– Эх, ты! – ругала брата Амбакта. – Кто ж такие тайны открывает? Да мало ли, что на уме у этой безродной буссеу? Забыл, где ты её нашёл? Под кустом малины подобрал! Порядочные буссеу там не валяются!
– А она и не валялась, – оправдывался влюблённый братец. – Ещё неизвестно, кто кого подобрал – я её или она меня. Женюсь, и точка!
Может, всё бы у Хондори-чако и Чикуэ сладилось, но очень уж она любила загадки загадывать. Как придёт в гости, так обязательно сметливость бусяку проверяет. И вот однажды говорит:
– Ладно, пойду за тебя замуж, если три моих загадки отгадаешь.
– Давай, говори…
– Что это такое: на скале лягушка сидит, спрыгнуть не может?
Думал, думал Хондори-чако, морщил, морщил лоб – не может отгадать. И, главное, Амбакта тоже ничего придумать не может.
– Это нос на лице, – засмеялась Чикуэ.
– Надо же! – удивился Хондори-чако. – Как всё просто!
– А вот вторая загадка: из одного места вышел, куда хотел – пришел, а как шел – не отвечает?
И опять бусяку не отгадал.
– Это стрела, – сказала Чикуэ. – Какой ты недогадливый, милый!
– Это ты хитрая, – рассердилась Амбакта. – Голову сломаешь над твоими загадками!
А сама думает: хорошо, что братец ничего отгадать не может – не пойдёт, значит, за него буссеу замуж.
– Ну, третью-то загадку ты должен отгадать, – вздохнула Чикуэ. – Совсем она простая. Правда, этого в вашей пещере нет, зато на каждом доме есть.
– Не томи, загадывай! – попросил Хондори-чако. – Неужели у меня соображения не хватит?
– Что это такое: сто парней на одной подушке спят и не ссорятся? – спросила Чикуэ.
Думал, думал бусяку, опять ничего не придумал, развёл руками:
– Не знаю, что и подумать… Что же это за парни такие?
Амбакта, однако, радости не скрывает: чуть в ладоши не хлопает, довольная сидит.
– Что так обрадовалась, сестрица? – помрачнел Хондори-чако.
– Никогда таких умных женщин не видела! – засмеялась Амбакта. – Радуюсь, что они бывают на этом свете!
Чикуэ подумала-подумала, да и говорит:
– А ты, Амбакта, тоже не догадалась, что это?
– Люди дома строят, крыши соломой покрывают, – ответила Амбакта. – Только на сто парней солома не похожа…
– Это жерди на крыше, – говорит Кальдука. – Амбакта, ты почти угадала. Молодчина!
– А мне-то что теперь делать? – опечалился Хондори-чако. – Ты сказала: не отгадаю загадки – замуж за меня не пойдёшь.
– Я передумала, – кокетливо повела бровью Чикуэ. – Буду тебя учить разгадывать загадки. Это так интересно! Нам будет чем заняться долгими зимними вечерами…
– Нашли, чем заниматься в сумерки, – пробурчала Амбакта. – Ишь, какая умная! Жена не должна быть толковее мужа. Насмехаешься ты над моим братом, вот что!
Призадумался Хондори-чако: и правда, что это за дела – выставляется Чикуэ, самой разумной хочет быть. Так бусяку не полагается! Муж – всему голова, а жена – тише воды, ниже травы, место своё знать должна.
– Смеётся она над тобой! – закричала Амбакта. – Ишь, глаза-то какие наглые! Где это видано, чтобы жена учила мужа уму-разуму? Ты и сам не дурак!
– Не дурак, – выпятил грудь колесом Хондори-чако. – И никому не позволю шутки со мной шутить!
– А раз не дурак, то давай накажем эту бессовестную буссеу! – предложила сестрица. – Пусть она щукой будет! Век ей в реке плавать и, умной такой, от рыбаков хорониться! Пусть свою смекалку им показывает, ха-ха-ха!
Амбакта колдовать умела. Взмахнула рукавом халата – и раз, и другой, прошептала заклятие – превратилась Чикуэ в щуку. Отнесла её сестрица к реке, бросила в воду:
– Желаю удачи!
И, довольная, громко расхохоталась – будто раскатистый гром раздался.
А щуке-то встретился потом Калгама. Не знал он, что рыба не простая – заколдованная Чикуэ. К тому же, очень на бусяку обиженная.
Борется Калгама с Хондори-чако; ни он, ни бусяку одолеть один другого не могут. Вот уже, кажется, великан верх взял, а Хондори-чако извернулся и выскользнул из рук, набросился сзади. Мышка переживает, вокруг них бегает, пищит, но помочь ничем не может.
– Слушай, мышка, – вдруг щука сказала, – позвала бы ты сороку сюда! Слышу, где-то рядом она стрекочет. Помощь её нужна!
Выскочила мышка из пещеры, крикнула сороке:
– Сестрица, иди сюда!
Прилетела сорока. Мышка её в пещеру привела. А щука и говорит им:
– Вот что, я в мешок опять заберусь, а вы тащите его к реке. Очень нужно мне в неё попасть!
– Ладно, – согласились мышка и сорока. – Сделаем то, о чём просишь.
Притащили они мешок со щукой к реке. Прыгнула рыбина в воду, хвостом махнула – только её и видели.
– Эх, – пригорюнилась мышка. – Так и не сказала нам, зачем в реку спешила. Лучше бы Калгаме помогла! У неё хорошо получалось Хондори-чако за нос кусать!
– Не может щука без воды жить, – покачала головой сорока. – Она и так уже сделала всё, что могла. Подождём её тут немного.
– Может, наберётся щука сил в родной реке – снова к нам приплывёт, – предположила мышка. – Отнесём её в пещеру. Против Хондори-чако мы с тобой – маленькие, ничего с ним не сделаем, эх! Разве что только пошумим. А щука – боевая, и зубищи у неё острые…
И остались они на берегу ждать щуку.
Глава двенадцатая, в которой хэрэ лопнула как мыльный пузырь
А в это время синичка привела медведя в урочище, где хэрэ-шаманка кричала-квакала:
– Тьфэ, тьфэ! Несите угощение мне. Все несите – всё, всё, всё!
Зайчишка, трясясь от страха, принёс злой хэрэ охапку осиновой коры. Ещё страшнее раскричалась шаманка, завопила:
– Издеваешься, косоглазый! Зайчат своих отдавай. Я мяса хочу!
Заплакал заяц, прочь от хэрэ поскакал, а та вслед вопит:
– Не приведёшь зайчат – тебя самого съем, и зайчиху твою в придачу!
Барсук попробовал отделаться корешками да личинками жуков. Шаманка проглотила угощение, облизнулась, но нахмурила лоб:
– Только аппетит разыгрался! Ух, какая я голодная! Иди, барсук, добудь мне что-нибудь посущественнее – землероек или кротов. А то самого тебя проглочу!
Прибежал хорёк, он всегда перед хэрэ лебезил, старался ей угодить. Специально овсянку полдня караулил, поймал её и принёс птичку шаманке. Да ведь, подлец такой, нарочно её живой оставил – трепещет овсянка в его зубах, просит отпустить.
– Вот, моя добыча! – сообщил хорёк, придерживая птичку лапой. – Свеженькая! Угощайся!
Только хотел он овсянку отдать хэрэ, да птичка умудрилась выскользнуть из его лапы – и была такова. А шаманка рассердилась на неловкого зверя, набросилась на него и – ам! – проглотила, только хвостик его мелькнул в ненасытной щербатой пасти.
– Ну, что? Видишь, какая она страшная, – прошептала синичка медведю. – Всех поедом ест, и никто ничего с ней сделать не может – страшимся мы её.
Медведь хорошо рассмотрел хэрэ. Наверно, потому что не боялся, страшной она ему не показалась. Лягушка как лягушка. Лишь большая и толстая. Халат на ней – клочок тины, подвески – мелкие ракушки, бубен в лапках – листок осины, а колотушка – тальниковый прут. У настоящего нанайского шамана на голове должна быть шапка с рогами, а у неё – водяной орех! Какая ж это шаманка? Смех, да и только!
Вышел медведь из зарослей и прямой наводкой к хэрэ:
– Ты кто такая? Почему сородичей моих пугаешь?
– Тьфэ-кхе, тьфэ-кхе! – закашляла от неожиданности хэрэ. – Все меня боятся, и ты, косолапый, бойся!
– О, как ты сумела всех застращать! – изумился медведь. – А сама-то кто? Лягушонка, всего-навсего!
Поняла Амбакта: на медведя её чары не действуют. Думает: как бы он её не прихлопнул, нужно в бусяку скорее превращаться. Закружилась она на месте, заклинание забормотала. Прямо на глазах растёт, раздувается как шар, того и гляди взлетит!
– Ох, никак, она летающая шаманка? – пискнула синичка и порскнула в листья осинки. – За подмогой к злым духам сейчас улетит, ой-ей-ой! Приведёт их в тайгу – совсем нам житья не станет!
Медведь, однако, знает: некоторые лягушки специально надуваются, чтобы показать неприятелю, какие они большие да сильные. Не знает он: хэрэ – ни кто иная, как бусяку Амбакта. Если бы знал, то, может, не таким бы смелым был. А так – глядит: лягушонка в дурацком наряде пыжится, грозно лапками машет, бранится на чём свет стоит.
Ещё чуть-чуть и обернулась бы хэрэ злобным чудищем. Но медведь поймал её за лапу, рявкнул и наступил на лягушку. Придавил её!
Что вы думаете, лопнула лягушка как воздушный шарик – и вылетели из неё звери и птицы, которых она наглоталась, не жуя. Один лишь хорёк сломя голову в лес убежал, а остальные обнимаются, радуются, медведю в лапы кланяются.
Синичка сидит на осинке, вместе с ней от страха трясётся: а вдруг хэрэ ещё жива, из-под медвежьей лапы выпрыгнет? Ещё злее может стать!
Поднял топтыгин лапу, потряс ею брезгливо – мокрое место от лягушки осталось, одно плохо: водяной орех-чилим меж пальцами застрял, колет острыми шипами.
– Чудо! – воскликнула синичка. – Глазам своим не верю: лопнула хэрэ, что те мыльный пузырь!
– Глаза иногда обманывают, но не в этом случае, – ворчливо ответил медведь. – Лучше бы ты помогла выковырять чилим из лапы. Он хуже занозы!
Синичка расклевала чилим, заяц подорожник принёс – положили медведю на лапу, чтобы боль унять.
– Посиди, отдохни, – сказала синица. – Потрудился ты, мишка, на славу!
– Делов-то! – отмахнулся медведь. – Подумаешь, хэрэ лапой прихлопнул. Да с ней и заяц бы справился! Сколько раз повторять: у страха глаза велики…
– Умом всё понимаешь, а как до дела дойдёт – эх, забываешь! – вздохнула синица. – Так уж мы устроены.
– Ну, вам, зверям и птицам, есть над чем подумать, а мне некогда тут рассиживаться, – медведь поднялся. – Ворочусь, помогу Калгаме. Хондори-чако трудно в одиночку одолеть. Сказывают, бусяку заколдованный: его сила в кочоа, а где тот орешек лежит, никому не ведомо.
– Значит, и вдвоём вы его не поборете, – пискнула синица. – Ох, страшно-то как! Погибнуть можешь…
– Кто заранее боится, тот точно проиграет, – ответил медведь. – Не могу не помочь Калгаме. Будь что будет!
И отправился медведь к реке, за которой находилась пещера бусяку.
Глава тринадцатая, в которой жадный Чумбока остаётся стоять на одной ноге, как цапля
В это время Чумбока забивал на берегу колья для рыболовной сети. Жене его Койныт захотелось свеженькой белорыбицы.
– Да смотри же, – наказала она мужу, – костлявых касаток и карасей не лови, а поймай большую щуку! Сон мне приснился: будто добыл ты щуку, стала я чистить её и – о, чудо! – богатство в ней лежит…
– А что за богатство? – полюбопытствовал Чумбока.
– Тут ты как раз меня локтем двинул, – досадливо поморщилась Койныт.
– А не храпи! – вставил Чумбока. – Так расхрапелась, что стены задрожали. Боюсь, рухнут когда-нибудь.
– Давно пора новый дом построить, – отмахнулась Койныт. – А сон я из-за тебя не доглядела. Вот, вижу: богатство в щуке, а какое – не поняла. Может, она золотое кольцо проглотила, а? Или жемчужину. А может, драгоценный камень в ней. Нам кабы самый малюсенький камушек – продали бы его купцам, а на вырученные деньги новый дом построили.
– Размечталась! – засмеялся Чумбока. – Кабы-абы!
– Нечего дома сидеть, езжай на рыбалку! – упёрла Койныт руки в бока. – Мне сны просто так не снятся. Хочу узнать, что за богатство в щуке находится! И чтоб без неё не смел домой возвращаться.
Забил колья Чумбока, сетку натянул. Сидит на берегу, ждёт, а от скуки песню напевает:
Рыба налим, тэртэнтэн-тэртэнтэн,
Этой стороной проходи!
Рыба амур, тэртэнтэн-тэртэнтэн,
По той стороне проходи!
А ты, щука, возле берега плыви,
А то в сеть попадешь,
тэртэнтэн-тэртэнтэн!
Нарочно так поёт. Потому что сеть у берега поставлена, да так хитро замаскирована, что и не увидишь её. Чумбока рыбацкое дело отлично знал, что уж говорить!
А щука уже отыскала заветный орех-кочоа и плыла с ним к поджидавшим её мышке и сороке. Услышала она песню Чумбоки и поверила ему. Решила: на сей раз он ловит амуров и налимов, заманивает их в свою сеть, а зубастые щуки ему не нужны.
Поплыла она возле берега, а там водоросли колышутся, сливаются с ячеёй, не видно сети. «Ну, – думает щука, – точно: не обманывает Чумбока! Не щучий, видно, у него сегодня день».
Только так подумала, как Чумбока – раз-два-три! – вытянул сеть на берег. Смотрит: большущая щука попалась, да такая красивая, в густую крапинку, с ясными глазами, широким пятнистым хвостом!
– Ого! Сон Койныт – в руку, – обрадовался рыбак. – Иногда ей правдивые сны видятся. А что, если в рыбине и вправду богатство скрывается? Возьму-ка нож, вспорю брюхо щуке – хочется быстрее сокровище увидеть…
За свою жизнь Чумбока много щук выловил, и счёт им потерял. Чего только не находил в их желудках! Эти рыбы заглатывают не только маленьких гольянов, но даже сига, в длину порой не меньше самой щуки.
Вынул Чумбока нож, почистил его лезвие о траву и нацелился в щучий живот, а рыба вдруг попросила:
– Не губи меня, добрый человек!
Нож так и выпал из рук рыбака. Чего только Чумбока в жизни не видел, но чтобы щука говорила человеческим голосом – никогда! Даже старики о таком чуде не рассказывали, а уж они-то чего только не знают.
– Злой дух! – вытаращил глаза Чумбока. – Настоящие рыбы всегда молчат!
– Иногда и рыбы говорят, – усмехнулась щука. – Иль ты ушам своим не веришь?
Чумбока на всякий случай отступил от щуки, но сеть в руках держит, не отпускает – жалко такой улов бросать.
– Отпусти меня, Чумбока, – снова попросила щука. – Что хочешь, загадай – исполню!
– А моя жена говорит: у тебя в брюхе богатство хранится, – вспомнил Чумбока. – Вот и отдай его!
У щуки, между тем, заговорённый чокоа в животе хранится. Как она его Чумбоке отдаст? В орехе – смерть Хондори-чако! На что он простому рыбаку? «Наверно, Чумбока помощник бусяку, – решила щука. – Вот я попала!»
– Что молчишь? – спросил Чумбока. – Знаю я, всё знаю про тебя! Койныт непростые сны видит. Как что ей приснится, то и случается!
Прежде не совсем верил Койныт, а как говорящую щуку встретил, у него уже и сомнений не осталось: его жена – точно вещунья.
– Ах, вон оно что! – облегчённо вздохнула щука. – А я-то уж думала…
– И думать нечего! – притопнул Чумбока: совсем осмелел. – Сама сказала: выполнишь моё желание. Держи слово, а то потрошить тебя буду!
– Ну, выпотрошишь, и что увидишь? – засмеялась щука. – Ничего, кроме кишок! Разве что с голодухи орешек проглотила… Вот его и увидишь. Правду говорю!
– Койныт тоже правду говорит! – сердито ответил Чумбока. – Твоего богатства хватит, чтобы новый дом построить, и нарядов всяких жене накупить, и…
Он думал-думал, что бы ещё придумать, но фантазии не хватило, потому закончил так:
–… и чтобы все нам завидовали!
– Завидовали? – нахмурилась щука. – Но знаешь ли ты, Чумбока: это плохое чувство? Лучше жить так, чтобы никто не завидовал. Мало ли что случиться может…
– Плевать! – раздухарился Чумбока. – Надоело быть бедным!
– Хорошо, – сказала щука. – Быть по-твоему!
Махнула она хвостом – новый халат на Чумбоке появился, из белой камчи, весь орнаментом расшит, золотыми пуговицами украшенный. Ещё раз махнула – берестяная оморочка исчезла, вместо неё большая лодка под парусом стоит, такая только у шамана есть, все рыбаки ему завидовали.
– Вернёшься домой – остальное увидишь, – пообещала щука. – А теперь – отпусти меня. Спешу я, нельзя задерживаться!
Чумбоке новый халат понравился. Никогда у него такой богатой одежды не было. Даже во сне не снилась! А уж о лодке и говорить нечего – глядел на неё и глазам не верил: то прижмурится, то ущипнёт себя, то отвернётся, а потом внезапно взгляд бросит: не мерещится ли? Нет, покачивается лодка на ласковой волне, парус на ветру трепещет-надувается. «Моя! – подумал восхищённо Чумбока. – Надо же! Все рыбаки теперь от зависти умрут! Но что это щука пожадничала-то? Лодка новая, а сеть – старая!»