Туга-Тимур прекрасно понимал истинное положение дел и, надеясь на численное превосходство своих войск (согласно Ибн Баттуте в его распоряжении было до 50 000 воинов, а по сведениям Мирхонда – и все 70 000 [Ибрагимов, 1988, с. 100; Холмогоров, 1860, с. 34]), выступил против сербедаров, однако те, даже оказавшись в меньшинстве, сумели разгромить потомка Хасара и убили в сражении его брата Али, после чего несколько хорасанских удельных правителей признали свой вассалитет от правителя сербедаров – «султана» Ваджих ад-Дина Масуда [Ibn Battuta, 1855, р. 66–67] (см. также: [Петрушевский, 1956, с. 132–133, 136]).[53]
И все-таки поражение не заставило отказаться Туга-Тимура ни от претензий на трон ильхана, ни от попыток подчинить себе сербедаров. В 1344 г. войска Ваджих ад-Дина Масуда выступили против эмиров Мазандерана, продолжавших сохранять верность потомку Хасара, однако были на этот раз разгромлены, а сам «султан» попал в плен к одному из них и был казнен. Несмотря на сокрушительное поражение, государство сербедаров не исчезло, однако преемники Ваджих ад-Дина Масуда в течение длительного времени уже не осмеливались принимать титул султанов и признали власть Туга-Тимура, который, впрочем, довольствовался номинальным сюзеренитетом, официально признав, что все их владения будут сохранены за ними и впредь. Собственных сил у самозваного ильхана хватало лишь для сохранения контроля над Гурганом [Петрушевский, 1956, с. 143; Петрушевский, 1977, с. 250]. Нет сомнения, что если бы Туга-Тимур принадлежал к роду Хулагу, он мог бы, опираясь на свое происхождение, объединить хорасанских феодалов в борьбе против мятежников, которые даже не принадлежали к аристократии. Однако в глазах знати и сам Туга-Тимур мало отличался от сербедаров, поскольку не будучи Чингисидом претендовал на ильханский трон. Номинально признавать его своим правителем хорасанские аристократы могли себе позволить, но сплотиться вокруг него и выступить против общего врага, победа над которым существенно усилила бы позиции потомка Хасара, – на это они пойти не могли.
В течение ряда лет во главе сербедарского государства стояли опытные полководцы, что и заставляло Туга-Тимура воздерживаться от радикальных действий против них. Однако в 1353 г. решительный и воинственный предводитель сербедаров Шамс ад-Дин Али убит, и на трон вступил не блиставший военными талантами Яхья Керраби, самозваный ильхан предпринял попытку изменить ситуацию. Он пригласил лидеров сербедаров к себе в ставку, чтобы перезаключить с новым правителем мирный договор и обсудить условия вассалитета. В персидской историографической традиции утверждается, что переговоры были лишь поводом, а на самом деле Туга-Тимур намеревался уничтожить всю сербедарскую верхушку, однако на деле все вышло наоборот: во время пира по знаку Яхьи Керраби его соратники напали на Туга-Тимура и его сановников и перебили их всех. С этим событием, имевшим место 16 зулкада 752 г. х. (13 декабря 1353 г.), принято связывать прекращение существования государства ильханов в Иране [Петрушевский, 1956, с. 146–147; Петрушевский, 1977, с. 250] (см. также: [Гумилев, 1992б, с. 413]). Весьма символично, что последним ильханом стал не Чингисид, а потомок Хасара, т. е. монарх с сомнительной легитимностью – фактически узурпатор.
Трудно сказать, осмелились бы сербедары на подобное деяние, если бы Туга-Тимур был законным ильханом-Чингисидом.[54] Вполне возможно, что они использовали бы другой способ устранения монарха или заручились бы поддержкой кого-либо из его конкурентов (возможно, поначалу именно с такой целью они вели переговоры с чагатайскими ханами Казаном и Баян-Кули).
Как бы то ни было, несмотря на то что, воспользовавшись растерянностью, наступившей в Мазандеране после смерти Туга-Тимура и его приближенных, сербедары на некоторое время сосредоточили в своих руках контроль над этой областью, вскоре семейство последнего ильхана сумело отвоевать эту область, фактически превратив ее в наследственное владение. Первым его правителем был эмир Вали, или Вали-бек, – дальний родственник Туга-Тимура, соответственно тоже происходивший из рода Хасара. После гибели самозваного ильхана он оттеснил от власти его сына Лукмана и захватил Мазандеран. Однако он, в отличие от покойного родственника, не претендовал на титул ильхана: в источниках он фигурирует всего лишь как эмир и правитель «вилайета» Мазандеран с центром в Астрабаде. Также характерно, что он не пытался, подобно Туга-Тимуру, подчинить себе сербедаров, а взаимодействовал с ними как с равноправными союзниками [Smith, 1970, р. 153–155]. В первые годы своего правления (1353–1359) он, стремясь сохранить независимость своих владений, признавал сюзеренитет отдаленных правителей-Чингисидов – сначала чагатайского хана Баян-Кули, а после его смерти – золотоордынского хана Джанибека (который и сам умер примерно в одно время с чагатайским правителем). Выгода от такого вассалитета была довольно ощутимой: с одной стороны, эти монархи-Чингисиды считались более законными монархами, чем гератские Курты или иранские Джалаиры, с другой – будучи далеко от Мазандерана, они не могли реально использовать свои права сюзеренов. Лишь после того, как погиб Яхья Керраби, и Вали сумел вернуть под свою власть все владения, утраченные после гибели Туга-Тимура, он перестал нуждаться в сюзеренах [Грачев, 2011, с. 94, 98–99; Grousset, 2000, р. 428]. С 1360 по 1384 г. он правил самостоятельно, противостоя как гератским Куртам, так и усиливающемуся среднеазиатскому завоевателю Амиру Тимуру, в борьбе с которым, однако, потерпел поражение, лишился всех своих владений и погиб [Йазди, 2008, с. 108–113].
Преемниками Вали-бека по воле Амира Тимура стали потомки Туга-Тимура – сначала его сын Лукман, а потом внук Пир (Пирак) – падшах, которые до самой смерти Тимура оставались верными вассалами [Йазди, 2008, с. 153–154], правда, по-видимому, не его самого, а чагатайских ханов, которых Железный Хромец возводил на престол в Самарканде в качестве марионеточных монархов. Надо полагать, подчинение ханам-Чингисидам потомки бывшего ильхана, пусть и самозваного, не считали зазорным. Это подтверждается тем фактом, что вскоре после смерти Тимура, когда его потомки предприняли попытки править без ханов из рода Чингис-хана (даже подставных), Пир-падшах немедленно предпринял попытку выйти из-под их власти. Правда, он потерпел поражение и в 1407 г. был вынужден бежать из своих владений, годом позже предпринял попытку вернуть власть, но потерпел поражение и умер в 1410 г. в изгнании. Его сын Султан-Али, правнук Туга-Тимура, в том же 1410 г., подобно отцу, попытался отвоевать Мазандеран, но потерпел поражение и погиб в сражении с войсками Тимуридов [Лэн-Пуль, 1996, с. 535–536]. На этом история претензий потомков Хасара на власть в государстве ильханов завершилась. Однако примерно в это же время другая ветвь этого семейства начала борьбу за трон Монгольского ханства, как бы приняв эстафету от своих иранских родственников.
Потомки Хасара и Белгутэя в Монголии в середине XV в. Политическая обстановка в Монголии в середине – второй половине XV в., когда потомки Хасара решили предъявить права на ханский трон, поразительно напоминала ситуацию в Хулагуидском Иране в период его распада. Точно так же в этот период на трон вступали представители самых разных ветвей рода Чингисидов, точно так же за ними стояли влиятельные аристократические кланы, поначалу управлявшие государством через своих ставленников из «золотого рода», а затем посмевшие и сами предъявить права на трон.
В связи с тем что монгольские ханы сначала утратили свои владения в Китае (после изгнания монголов в 1368 г. из Пекина и окончательного поражения в борьбе за китайский трон в 1388 г.), а затем начали междоусобицы между собой, авторитет правящей династии потомков Хубилая – основателя китайской династии Юань оказался существенно подорванным. Подорванным настолько, что в конце XIV – первой половине XV в. на трон стали претендовать потомки Чингис-хана из других ветвей – рода Арик-Буги, брата Хубилая, и даже из рода Угедэя, еще в XIII в. отстраненного от права престолонаследия [Shajrat, 1838, р. 220] (см. также: [Honda, 1958, р. 238–248; Почекаев, 2013а, с. 90–92]).
Весьма скудно и вместе с тем противоречиво освещена политическая история Монгольского ханства конца XIV – первой трети XV в.: сведения китайских источников (в первую очередь официальной династийной истории «Мин ши»), среднеазиатских исторических сочинений и позднесредневековых монгольских летописей зачастую противоречат друг другу. Разительно отличаются описания событий приблизительно с 1412–1415 гг., когда погиб хан Дэлбэг из рода Арик-Буги, до 1423–1426 гг., когда практически одновременно вступили на трон соперники – Адай-хан, потомок Угедэя (при поддержке могущественного временщика Аруктая-тайши)[55] и Дайсунг-хан из рода Хубилая (при поддержке ойратского предводителя Тогона-тайши). По одним сведениям трон в этот промежуток времени занимал Ойрадтай, сын Дэлбэга,[56] по другим – Эсэху, сын ойратского предводителя Угэчи-Хашига, самовольно провозгласивший себя ханом [Золотое сказание, 2005, с. 42, 253 (примеч. 71); Лубсан Данзан, 1973, с. 259]. Некоторые исследователи, опираясь на сведения «Мин ши», утверждают даже, что Аруктай вновь возвел на трон хана Баньяшили, который на самом деле был убит еще в 1412 г.![57]
Между тем на основании сведений китайских источников можно сделать вывод, что именно в это время потомки Хасара вступили в борьбу за трон Монголии. Вероятно, они надеялись, что в изменившихся условиях их статус царевичей, близких к роду Чингис-хана, позволит им на равных участвовать в борьбе за власть с самими Чингисидами, чей авторитет в силу утраты китайских владений и постоянных междоусобиц существенно снизился. По сведениям «Записок о монгольских кочевьях» («Мэн-гу-ю-му-цзи», составлены китайскими учеными Чжан-му и Хэ-цютао ок. 1867 г.), приблизительно в 1425 г. вышеупомянутый Аруктай-тайши был разбит ойратами, и
повелитель его Куймэнгэ-тасхара из фамилии Борцзигита, потомок в 14-м поколении брата основателя Юаньской династии (Чингис-хана), Хабуту-хасара, бежал на р. Нон, где приютился у Урянха [Мэн-гу-ю-му-цзи, 1895, с. 1] (см. также: [Грумм-Гржимайло, 1926, с. 581]).
Этот таинственный «Куймэнгэ-тасхара» – не кто иной, как Хуй-Мункэ, действительно являвшийся потомком Джучи-Хасара (откуда, вероятно, и странная часть его имени «тасхара») в 14-м поколении: он фигурирует в официальной родословной монгольских князей «Илэтхэл шастир», составленной в XVIII в. по повелению китайских властей [Успенский, 1987, с. 149; Илтгэл шастир, 2007, т. 138].[58] Не он ли на самом деле являлся обладателем ханского трона в Монголии в период с 1415 по 1423 (1426) гг.?
Однако это всего лишь предположение, базирующееся, к тому же, на сообщении достаточно позднего источника. Более подробные и достоверные сведения об активизации потомства братьев Чингис-хана в борьбе за монгольский трон относятся к эпохе династического кризиса середины XV в. Кульминации этот кризис достиг в 1450-е годы, а в результате междоусобиц к 1470 г. правящий род монгольских Чингисидов оказался практически истреблен.
Неудивительно, что потомки Хасара активно включились в борьбу за власть. Однако не только они считали себя законными кандидатами на трон: даже потомки Белгутэя, сводного брата Чингис-хана и Хасара, по-видимому, подумывали о предъявлении аналогичных претензий. В частности, монгольские позднесредневековые летописи сообщают, что около 1453 г., после смерти Махагэргэс-хана (из рода Хубилая) трон был предложен Махулихай-онгу,[59] потомку Белгутэя и предводителю «великого народа» онгнигудов, однако он отказался, продемонстрировав следование принципу наследования трона только Чингисидами: «Я ведь не потомок моего хана-владыки! Не пристало ни мне, ни моим потомкам [быть ханами]» [Золотое сказание, 2005, с. 49; Лубсан Данзан, 1973, с. 271] или, по сообщению другого источника: «Разве нет у хана потомства? Это не пристало ни мне, ни моему потомству» [Золотое сказание, 2005, с. 49]. Он возвел на трон Молон-хана – сводного младшего брата Махагэргэс-хана. Впрочем, девять лет спустя, в 1462 г., в результате придворных интриг отношения между ними испортились, и Махулихай-онг убил своего бывшего протеже, причем по довольно странному поводу: в отместку за то, что Чингис-хан в детстве убил своего сводного брата Бектера – родного брата Белгутэя [Золотое сказание, 2005, с. 50; Лубсан Данзан, 1973, с. 272] (см. также: [Владимирцов, 2002а, с. 289–290])! Летописи ничего не говорят о том, что Махулихай предъявил претензии на ханский титул, однако тот факт, что почти два года после смерти Молон-хана трон пустовал, а новый хан вступил на трон лишь после разгрома и бегства Махулихая, наводит на мысль, что у него могли быть такие намерения. Вполне вероятно, что фактическое пресечение прямой линии ханского рода (в живых оставалось лишь несколько членов этого рода по боковой линии) заставило Махулихай-онга отступить от им же озвученного принципа престолонаследования и подумать о собственном воцарении.
Однако некоторое время после расправы с Молон-ханом онга постигло возмездие: Унэ-Болод (Нойан-Болод), потомок Хасара, выступил против Махулихая. Свое выступление он также обосновал местью: поскольку у Молон-хана не осталось потомства, он, как потомок ближайшего родственника Чингисидов, решил отомстить за его гибель потомку Белгутэя. В бою погибли семеро младших братьев Махулихай-онга, а сам он бежал и вскоре умер. Согласно сообщению «Алтан Тобчи», после сражения Унэ-Болоду достался «стальной шлем с накладным золотом и прорезями, взятый еще раньше у Молон-хана» [Лубсан Данзан, 1973, с. 273]: обладание одним из символов ханской власти также позволяет предполагать наличие у Махулихай-онга узурпаторских намерений.
Унэ-Болод поначалу демонстрировал лояльность роду Чингисидов, даже его победа над Махулихаем послужила основанием для монгольской поговорки о том, что «потомок Хасара оказал услугу потомку хагана» [Лубсан Данзан, 1973, с. 274] (ср.: [Золотое сказание, 2005, с. 51]). В подтверждение этой лояльности он объединился с претендентом на трон Мандугулом, дядей покойного Молон-хана, и вместе с ним разгромил и убил Догулан-тайджи, потомка Хачиуна (еще одного брата Чингис-хана), умертвившего в свое время Махагэргэс-хана [Джамбадорджи, 2005, с. 97; Шара Туджи, 1957, с. 147].
Однако затем скончался Мандугул-хан, а вскоре был убит и его преемник Болху-джинонг, приходившийся хану внучатым племянником. На троне в качестве регентши оказалась Мандухай-хатун – вдова Мандугула, которая распорядилась доставить в свою ставку маленького (ему было шесть или семь лет) Бату-Мунке, который был объявлен сыном Болху-джинонга, якобы отданным в целях безопасности некоему Балагчин-Багаю на воспитание.
Претензии на трон ребенка, да еще и с сомнительным происхождением выглядели очень проблематичными. Поэтому влиятельный и находившийся в то время на пике популярности Унэ-Болод обратился к Мандухай-хатун: «Буду зажигать твой огонь, буду управлять твоим кочевьем». Свои претензии на верховную власть он озвучил, еще когда выступил против Махулихай-онга: «Хотя у нашего хагана и нет потомства, но я-то потомок Хасара» [Лубсан Данзан, 1973, с. 273] (см. также: [Алтан-Тобчи, 1858, с. 176]; ср.: [Золотое сказание, 2005, с. 51]), т. е. заявил, что именно он является ближайшим родственником ханского рода. Кроме того, он имел основания надеяться, что ханша примет его предложение, поскольку, по некоторым сведениям, между ним и Мандухай существовали любовные отношения [Золотое сказание, 2005, с. 254 (примеч. 89)]. Таким образом, потомок Хасара намеревался «убить двух зайцев» – узаконить свои отношения с любимой женщиной и через этот брак приобрести законное право на ханский трон [Владимирцов, 2002б, с. 446 (примеч. 189)].
Однако Мандухай, уже побывавшая замужем за ханом-Чингисидом, проявила неожиданную строптивость, ответив претенденту: