Жмуркин разглядывал себя в зеркальце. Мне показалось, что искал седые волосы.
Однако, тег «Здоровье».
Жмуркина можно понять.
Журкин улыбнулся мне и вдруг тоже рассказал про своего деда. Его дед был полярником и однажды кулаком убил белого медведя.
Глава 12
Цианид для вундеркиндов
Мы въехали на мост.
– Смотрите, как речка называется! – воскликнула Жохова. – Порныш!
Речка действительно так называлась.
– Я сам порныш хоть куда, – заявил громко Пятахин. – И по этому поводу хочу сделать мероприятие. Лаура Петровна?
Лаура Петровна после ночевки в автобусе выглядела не очень, поэтому Пятахину попустила.
– Это очень известная река, – сказал я Александре. – Именно здесь погиб старший брат князя Святослава в схватке с половцами.
Александра кивнула.
Пятахин поднялся со своего места и расправил сверток, который он подозрительно держал в руках с самого утра.
– Внимание, внимание! – объявил Пятахин. – В связи с разгулом дикости и мракобесия в нашем отдельно взятом автобусе я решил провести культурно-просветительские мероприятия! В походно-полевых условиях надо знать своего врага в лицо! Не стесняемся, смотрим, задаем вопросы!
Сверток оказался плакатами медицинско-пропагандистского содержания, на тему «мойте руки перед едой». На первом изображался человек, похожий на зомби, с выпученными глазами, с синюшной кожей, одутловатый, с отчаяньем во взгляде.
– Это твоя бабушка? – поинтересовался Дубина-Листвянко. – Запустила себя старушка…
Дубина, оказывается, не такой уж и Дубина. Наверное, в этом есть смысл, в боксе ведь тоже интеллект нужен, иначе надолго в спорте не задержишься.
– Это дифтерия, – пояснил Пятахин. – А это токсоплазмоз.
Пятахин развернул токсоплазмоз, он был не лучше дифтерии, к тому же в деталях.
– Влас, ты где это взял?! – тут же строго спросила Лаура Петровна. – Украл?!
– Да вы что?! – отмахнулся Пятахин. – Что значит украл? Я вообще никогда ничего не крал… Хотя нет, мама учила меня быть честным, в третьем классе я украл сухари…
– Нас не интересует картина твоей нравственной деградации, Пятак, – вдруг красиво сказала Снежана. – Ты где этой дряни набрал?
И Снежана. Нравственная деградация, то-се… Кто бы мог сказать, что такими словами владеет. Молодец. Это они оттого, что со мной едут. Мозговые волны высшего существа благотворно воздействуют на нервную систему окружающих его простейших.
– В больнице, разве неясно? – ответил Пятахин. – Там у них в каптерке все стены завешаны, я за пятьсот рублей прикупил сразу несколько. Красота, правда? Базеда, оспа. А это я специально для Жоховой приготовил…
Пятахин развернул плакат. На нем изображалось…
Непонятное. Огромное отвратительное насекомое, взятое крупно, с деталями, со всеми ножками, жвалами и присосками, я подумал, что клоп. Что-то из области фэнтезийной живописи.
– Это клоп?! – в восторге округлила глаза Александра.
– Нет, – помотал головой Пятахин. – Это чесоточный клещ. Иустинья?!
Жохова демонстративно отвернулась к окну.
– Зря, – улыбнулся Пятахин. – Зря… Вот я что подумал, когда эти плакаты выбирал: каждый должен взглянуть в глаза своим страхам. Тебе, Иустинья, клещ… Хотя это, собственно, наши общие страхи…
Дитер тут же стал рисовать – нападение чесоточных клещей на автобус. Клещи, разумеется, были размером с сам автобус, а мы, сидящие в этом автобусе, им сопротивлялись. У меня был огнемет.
– Я распределил каждому, – пояснял Пятахин. – Каждому нашему путешественнику свою болезнь. Вот для Пашки Скрайнева бычий цепень, для немцев – вздутие, для Лауры Петровны…
– Влас, прекрати, пожалуйста, – потребовала Лаура Петровна. – Ты переходишь границы, так нельзя.
– А почему нельзя? – не понял Пятахин. – Это же красиво.
Плакаты действительно были довольно красочные, сразу хотелось и руки помыть, и в глаза еще чего-нибудь обеззараживающего закапать.
– И полезно, – продолжал Пятахин. – Мы будем смотреть на все это и думать о гигиене и здоровом образе жизни. Каждому припас, Снежане вот обморожение…
Плакат с обморожением выглядел крайне неприятно – почерневшие пальцы, обгрызенные холодом уши, белые мраморные щеки, они меня больше всего не порадовали, сильнее, чем клещи.
– Урод, – спокойно сказала Снежана.
– Как скажешь, – пожал плечами Пятахин. – Если тебе не нравится… Вадик, для тебя геморрагическая лихорадка…
– Пальцы, – напомнил Дубина. – На руках и на ногах.
Пятахин кивнул.
– Совершенно верно, – кивнул Пятахин. – Я подумал об этом. Пальцы – это для Гаджиева. Ты, Равиль, извини, но мне кажется, что тебе подходит грибок.
Грибок выглядел омерзительно, это надо было признать. А еще я отметил, что грибок Гаджиеву действительно идет. Это мне, если честно, не понравилось, неприятно стало.
И еще более неприятная мысль посетила меня – а вдруг у Пятахина действительно талант? Вот такой мерзкий талант… И совсем уж неожиданная мысль вдруг посетила меня. О том, что все это НЕ СЛУЧАЙНО. А вдруг в списке лучших людей есть смысл? Здравое зерно.
Пятахин там заявлен как поэт, а ведь поэт – это тот, кто чувствует мир. А Пятахин его, кажется, чувствует. Пусть своеобразно, но все же. Франсуа Вийон из Департамента культуры.
Дубина спортсмен, но не остолоп, Снежана тоже. Лаурыч…
– Баторцам, само собой, палочки Коха, вот они какие симпатичные!
Ну, не знаю, я восторга по поводу этих палочек совсем не испытал.
– Вот Рокотовой палочка побольше, а Герасимову, само собой, поменьше, он же у нас не германист.
– Пятахин, – сказал негромко Жмуркин. – Ты перегибаешь…
– Палочку Коха, – добавила Снежана.
Ха-ха.
– Все понял, – согласился Пятахин. – Вот Бенгарт, ему лямблии…
Про лямблий не дослышал – кто-то потрогал меня за руку. Александра, подумал я. Ну, или Снежана, на крайний случай. Снежана ведь тоже ничего, хотя и есть у нее большой недостаток. Листвянко. Он во многом перевешивает достоинства…
Но это оказалась не Снежана. И не Александра.
Иустинья Жохова, наследница пресвитера Жохова, прославившегося акцией по истреблению бродячих собак, кошек и прочей безнадзорной скотины, Иустинья смотрела на меня с явным запросом в глазах, я насторожился.
– Что тебе, Устенька? – спросил я ласково и шепотом.
Но на всякий случай собрался – а вдруг как пырнет? А что? Неизвестно, чему ее там пресвитер учит, хорошо, если только Йегове молиться, а может, и бою ножевому? Дабы подкрепить силу слов силой стали.
– Меня обокрали, – уныло объявила Иустинья.
Пятахин, так почему-то я сразу подумал. Проник, как тать в ночи, и похитил у Иустиньи карманного формата подшивку журнала «Бастион Стражей». И теперь несчастная чувствует себя один на один с соблазнами и горестями мира сего, без надлежащей духовной опоры. А папеньке звонить боязно…
Интересно, зачем Пятахину «Бастион»?
– Меня обокрали, – настойчивее повторила Иустинья.
– Тише, – попросил я. – Тише ты.
Еще от Суздаля голова не успела отболеть, а тут опять.
– Тише. Что значит обокрали? У тебя что-то пропало?
– Компьютер. У меня был компьютер. Вот тут.
Иустинья показала сумочку. Пустую.
– Никто не мог взять, – сказал я. – Наверное, где-то лежит…
– Украли, – настойчиво сказала Жохова.
– Ладно, сиди, я посмотрю.
– Украли! – сказала Жохова уже громко.
– Что украли? – вскочил Лаурыч.
– У Жоховой мозг украли, – объявил Пятахин. – Признавайтесь, кто?! Гаджиев, ты?
– Это не я! – тут же отказался Гаджиев. – Я не крал…
Возник всеобщий интерес.
– Ноутбук! – все так же громко сказала Жохова. – Мой ноутбук пропал!
– Ноутбук и мозг в придачу, – прокомментировал Пятахин. – А пропал Гаджиев.
– Это не я! – испугался Гаджиев.
– Сейчас найдем! – так же громко сказал я. – Никто ничего не крал.
Я поднялся и направился вдоль салона, поглядывая внимательно по сторонам. Пятахин увязался за мной.
Через три ряда я его, конечно же, обнаружил. Между сиденьем и стенкой автобуса. Небольшой, строгого черного вида нетбук, убранный в чехол с инициалами АЖ. Жохова А…
– Ага, – сказал Пятахин.
И схватил ноутбук первым.
– Завалился, наверное… – предположил Лаурыч. – У меня такое однажды в плацкарте случилось…
– А вдруг это не Жоховой? – спросил Пятахин. – Надо ведь убедиться. Тут написано «А» и «Ж». Ну, Ж понятно, а вот кто такая А?
– Отдай!
Пятахин уже вытряхнул компьютер из чехла и пробудил от спящего режима, экранчик засветился, оказалось, что открыт текстовый редактор.
– Тоже, что ли, блог пишет? – сказал Пятахин. – Бенгарт, у тебя коллега объявился…
Разочарованный Пятахин сунул нетбук Лаурычу.
– Отдайте! – взвизгнула Иустинья. – Отдайте немедленно!
Она кинулась, но Пятахин перегородил проход, Жохова врезалась в его спину, отскочила.
– «Эдельвейсы для богини любви»… – прочитал удивленно Лаурыч. – Автор – Жохова Анастасия… Анастасия…
Пятахин крякнул, выхватил у него компьютер и прочитал уже громко, прикрываясь спиной от Жоховой.
– «…Розалинда кинулась с головой в омут страсти, горячей, как адское пламя, пьянящей, как молодое испанское вино…» Ого, Жохова! Я думал, ты о благостном думаешь, а ты, оказывается, ро?маны сочиняешь! «…Он стоял на берегу, и его золотые волосы развевались над водой, глаза блистали, как два сапфира…»
– Замолчи!
Иустинья покраснела и позеленела одновременно. Никогда не видел сочетания подобных цветов на одном отдельно взятом лице. И вены на лбу вспучились, – нет, серьезно, я даже испугался, что Жохову хватит удар.
«Апоплексический удар в автобусе», собственно говоря, неплохо, на Тубе народ заценит. Ярость в чистом виде.
Тег «Искусство».
– Этого не надо стесняться, Анастасия, – продолжал Пятахин. – Я тоже поэт, между прочим, стихи сочиняю, «Апрельский пал» многим нравится. Слушай, Анастасия, а давай вместе будем сочинять, а? Пятахин-Жохова, как тебе?
Иустинья стала раздуваться, буквально опухла от злости, сделалась похожа на опасную рыбу фугу – еще чуть, и иглы полезут, шипы отравленные.
– Хотя лучше отдельный псевдоним придумать, – продолжал разворачиваться Пятахин, видимо, поедание кактуса пошло ему на пользу. – Парамон Пяжохин, как? Нет! Нет! Лучше по-другому! Фрол Жо…
Все громко засмеялись, я тоже не удержался, кажется, все-таки талант.
– Скотина! – взвизгнула Иустинья, она же Анастасия.
И немного попыталась выцарапать Пятахину глаза, но попала только по щеке. Личность Пятахина закровила, сам Пятахин растерялся.
– Ну, ладно… – сказал он. – Как хочешь, пусть будет Энестэйша Жо…
Жохова прянула снова, но Пятахин был уже наготове, сунул нетбук в сумку на спинке сиденья и поймал Жохову за руки.
Путешественники, особенно немецкого происхождения, с интересом наблюдали за происходящим.
Жмуркин пока спал, погрузившись в наушники, не слышал, будить я его не спешил.
Лаура Петровна, кстати, тоже улыбалась и как бы всем своим видом давала обществу понять, что она над схваткой, тут и без нее начальства хватает. Ну и еще тут было… По слухам, два года назад Жохов-отец застрелил любимого лабрадора семейства Скрайневых, лабрадор по бестолковости убежал, а Жохов его за безнадзорность щелк меткой пулей в ухо, Жохов-старший бестрепетен, это все знают.
Иустинья тем временем вовсю уже выкручивалась из лап Пятахина, и было видно, что сын Департамента культуры скоро уступит свои позиции дочери пастыря. Это понял и Пятахин, он резко отпустил Жохову и отпрыгнул.
Жохова осталась стоять, растирая запястья и скрежеща зубами.
– Вот я сообщу батюшке-то – он тебя в карцер посадит, – неуверенно пообещал Пятахин, потирая щеку, размазывая кровь в пятно. – На луковую похлебку…
Иустинья затряслась. Крупно и угрожающе, она вообще, как я погляжу, оказалась мастерица устраивать собой разные эффекты, трепетать, вцепляться, выдирать. А с виду не скажешь. Хотя…
Пятахин вытер кровавые руки о джинсы.
– Тебе нужен пластырь, – посоветовал Лаурыч.
– Круто она тебя, – подал голос Дубина, возможно, с некоторой завистью.
– Это любовь, – подытожила Снежана.
– Отдай! – с ощутимо замогильными интонациями потребовала Иустинья.
– Поцелуй – тогда отдам, – пообещал Пятахин.
А вот баторские в разборке участия почему-то не принимали, молчали, смотрели дружно в окно. Странно.
– Отдай немедленно, а то очень пожалеешь, – прошипела Иустинья.
– Отдай, Пятачок, – посоветовала Снежана. – А то она тебя действительно поцелует!
Браво! Снежана Эмчээсовская тоже девушка непропащая, еще больше в этом укрепляюсь. Тег «Любовь».
Пятахин вновь раскрыл нетбук.
– Наверняка тут есть признания, – сказал он. – Личный дневник монахини…
– Отдай, а не то я выброшусь, – пообещала Иустинья.
– Она умеет, – сказала Снежана. – Подайте прорубь!
– Да куда ей бросаться, мы как на подводной лодке, – Дубина постучал по стеклу автобуса.
– Выкинусь! – крикнула Иустинья так пронзительно, что Жмуркин проснулся.
Он сел, потерянно огляделся, потер глаза.
Иустинья направилась к выходу.
– Что тут происходит? – одурело спросил Жмуркин и стащил наушники.
– Жохова выброситься хочет! – объявил Пятахин.
– Василий Иванович, останови, пожалуйста! – попросил Жмуркин. – Опять что-то…
– Да тут проруби нет, сейчас лето!
– Пусть выпрыгивает, – сказала Снежана. – Одной дурой меньше.
Штуцермахен стал притормаживать.
– Вы все гады! – крикнула Иустинья. – Гады! Гады! Всех вас ненавижу!
Она подскочила к дверям автобуса и стала их пинать ногами и толкать корпусом. Бум-бум-бум, сколько силы вскипело в этом, казалось бы, хрупком теле.
– Автобус сломаешь! – заявил Дубина.
– Устя, успокойся, – попросил Жмуркин.
Но Иустинья не унималась – билась и билась, и Дубина не выдержал, выбрался из кресла, подошел к Жоховой и попытался ее оттащить.
Жохова не далась, громко щелкнула зубами, и Дубина отступил в нерешительности.
Иустинья долбанула в дверь спиной, уперлась ногами в ступени и принялась выдавливаться.
Дверь стала приоткрываться.
– Тормозите! – крикнул Жмуркин.
– Сейчас вывалишься ведь, дура, – сказал Дубина.
И как настоящий джентльмен он попытался оградить даму от выпадения на асфальт, любой на его месте поступил бы так же.
Случилось вдруг нечто фантастическое – Иустинья выхватила откуда-то, мне показалось, что из рукава, довольно большой электрошокер и раз!!! – всадила его Дубине прямо в лоб. Все-таки пресвитер Жохов снабдил свою Устеньку средством обороны от недругов, я так и знал.
Между глаз Дубины проскочила озорная искра, и боксер недоуменно осел на пол.
Автобус остановился. Двери с шипеньем отошли.
– Ах ты дрянь! – со своего места выскочила Снежана.
Она бросилась на Иустинью, та с ловкостью Джеки Чана выставила шокер перед собой. Снежана наткнулась. Шокер щелкнул, Снежана не упала, замерла, затем вцепилась в Жохову, и они вместе вывалились из автобуса.
В канаву.
Тег «…».
Тут даже не придумаешь.
Жмуркин вздохнул.
– Жесткач… – в восхищении сказал Пятахин. – Супер!
Лаура Петровна села в кресло и усадила рядом с собой Лаурыча.
– Не могу… – помотал головой Жмуркин. – Не могу…
– Бабий бой! – Пятахин достал мобильник. – Бабий бой!
Если честно, то я не очень верил глазам. Фестиваль души, жизнь превосходит любые грезы, даже самые разнузданные, я повторял это уже в сороковой раз.
И это было хорошо. Это было уже гениально, небеса послали всех недругов в мои безжалостные длани, лишили их разума. Если сидеть на берегу реки достаточно долго – мимо проплывет труп твоего врага. Китайская мудрость.
Я взялся за фотоаппарат.
Канава оказалась крайне фотогеничной, такой настоящей нашей канавой, в которой присутствовали все родовые признаки любой уважающей себя канавы: грязь, жижа, ряска, лопухи, коряги, водоросли, безнадежность и обилие всех этих ингредиентов.