Отказ от объяснения первопричин мироустройства позволил проигнорировать в научном методе проблему мировой этики. Эта стерилизация в технократическом общественном сознании открыла широкий путь к избавлению от этики вообще и к стерилизации самого мировоззрения. Смелость в сочетании с утратой информированности явила, в итоге, безответственность.
Фактически, я пытаюсь вернуться к догалилеевским временам. Это никогда не вредно, но у меня есть особая причина: тема генезиса материи позволяет осуществить прикосновение к тайне ответа на вопрос “почему?”. По-человечески, этот вопрос важнее вопроса “сколько?”, ибо, сколько бы ни было в материи полезного, собственно духовное от него не зависит. А если зависит, то не в лучшую сторону
В соответствии с характером научного “продукта”, историю науки я условно делю на 4 периода:
1. Детство: Стремление, прежде всего, объяснить мир.
2. Юность: Стремление объяснить и найти количественные характеристики явлений.
3. Зрелость: Отказ от объяснения, как необходимого компонента научного результата. Главным становится математическое моделирование, создание алгоритмов производственной деятельности. Начало роботизации производства.
4. Старость: Отказ от рутины моделирования и алгоритмизации. Здесь важен переход от рациональных к этическим объяснениям, когда рациональное исчерпает себя, и человек вынужден серьезно обратиться к этическим первопричинам мира. Вся деятельность в сфере умения переходит к роботам. Наука срастается с искусством и религией, теряет самостоятельный статус. Стремление к объяснению диктуется не производственной, а духовной потребностью.
В попытке ответить на вопрос “Что такое наука?”, мы, к сожалению, забываем об историчности ее задач. Цикл жизни науки связан с эволюцией основной области интересов человека. По сути, полем деятельности науки является лишь материальная, природная область, с уходом которой с авансцены, уходит сама наука. Итак, в науке меня занимают, прежде всего, объяснения, причем, согласованные с этической логикой.
Путь познания материи сопряжен с разгадыванием головоломок, возникших в ажурном сплетении простейших идей, которые сами по себе никакой тайны не представляют. Здесь нет высокой априорной сложности, но есть познавательная – нужно распутать клубок. Основная трудность в доступе к объекту. Наука развивается от места, времени и размера человеческой плоти. И сложность познания концентрируется не в предметах, а в средствах воспроизведения. Такой проблемы в метафизике нет. Личность ближнего всегда доступна, она поистине бесконечно сложна.
2.1.4. О математике
Знаки и числа – косная субстанция. Абстракция не может быть истинной или неистинной. Истина – это сущность живая и конкретная. Если бы существовала словесная формулировка истины, то человеческий суд не отличался бы от Суда Бога. Но этого нет. Значит, говорить об истинности математики не корректно. В чем же сила и тайна ее?
Математика – это наука, обслуживающая другие науки. Математика пользуется понятиями, которые по возможности не привязаны к конкретным вещам. Чем более постны ее аксиомы, тем успешнее и обширнее область применения. Она порождает собственный мир и героев – “куклы”, наряженные знаками, обозначениями, символами.
И эти куклы конкретны. Получается зигзаг – уйдя от конкретного в абстракции, мы обрели новую конкретность. Но в отличие от старой, обыденной, новая как бы изъята из жизни. С ней не связаны переживания справедливости, добра, зла – это предмет этики. Математика и этика – “космические” дисциплины, их утверждения не зависят от мира обитания (10.1). Математика концентрирует в себе рациональные идеи, этика – этические (см. 10.3.19).
Постижение идей происходит в сопереживании. Переживание наше обретает характер положительный или отрицательный, в зависимости от того, согласны мы или не согласны с действиями героев наблюдаемой драмы. То, с чем мы согласны, становится для нас правдивым. Почему же, глядя на математические куклы, мы переживаем одно и то же? Почему мы все одинаково сочувствуем (или не сочувствуем) куклам? Ответ уже известен: Потому что мы опираемся на универсальные смыслы. Если бы не они, мы бы друг друга вообще не понимали.
Однако наличие общего критерия вовсе не означает осуществление выбора истины общественным сознанием. У каждого из нас есть компас, но мы дружно перемещаемся не по стрелке, куда-то в сторону. Этому тьма примеров. Самый простой – идеологии. Мы вживаемся в одно и то же отклонение, и массовый психоз поддерживает чувство кажущейся правды. Мы равны в своем отходе, что и способствует взаимопониманию. Существует много несовместимых математик – логицизм (Б. Рассел и др.), интуиционизм (Л. Брауэр и др.), формализм (Гильберт и др.), теоретико-множественное направление (Э. Цермело и др.). Это как раз и говорит о том или ином отклонении, как причине, без которой математики, казалось бы, вообще не было бы, потому что стержень трансцендентен, формулировке не подвластен. Оставаясь центральным связующим звеном взаимопонимания, он пребывает в стороне от понятийных систем, порожденных разумом. Получается, что даже в такой идеальной системе знаний проявляется падение разума, защищенное инертностью гиперболизированных идей. Поистине мир наш дискомфортен.
В математической логике центральное место занимает дедукция. Например: из того, что все люди смертны и Сократ человек, следует, что Сократ смертен. Но проблема не в дедукции, а в ее применимости. Когда мы произносим “все”, то имеем в виду некоторое допущение, реальность которого нас не интересует. Это просто исходная посылка, и если в действительности она ложна, математика как бы ни при чем. Однако представим себе, что формальная посылка никогда и нигде во вселенной не реализована. Соответствующая математика оказывается ненужной, и более того, неверной! Ибо логика глубинным образом связана с реальностью.
Разум способен плодить пустышки. В наше время основания математики сильно пошатнулись. В этом можно убедиться, прочитав книгу М. Клайна “Математика. Утрата определенности”. На странице 359 ее мы читаем: “…математики поняли, что основы логики – такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии”. И далее (стр.363): “Доказательство, абсолютная строгость и тому подобные понятия – блуждающие химеры… Строгого определения строгости не существует. Доказательство считается приемлемым, если оно получает одобрение ведущих специалистов своего времени или строится на принципах, которые модно использовать в данный момент”. Становится очевидным, что не существует такого феномена, как универсальная формальная логика, следовательно, сами основы научного метода являются предметом веры. Все, как в жизни!
Чем тогда объясняется тайна эффективности математики? Почему наша математика так хорошо описывает поведение материального мира? Ответ станет очевидным после изучения главы “Смысл”. Суть такова: Математика – это язык комментирования мировых смыслов. Смыслы же: (1) универсальны, (2) передаются только в комментариях, (3) и потому точно не воспроизводимы. Из последнего пункта следует неполнота отражения смысла в любых комментариях, что объясняет все расхождения вообще, и множественность математик, в том числе (8.6.16.“Законы материального мира” раздела 8.6.“Место”).
Замечание 1
Математические идеи имеют вселенскую (“космическую”) ценность, но порождаются не Абсолютом, а обычным (“тварным”) разумом.
Замечание 2
Ранее (1.1.2) я говорил, что этическая логика – это логика выбора. Однако выбор математических постулатов не имеет отношения к этике. Этика оживает в процессе выбора (раздела) математики в качестве модели явления. Математический инструментарий привлекателен и эффективен, но пользоваться им надо осторожно, не поддаваясь его гипнозу (См. подраздел 8.1.3.“Математика и физика”).
Замечание 3
Есть причина, по которой я не пользуюсь математикой в трактате: Не хочу зашифровывать смыслы. Чаще всего и не могу, так как это чревато сменой области переживаний. Мне порой кажется, что чрезмерный формализм – завуалированная демагогия. Если итог математических спекуляций (в сфере метафизики) нельзя выразить простыми словами, он не нужен, а если можно, – скорее всего и так очевиден. Математика убеждает лишь математика. Ее символы стремятся стать героями собственной интриги, уводящей в дебри холодной логики рассудка. Человеческая интуиция не всегда может доверять математике. Например, такое фундаментальное и, казалось бы, простое математическое определение, как линия, претерпело изменения от Евклида до Жордана и Кантора. И все равно это не спасает нас от парадоксов типа “кривая, проходящая через все точки квадрата” или “линия, имеющая ненулевую площадь”. Математика выступает в роли робота, который делает лишь то, что в него заложишь, и про который, порой, говорят “машина-дура”. Куда важнее – смыслы.
2.1.5. Раздробленность знания
Мы живем в искривленном мире, наши идеи и знание разорваны, не целостны. (Сейчас модно говорить о клиповом сознании.) Если попытаться колпак в форме полусферы распластать на плоскости, придется сделать на нем надрезы вдоль меридианов, начиная от экватора до северного полюса. Получится своеобразный цветок, и чем более узки его лепестки, тем плотнее они прижмутся к плоскости. Современную науку можно представить себе в виде такого цветка, где лепестки – отдельные ее разделы, оторванные друг от друга. Она лишь фрагментарно “прижимается” к абсолютным смыслам. В самой жизни отсутствует логическая связность. Мы делим ее на куски, на разделы, переключение между которыми происходит так, как будто переходим из одного помещения в другое. Эта внутренняя “кривизна” овеществленного мира отразилась в знании и науке. Логическая раздробленность преодолевается только самим фактом нашей жизни, а попытка найти внутреннюю смысловую связь оказывается столь же безуспешной, как и построение единой “непрерывной” науки, науки обо всем.
Кто-то скажет: раздробленность суть следствие незрелости знания, она обязательно будет ликвидирована с развитием и углублением его. Но знание мы выстраиваем прежде всего как практический навык, поэтому раздробленность нам, в общем, не мешает и замечается лишь в теориях, в попытках осмысления устоявшихся истин. Физики становятся философами; брешь между старыми разделами науки затягивается паутиной связей и отвлеченных логических построений, а новые знания и разделы, независимые и дерзкие, устремляются вперед. Отвлеченные, абстрактные конструкции очень долго никому, кроме авторов, не нужны; они по существу уже не имеют прямого отношения к науке, ибо привлекают к себе объекты эзотерического и этического содержания; они выталкиваются за пределы науки. Чем шире мы смотрим на мир, тем в большей мере мы пытаемся обнаружить обобщающие, углубленные смыслы. Практически полезное знание обрастает паутиной практически бесполезного. “Критерий истины” – материальная практика тонет в море мыслительных построений. Тыл науки врос в общечеловеческие слои духовной культуры, а фронт остается фрагментарным.
Технический прогресс можно уподобить наступающей армии, захватывающей территории чужих стран, вынужденной везде оставлять гарнизоны (а мы телесно прикреплены к константам среды обитания), технический прогресс имеет определенные тенденции к насыщению, которые рано или поздно начнут проявляться.
2.1.6. Наука и материализм
Наука (в частности, естествознание) безразлична к конфессиональным особенностям и мировоззрению. Математика, физика для материалиста, исламиста и буддиста одна и та же. В этом заключена потенция единства рационального взаимопонимания людей, благодаря которому мир обретает технократическую монолитность. С другой стороны, всякое традиционное вероисповедание, эзотерическое духовное движение внутренне гармонично и нравственно безукоризненно. Оно опирается на общечеловеческие ценности добра, и разделительные стены вырастают вокруг первичных концептуальных образов и мифов. Но стены “до неба не достают”. Умудренные опытом переживаний, адепты различных религий находят общий язык.
Авторитет науки не распространяется на нравственную духовную сферу. Ведь современная научная парадигма в чистом виде усиливает лишь один миф, одно мировоззрение – материализм. Последний вынуждает религиозного человека с осторожностью, с оговоркой принимать, а порой, отбрасывать научные доводы. Между тем, религиозные и конфессиональные разногласия пребывают не в этической сфере, а рациональной, в области модели мира, в первичных предпосылках. Здесь бы самый раз опереться на науку, ее достижения и опыт, но это не всегда оказывается возможным: Материализм присваивает инструмент рационального метода, внушая ошибочное представление о неизбежности органической связи науки и материалистического мировоззрения.
Однако нужно констатировать следующее:
• Нет понятия “научное мировоззрение”, есть мировоззрение вообще. Есть научный метод, который применяется к явлениям материального мира, и этим методом пользуются люди разных мировоззрений.
• Но по-разному складывается отношение к науке. Это зависит от оценки фактора умения в сфере производственной практики. В любом случае естественная наука остается инструментом оперирования с материальными объектами. Однако, если в материализме умение пребывает в центре внимания, то в идеализме оно является лишь средством существования, наполненного духовными задачами, поэтому и отношение к науке более спокойное. Идеализм не считает науку единственным источником знаний, но он и не отрицает научные знания, а лишь сомневается в обязательной необходимости этих знаний, ибо настороженно относится к практике, которой они служат.
• Наука в материализме оказывается более “обласканной”. Поскольку он не признает существования нематериального мира, современный научный метод познания для него оказывается единственным, и он называет его материалистическим.
• Если проблемы неразрешимы для науки, они неразрешимы и для материализма. Материализм оспаривает их наличие. Но даже такие, лежащие на поверхности вопросы, как (1) происхождение законов природы, (2) происхождение структурности, дискретности материальных форм – вне досягаемости науки. Вообще всякое фундаментальное свойство мира исключается из проблематики материализма, ибо бессмысленно для науки.
Замечание
Выражение “природа учит” не корректно. Природа – объект привлечения смыслов исследователя, которые в исследователе уже пребывают. В конце концов, смыслы науки относительно просты, и даже видимое продвижение в ней далеко не всегда сопряжено со смысловым восхождением. Ведь восхождение требует этического и рефлекторного обновления и совершается, как преображение нравственного сознания личности. Нередко можно видеть ученого, относящегося к своей профессии, как к наиболее возвышенной сфере приложения духовных сил. Это самоограничение рано или поздно обнаруживается. Хороший исследователь обладает развитым мировоззрением, в котором научная работа играет подчиненную роль.
2.1.7. Научная парадигма и научная гипотеза
Термин “парадигма”, применительно к науке означает систему понятий и представлений, дающую внешнее объяснение основ “всего”. Наука в своем предмете и методе оставляет над собой нечто такое, что принципиально вне ее досягаемости, и парадигма отражает этот факт. Парадигма охватывает сферу мыслительных спекуляций, пребывающую между наукой и мировоззрением. Созидание в ней – довольно частое явление, иногда не осознанное, обобщающее профессиональное знание до масштабов мировоззренческой концепции. Это обобщение, с одной стороны, отражает высокую зрелость индивида, с другой, – демонстрирует преувеличенную значимость идей профессионального знания в системе мировых начал. Парадигма, в той или иной мере, сочетает элементы эстетического, этического и рационального содержания, применительно к области, наиболее близко примыкающей к науке.