Сначала А.А. Тихомиров был сторонником учения Ч. Дарвина, но затем перешел на позиции ярого антидарвинизма. Во второй половине XIX века дарвинизм, стал необычайно популярным не только у биологов, но и во всех образованных слоях российского общества. В то время о дарвинизме рассуждали все: гимназисты, студенты, курсистки, чиновники, вся российская интеллигенция. Разумеется, сочинения самого Ч. Дарвина читали далеко не все. Российская общественность знакомилась с этим учением в упрощенных и просто неверных переложениях, в которых отдельные стороны дарвинизма выпячивались и применялись к человеческому обществу. Публике был широко известен очерк Д.И. Писарева «Прогресс в мире животных и растений», в котором положение дарвинизма о борьбе за существование переносилось на жизнь человеческого общества. В знаменитом сочинении Э. Геккеля «Естественная история миротворения», переводами которой зачитывались гимназисты, автор оправдывает смертную казнь, рассматривая ее как проявление борьбы за существование. Газетные дискуссии вокруг статей Д.И. Писарева, книг Э. Геккеля и других популяризаторов дарвинизма создали у многих российских читателей превратное представление об учении Дарвина. Раскольников в знаменитом романе Ф.М. Достоевского берется за топор, наслушавшись разговоров о том, что с точки зрения борьбы за существование оправдано убийство стариков, если их средства способствуют выживанию молодых и здоровых. Дарвинистами называют себя малограмотные помещики в рассказах А.П. Чехова, обосновывая разделение людей на «белую кость и чумазых». «Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех» – рассуждает Левин в романе Л.Н. Толстого. Так называемый «социал-дарвинизм» толкнул на путь жестокого террора немало способных молодых людей. Вот почему, многие деятели культуры были настроены против дарвинизма.
Профессор Григорий Александрович Кожевников (1866–1933)
В 1908 г. Г.А. Кожевников основал Косинскую биологическую станцию на подмосковных озерах. Ныне эти озера находятся внутри московского района Ново-Косино, они окружены высотными домами, а тогда озера были окружены лесами, туда ездили на охоту и для сбора клюквы на окрестных болотах. На этой биостанции кафедра в течение многих лет проводила научные исследования и практические занятия студентов. В 1921 г. Косинская станция была передана в ведение Гидрометслужбы, но директором ее был известный гидробиолог Л.Л. Россолимо, и на станции велись большие и разносторонние исследования пресноводной флоры и фауны. Здесь работали классики отечественной гидробиологии: Г.С. Карзинкин, С.И. Кузнецов, Г.Г. Винберг, В.С. Ивлев, Е.В. Боруцкий и др. Именно на Косинской биологической станции Г.Г. Винберг в 1932–1933 гг. провел свои классические опыты по определению первичной продукции методом темных и светлых склянок. Это было сделано впервые в мире, на три года раньше, чем этот же метод применили Г. Райли и Дж. Хатчинсон, так что Г.Г. Винбергу и маленькой станции в Косино принадлежит первенство в решении одной из самых главных проблем гидробиологии – проблемы определения первичной продукции в водоемах (обо всем этом я узнал из любезно предоставленной мне рукописи статьи А.М. Гилярова, посвященной Г.Г. Винбергу). К сожалению, в 1941 г. биологическая станция в Косино была закрыта.
Г.А. Кожевников был мягким и покладистым человеком. Внешне это был довольно нескладный, грузный человек с порядочным брюшком. Он сильно картавил, выглядел чудаковатым увальнем, но при этом славился как бонвиван и дамский угодник. Его казенная квартира находилась в здании Зоологического музея (одновременно он был директором Зоологического музея). Наверное, современные профессора Московского университета, которые давно уже лишены возможности жить в зданиях университета, позавидовали бы Г. А. Кожевникову. Однако не стоит забывать, что такое местоположение профессорской квартиры делало жизнь Г.А. Кожевникова открытой для студентов и сотрудников.
Утро в Зоологическом музее начиналось с разносившихся по всему зданию громких криков, которыми Г.А. Кожевников призывал своего верного служителя: «Фрол! Фрол!» (Г.А. Кожевников сильно картавил, и у него получалось «Фро’у!»). Крики эти были хорошо слышны на улице и вошли в обычай обитателей Большой Никитской (а потом, в советское время, – улицы Герцена). Другой профессор Зоологического музея М.А. Мензбир, узнав характерный голос Г.А. Кожевникова, тоже начинал громко звать своего служителя: «Феликс! Феликс! Закрой окна, кто-то там внизу безобразно кричит!» Об этих забавных обычаях чудаковатых профессоров знала вся Москва. В романе М.А. Булгакова «Роковые яйца» профессор Зоологического музея Владимир Ипатьевич Персиков тоже кричит на всю улицу Герцена, призывая своего служителя: «Панкрат! Панкрат!».
В Зоологическом музее все знали, когда профессор Г.А. Кожевников обедал (это было в 5 часов вечера), всем было известно, что после обеда профессор Г.А. Кожевников не менее 3 часов спит. Вечером Г.А. Кожевников шел на какое-нибудь научное заседание, которых тогда в университете было очень много. Перед сном он обязательно обходил помещения Зоологического музея, и бывало, заставал где-нибудь компанию молодых сотрудников и студентов, засидевшихся за чаем или чем-нибудь покрепче. Если в комнате не было посторонних, Г.А. Кожевников мог присоединиться и совсем не тяготил молодую компанию, рассказывая веселые истории о днях своей юности, о шумных «Bierreisen» (путешествиях по пивным) во время своего пребывания в Германии, куда он был направлен вскоре после окончания Московского университета для знакомства с наукой и постановкой преподавания в немецких университетах.
Первое десятилетие XX века – время расцвета русской культуры, серебряный век русской поэзии, русского модерна в архитектуре и русского авангарда в живописи. В наши дни принято идеализировать дореволюционную «Россию, которую мы потеряли». На самом деле обстановка в стране была далеко не идеальной. Россия переживала период бурного промышленного роста, который, однако, не уменьшал социального расслоения общества. Основную массу населения составляли крестьяне, пребывавшие в полуфеодальном состоянии. Знаменитые столыпинские реформы так и не смогли разрушить средневековое общинное землевладение, а выкупные платежи за землю, которые бывшие крепостные выплачивали помещикам после реформы 1861 г., продолжали лежать бременем на плечах крестьянства вплоть до 1917 г. Внешняя и внутренняя политика страны по-прежнему определялась вымороченной дворянской аристократией. Позорное поражение в войне с Японией в 1905 г. поставило самодержавие на грань краха. Все образованные люди понимали, что следующая война будет означать неминуемую революцию и окончательное крушение самодержавия. Кажется, единственным, кто этого не понимал или не хотел понимать, был сам самодержец Николай II, которого современники описывают как человека, не обремененного ни особыми пороками, ни особыми добродетелями. Интересы последнего российского императора не выходили за пределы собственной семьи, и ни к какой государственной деятельности он был не способен. Российская интеллигенция в своем большинстве была заражена либеральными идеями и открыто выступала против правительства.
В этом отношении профессор Г.А. Кожевников отличался от большинства своих коллег. Это проявилось и в событиях 1911 г. Тогда, как известно, в Московском университете произошли студенческие волнения, и царский министр Л.А. Кассо ввел на территорию университета жандармов и казаков (что было грубым нарушением автономии университета, куда без разрешения ректора не могла входить даже полиция). В знак протеста подал в отставку ректор Московского университета А.А. Мануйлов и 111 профессоров (среди них К.А. Тимирязев, П.Н. Лебедев, М.А. Мензбир и др.). Уход из университета означал для профессоров потерю службы, жалованья и жилья (подавляющее большинство жило в казенных квартирах). Для многих профессоров потеря любимой работы была тяжелым ударом. Так, выдающийся физик П.Н. Лебедев скончался от инфаркта, не вынеся расставания с университетом. Г.А. Кожевников не поддержал этой акции, он остался в университете. Наверное, ему было жаль расставаться с налаженной и размеренной жизнью, но главное, – при всей своей демократичности, он вовсе не сочувствовал либеральным взглядам.