Взял за уздечку коня.
Смолкли мгновенно пред ним разговоры,
Люди печально потупили взоры,
Плачет, рыдает родня.
Старец на краткое замер мгновенье,
Вдруг он собравшимся на удивленье
Стал не спеша говорить.
Коль не могу повторить его речи,
Друг мой, земляк мой, прошу издалече
Слово мое не хулить.
Вот что сказал он: «Пусть будет довека
Память светла о тебе! Человека
Взор благородный угас.
Всем ты снабжен для поездки спокойной.
Конь лишь тебе не нашелся достойный
В этот безрадостный час.
К Тереку люди отправились ныне,
Ищут по пастбищам, ищут в пустыне,
Ищут по краю земли.
Много они берегов обскакали,
Много они табунов обыскали,
Но ничего не нашли.
Видишь, на небе, под желтой горою
Три скакуна вознеслись над тобою,
Уастырджи три жеребца?
Ближнего схватишь – ударит копытом,
Дальнего схватишь – он волком несытым
Кинется на молодца.
Средний блуждает по области неба.
Дай ему корку ячменного хлеба.
Славный Курдалагон-бог
Быстро коню изготовит подковы,
Будут узда и попона готовы -
Все для загробных дорог.
Первенцем месяца конь твой крылатый
Будет обуздан. Сын солнца, вожатый,
Даст тебе плеть и седло.
Сядь на коня! Не споткнись, опускаясь,
Не торопись, по горам поднимаясь,
Если коню тяжело.
Три пред тобою предстанут дороги.
Нижняя – это дорога тревоги, -
Кровники ездят по ней.
Мститель на верхней дороге таится.
Средней дороги твой конь не боится -
Значит, и ты не робей.
Это – твой путь! Он не шире тропинки.
Встретишь ты мост из одной волосинки -
Птице не перепорхнуть.
Пусть от бедра твоего иноходца
Мяса кровавый кусок оторвется, -
Так его нужно хлестнуть.
К царству усопших в мгновение ока
Перенесет тебя конь твой с востока, -
Солнца увидишь заход.
Скажут: «Темно! Уходи, мол, отсюда!»
Сердце – ходатай твой. Веруя в чудо,
Ты помолись у ворот.
– Боже! – воскликни. – Создатель вселенной!
Солнце в его красоте несравненной
Снова на небо верни!
Солнце усопших на небе заблещет,
Створы железных ворот затрепещут,
И распахнутся они.
Знает сын солнца дорогу до рая.
Все он тебе объяснит, проезжая,
Видя смущенье твое.
Вот ты заметил собаку у входа.
Лают щенки, не давая прохода,
Воют из чрева ее.
Спросишь ты: – Что это за небылица?
Суке не время еще ощениться. -
Молвит сын солнца в ответ:
– Женщина эта всю жизнь воровала, -
В образе суки ей время настало
Мучиться множество лет.
Дальше – срамное: мужчина с женою,
Шкурой вола покрываясь одною,
Перед тобою лежат.
Не поделить покрывало им, – сдуру
В разные стороны дергают шкуру.
Голые оба до пят.
– Что это значит? – ты спросишь в испуге.
Что они делают, эти супруги? -
Скажет тебе проводник:
– В жизни у этой бессовестной пары
Были одни перебранки и свары,
До ночи слышался крик.
Их разнимали соседи и дети…
Так и в загробном живут они свете! -
Дальше коня погони.
Новых супругов увидишь ты скоро.
Маленькой заячьей шкурой без спора
Плотно укрылись они.
– Как же им заячьей шкурки не мало?
Шкуры вола драчунам не хватало! -
Ты пожелаешь узнать.
– Верные эти супруг и супруга
Крепко при жизни любили друг друга, -
Здесь они любят опять.
Рядом, закутана шкурой гадюки,
Мечется женщина, вытянув руки,
Жабья косынка на ней.
Постницей раньше она притворялась,
Но втихомолку сама издевалась
Над пониманьем людей.
Камень посыпался вдруг над тобою -
Штопает женщина скалы иглою,
Хочет заштопать овраг.
– Что с ней? – Была и она своенравна:
Платье любовнику штопала славно,
Мужу зато кое-как.
Здесь она мужу заплатит сторицей!
Дальше! На женщине жернов вертится,
Мелет каменья в песок.
Денно и нощно, не переставая,
Крутится жернов, беднягу терзая…
Что был у ней за порок?
– Мельницу эта держала воровка.
Красть научилась муку она ловко.
Долго ли, сам посуди! -
Дальше скачи! Молоко водопадом
В кадку, подобную горным громадам,
Женщина льет впереди.
Сыру сварить она хочет для пира!
Глянь, а кусок получается сыра
Чуть ли не меньше яйца.
– Так ей и надо, бессовестной скряге!
Сколько бы ни было сыра в корчаге -
Не угостит пришлеца. -
Рядом – другая, в посудине жалкой
Сыра кусок подцепила мешалкой,
Да не поднять, тяжело!
– Эта, хотя ей еды не хватало,
Без угощенья гостям не давала
Ехать в другое село. -
В лучшую область спеши, человече!
Вот пред тобой на пригорке далече
Муж восседает с женой.
Гнется от тяжести стол перед ними, -
Полон напитками он дорогими,
Сладкой уставлен едой.
Пища тут с перцем, чеснок в изобилье!
Сколько б супруги ни ели, ни пили, -
Не иссякает еда.
– Что за диковина! – Эти супруги
Были бедны, но чурек свой в лачуге
С нищим делили всегда. -
Дальше! Какой-то бедняга в теснине
Носит каменья в бездонной корзине,
Мучаясь около скал.
– Раньше, поклявшись отцовскою верой,
Мерил он земли неправильной мерой,
Пашни соседские крал. -
Дальше! Увидишь: в траве превосходной,
Бык из упряжки, худой и голодный,
Бороду старца жует.
Что ж он гнушается свежей травою?
Разве, питаясь сухой бородою,
Будет он сыт, сумасброд?
– Старец, быка раздобыв для упряжки,
Раньше соломы жалел для бедняжки, -
Вот он и кормит быка. -
Дальше! Шумит океан безграничный.
Некий изгнанник в скорлупке яичной
Заперт среди островка.
Мостик к изгнаннику лезвия уже.
Дверь, как ушко у иголки, к тому же. -
Этот несчастный злодей
Жил нелюдимом, детей он с женою
Выгнал и с жизнью простился земною,
Отгородясь от людей. -
Далее, в лед провалившись по шею,
Кто-то вопит пред тобой: «Леденею!» -
Гибнет за что он во льду?
– В час неурочный на каждой неделе
Крался, бывало, к чужой он постели, -
Вот и попался в беду. -
Башня стоит вдалеке ледяная.
В башне три старца сидят, замерзая
В креслах своих ледяных.
Льдистые палки пристыли к десницам,
Льдистые бритвы гуляют по лицам,
Режут, уродуют их.
– Как объяснить мне виденье такое?
– Некогда были в судилище трое
Выбраны целой страной.
Судьи, однако, пристрастными были,
Князя они и ребенка судили
Не сообразно с виной. -
Блещет дворец серебром на поляне.
В нем восседают на белом диване
Трое пришельцев с земли.
Знает твой спутник земной их обычай:
Эти судили без всяких различий,
Правду святую блюли.
Вот, наконец, и окрестности рая.
Плетью взмахни ты, и конь твой, играя.
К цели тебя донесет.
Слезешь с коня ты – детей вереница
Перед тобой на лугу веселится,
Бегая возле ворот.
Всадника радостно каждый встречает,
Кто за отца, кто за мать принимает…
Все-то босые они!
Этот – без пояса, тот – без папахи,
Эти – по горло задрали рубахи.
Ты их не тронь, не гони.
Ты приласкай их, поправь им одежды.
Стань у дверей, не теряя надежды,
Помощи жди от ребят.
Если привратник начнет упираться,
Дети невинные не согласятся
В рай уходить без тебя.
Семь золотых распахнутся затворов.
Мудрый Барастыр, царь мертвых, без споров
Пустит достойного в дверь.
Вот и в раю ты! Пусть будет довека
Память светла о тебе! Человека
Образ ты сбросил теперь.
Пусть же тебе этот плач безысходный,
Этот великий почет всенародный
Снимут унынье с чела!
Тесно с землей ты сольешься родимой.
Ждет тебя конь. О тебе, наш любимый,
Память да будет светла!»
Длань от уздечки отвел говоривший.
«Вечная память тебе, опочивший!» -
Все повторили кругом.
Справили гости обряд поминанья,
Но еще долго неслись причитанья
Над погребальным холмом.
БЕЗУМНЫЙ ПАСТУХ
Глянул вниз пастух с обрыва, -
Глаз не мог отвесть:
Плыло облако лениво,
Белое, как шерсть.
Он в мечтах своих унесся
К облаку тогда.
Крикнул на краю утеса:
«Прыгну я туда,
Пусть пасутся на закате
Овцы надо мной, -
Я посплю на этой вате,
Белой, шерстяной…»
Над обрывом наклонился,
Крикнул: «Гоп!» – и вдруг
Полетел, как мяч… Разбился
Вдребезги пастух!
РЕДЬКА И МЕД
За глаза, мой друг, не смейся:
Осуждай пороки смело!
Будь ты лучше всех на свете,
Но бахвалиться – не дело!..
Сколько кушаний приносит
Добрая хозяйка! Что же:
Ведь и бедный стол порою
Честь оказывает тоже.
Все же кушанья гордятся
И себя возносят сами,
И одно чернит другое,
Похваляясь пред гостями.
Ну, шашлык, пирог – понятно!
Им всегда почет и слава.
Но вот задын, хомыс, бламык
Вы бы помолчали, право:
Вас едят – и то спасибо!..
Вот и редька нос задрала.
Горло жжет и дурно пахнет,
О себе же мнит немало!..
Так однажды на обеде
Редька тоже очутилась
И украдкой, потихоньку,
Близко к меду подкатилась.
«Как вкусна я с этим медом!»
Прошептала редька гостю.
«Обо мне не беспокойся:
Я и без тебя ведь вкусен!» -
Мед ответил ей со злостью.
ОЛЕНЬ И ЕЖ
Как-то олень от беды неизбежной
Лесом бежал – и, примчавшись к реке,
Раненый, рухнул на камень прибрежный,
Изнемогая в предсмертной тоске.
«Ох! – обратился к нему в это время
Еж из травы. – Ты ведь ранен, мой брат!
Что ж – и ежей благородное племя
Гонит ловец – будь он проклят стократ!»
– Горе! И ты с благородным оленем
Хочешь сравниться, завистливый еж?
Пусть же постигнет мой род истребленье,
Если с твоим хоть немного он схож!
ПОСТНИК
Человек за плугом скромно
И чуреком сыт.
Ох, давненько о скоромном
Старый кот грустит.
Не резвится дни и ночи,
Песенки забыл,
Сказок сказывать не хочет,
Свет ему постыл.
Выколи глаза такому,
До смерти избей, -
Лишь одно подай худому:
Накорми скорей!
Есть спасенье не простое -
Нартовское, но
Свисло, ноздри беспокоя,
С потолка оно:
Бычье сало, – будто взяты
Маковки в жгуты,
Блеском яблок желтоватых
Дразнит с высоты.
Так разбухло, что местами
Треснуло, – и кот
Щурится, водя усами:
«Нет, не съесть и в год!»
А собака, видя сало,
Принялась ворчать
И, оскалясь, прорычала:
– Что глядишь опять? -
Вздрогнул кот, от злости хмурый,
Ухо почесал.
– Все-то вы, собаки, дуры! -
Он врагу сказал, -
О былых своих уловках
Я забыл совсем -
И скоромного, воровка,
Я, как ты, не ем!
ПРИВЫЧКА
В рощу однажды пошел я с кремневкою,
Так, из причуды досужей;
Мало сказать, что охочусь неловко я, -
Трудно охотиться хуже!
Чтобы стрелять – и не думал я этого,
Не было в ней и заряду.
В сакле ржавела кормилица дедова
Лет уж четырнадцать сряду.
Пробуя колос, дивясь высоте его, -
Так я добрел до покоса.
Люди косили луга богатеевы,
Хор их гремел стоголосо.
Вижу внезапно я: некто меж грядками
Крадется тайно и молча;
Сам безоружен, но странен повадками,
Да и походка-то волчья!
Должен узнать я намеренье скрытое!
Крадучись, следую с краю
И впереди его кем-то забытую
Сумку в траве замечаю…
Да поразит лиходея проклятие!
Корки нужны ль ему эти?
– Эй ты! Не стыдно ль такого занятия? -
Крикнул я, кражу заметя.
Вот задрожал, оглянулся в смущении…
Вижу кого же я? – старца!
Окаменел он, и я в изумлении
Также безмолвен остался.
«Слушай, – сказал наконец он таинственно
(В горце узнал земляка я), -
Бросил ведь я воровство ненавистное;
Сумка – моя, не чужая».
– Сумка твоя, так зачем тебе красть ее,
Если рассудим мы здраво? -
Он застыдился, как девица красная:
«Это одна лишь забава».
Больше прибавить ему было нечего
(Кровником стал я, быть может),
Кто б захотел убедить сумасшедшего -
Даром себя потревожит.
«Слушай же, пользуясь встречею нашею,
Сердца открою причуду:
Слаще мне пища, когда у себя же я
Кражею завтрак добуду.
Это влиянье заклятья какого-то!
С детства обучен я краже.
Красть уже нет ни причины, ни повода,
Но не избавлюсь от блажи!
Лучшие яства не будут отрадою,
Сытый покой мне не нужен;
Не успокоюсь, пока не украду я
Хитростью собственный ужин».
Вырвав ружье у меня (мы заметили
Волка у темной лощины),
Выстрелил, – и – небеса мне свидетели!
Волк покатился с вершины.
Хлопнул в ладоши я: здорово слажено!
Чудо иль только сноровка?
Я ведь сказал, что была не заряжена
Ржавая эта кремневка!
ЛИСА И БАРСУК
На барсука свою злость неуемную
Точит лисица,
До Арджинарага ходят вдвоем они
В поисках птицы.
Если же где-нибудь вдруг повстречаются..
Многим на диво -
Словно родные, друг к другу ласкаются
Нежно, игриво.
Возле утеса в вечернем безмолвии
Встретились снова.
«Не выношу я, – плутовка промолвила, -
Больше спиртного.
Мимо владений бродила я княжеских,
Тихо шагая.
В ноздри ударила душною тяжестью
Влага хмельная.
Видно, поминки справляли, и пряное
Сусло осталось.
Даже от запаха стала я пьяная,
Дурно мне стало…»
Но, оборвав эту выдумку подлую
Хитрой лисицы,
Вниз покатился барсук. Вот уж под гору
Быстро он мчится.
«Что с тобой, друг мой, какою ты силою
Сшиблен, как в драке?» -
Пьян я: слова твои, кумушка милая,
Крепче араки!