Фалес считал основой всего существующего воду: есть только она, а все остальное – ее порождения или формы. Понятно, что его «вода» не совсем то, что мы сегодня понимаем под этим словом. У него она – некое мировое вещество, из которого все рождается и образуется. Анаксимен первоначалом считал воздух: все вещи происходят из него путем сгущения или разрежения. Самый разреженный воздух – это огонь, более густой – атмосферный, еще гуще – вода, далее – земля и наконец – камни. Анаксимандр решил не называть первооснову мира именем какой-либо стихии (воды, воздуха, огня или земли) и считал единственным свойством первоначального мирового вещества, все образующего, его бесконечность, всеобъемность и несводимость к какой-либо конкретной стихии, а потому – неопределенность. Это вещество стоит по ту сторону всех стихий, все их в себя включает и называется апейрон (с греческого – «бесконечное мировое вещество»).
Милетские философы первыми высказали очень важную философскую идею: то, что мы видим вокруг себя, и то, что действительно существует, – не одно и то же. Эта идея является одной из вечных философских проблем – какой мир сам по себе: такой, каким мы его видим, или же совершенно другой, но мы этого не видим и потому не знаем об этом? Фалес, например, говорит, что видим мы вокруг себя различные предметы: деревья, цветы, горы, реки и многое другое. На самом же деле все эти предметы являются разными состояниями одного мирового вещества – воды. Дерево – это одно состояние воды, гора – другое, птица – третье и так далее. Видим мы это единое мировое вещество? Нет, не видим; мы видим только его состояние, или порождения, или формы. Откуда же мы тогда знаем, что оно есть? Благодаря разуму, ибо то, что нельзя воспринять глазом, можно постичь мыслью.
Эта идея о разных способностях чувств (зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса) и разума тоже является одной из основных в философии. Многие мыслители считали, что разум намного совершеннее чувств и более способен познать мир, чем чувства. Эта точка зрения называется рационализмом (от лат. rationalis – «разумный»). Но были и другие мыслители, которые считали, что в большей степени надо доверять чувствам (органам чувств), а не разуму, который может нафантазировать что угодно и поэтому вполне способен заблуждаться. Эта точка зрения называется сенсуализмом (от лат. sensus – «чувство, ощущение»). Обратите внимание на то, что термин «чувства» имеет два значения: первое – человеческие эмоции (радость, печаль, гнев, любовь), второе – органы чувств, с помощью которых мы воспринимаем окружающий мир (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус). На этих страницах речь шла о чувствах, конечно же, во втором значении слова.
Мир управляется числом. Пифагор
Другим знаменитым греческим мыслителем, современником милетских философов, был уже известный нам Пифагор Самосский (с острова Самос). Его знаменитое: «Я не мудрец, я только философ» – принято считать началом философии.
Так же как и милетцы, Пифагор считал, что видимые нами вещи и предметы окружающего мира не являются подлинной реальностью. Настоящее существование, истинную действительность нам может открыть разум, а не чувственные (с помощью органов чувств) восприятия. Мы видим, говорит Пифагор, что нас окружают совершенно различные, непохожие друг на друга сущности. Кто же станет спорить с тем, что гора – это не дерево, птица – не цветок, облако – не река и так далее? Но у этого мирового разнообразия, продолжает самосский мыслитель, должна быть единая основа, которую мы не видим (или не воспринимаем органами чувств), но можем познать разумом (рационально). Как видим, первая часть рассуждений Пифагора точно такая же, как и у милетских философов: за видимым многообразием мира скрывается его невидимое единство, которое надо постичь с помощью мысли. Фалес называл это невидимое единство, эту общую мировую основу, водой, Анаксимен – воздухом, а Анаксимандр – бесконечным веществом (апейроном). Как же представлял себе первоначало мира, или его единую основу, Пифагор?
Пифагор (ок. 580 – ок. 500 до н. э.)
Различные вещи, говорит он, сходны между собой в том, что все их можно посчитать: две птицы, десять рыб, двадцать деревьев. Стало быть, с помощью числа можно выразить или описать все. «Не все, – возразите вы. – Как быть, например, со снегом или водой? Ведь нельзя сказать: пять снегов, две воды, десять воздухов». Совершенно верно, так говорить нельзя. Но все равно с помощью числа можно описать и воздух, и воду, и другие стихии, которые мы называем неисчисляемыми. Каким же образом? Очень просто: всегда можно сказать – пять кубометров воздуха, десять литров воды, двадцать килограммов снега и так далее. Таким образом, представить с помощью числа, исчислить, выразить или описать количественно можно все, что угодно. Значит, число – это то, что всегда и неизменно присутствует в совершенно различных вещах, является их связующей нитью, единой объединяющей основой. Следовательно, утверждает Пифагор, число и есть первоначало мира. Но что есть число: вещь или идея? Число – это идея, а не вещь. И в этом заключается главное отличие пифагорейского воззрения от милетского. (Все-таки вода Фалеса или воздух Анаксимена – это что-то телесное, или вещественное.) Но как же тогда из числа образуется весь окружающий нас мир? Каким образом первоначало мира – число – порождает все видимое нами многообразие?
Из всех чисел главным является единица, так как любое другое число есть всего лишь та или иная комбинация единиц. Единице, говорит Пифагор, соответствует точка, а двойке – две точки, но через две точки можно провести прямую, таким образом, числу два соответствует прямая; тройке соответствует плоскость, потому что ее можно построить только по трем точкам, а по четырем – пространство, которое, следовательно, соответствует четверке. Оно делится на четыре стихии: землю, воду, огонь и воздух, а каждая из них, в свою очередь, – на разные сущности, их взаимодействие и приводит к бесконечному мировому разнообразию, которое, таким образом, сводится к четырем стихиям, они – к пространству, пространство – к плоскости, плоскость – к прямой, а прямая – к точке – единице. Получается, что весь мир представляет собой последовательное разворачивание бестелесной сущности – числа. Число же является не чем иным, как свернутым в единство мирозданием.
Как видим, первоначало всего можно было с одинаковым успехом усмотреть как в чем-то телесно-вещественном, так и в чем-то идеально-бестелесном, что и сделали первые греческие философы – милетцы и Пифагор, развернув и обосновав два различных взгляда на происхождение и устройство мира.
Живут ли боги на Олимпе. Ксенофан
Выдающимся греческим философом был Ксенофан Колофонский. Всю свою жизнь он странствовал и на склоне лет поселился в Элее – городе в Южной Италии, где основал свою философскую школу, которая стала называться элейской.
Ксенофан известен своей критикой греческой – олимпийской – религии, которую можно назвать народной (как, впрочем, и любую другую), потому что она была распространена среди всего народа, то есть все греки верили в одних и тех же богов, по их представлениям живущих на горе Олимп. Эта религия была политеистической, или языческой. Ксенофан – один из первых философов, который отважился усомниться в реальности греческих богов.
Вот его рассуждения. Греки считают, что богов много. Тогда какому же из них надо поклоняться? Всем сразу – невозможно, потому что на это не хватит времени и сил. Значит, кому-то из богов надо отдавать предпочтение, а кого-то – игнорировать. Но кого? В любом случае, когда богов много, возникает путаница и неразбериха. Но главное в том, что олимпийские боги мало чем отличаются от людей. Во-первых, они все, по народным представлениям, в человеческом обличье, у каждого из них, как и у любого человека, есть руки, ноги, голова, глаза, уши… Во-вторых, они, как и люди, находятся в родственных связях друг с другом. Так, например, Зевс, Посейдон и Аид – родные братья, Гера – жена Зевса, а Афродита и Афина – их дочери. Надо добавить, что греческие боги, как и люди, делятся на мужчин и женщин. В-третьих, и это самое главное, посмотрите, что по представлениям греков делают боги: они ведут себя как люди – радуются и печалятся, ссорятся и враждуют, завидуют и обманывают. Более того, они спускаются иногда с Олимпа на землю и вступают в любовную связь с людьми, причем от такой связи рождаются дети. Потомки бессмертных богов и смертных людей называются в греческой религии героями. Например, знаменитый герой Геракл, совершивший двенадцать великих подвигов, был сыном Зевса и смертной женщины.
В чем же тогда отличие богов от людей? – спрашивает Ксенофан. Неужели только в том, что они бессмертны и более сильны, чем люди, а во всем остальном они такие же люди, а вовсе не боги. Все это и заставляет нас, продолжает он, усомниться в их реальности. Скорее всего, никаких олимпийских богов, по мнению Ксенофана, нет. Их придумали себе люди и, естественно, наделили их своими собственными качествами, поэтому греческие боги и получились антропоморфными. «Если бы коровы и лошади, – говорит он, – придумывали себе богов, то их боги были бы коровами и лошадьми».
Однако нельзя сказать, что Ксенофан стоит на идейных позициях атеизма. Атеизм (от греч. atheon – «безбожие») – это полное отрицание существования Бога. Философ выступает не против религии вообще, а только против ее конкретной наивно-антропоморфной разновидности. Народной греческой религии он противопоставил свое понимание Бога. Бог, – говорит Ксенофан, – это высшее и непостижимое начало, и поэтому, во-первых, он один, во-вторых, он бесформен (то есть мы не можем приписать ему какую-либо известную нам форму – человека, животного, растения или еще чего-нибудь, так как мы о нем ничего не знаем), и, в-третьих, нам совершенно неизвестно, что он делает и как себя ведет, потому что он непознаваем. Такого Бога Ксенофан называет термином «единое» и говорит, что весь мир из него происходит и в него возвращается вновь. Единое – это и есть все мироздание. Воззрение, по которому Бог – не личность, находящаяся вне мира и вмешивающаяся в земные дела, а безличное начало, как бы растворенное во всем мире, слитое с ним воедино, называется пантеизмом (от греч. pan – «все» и theos – «Бог»). Пантеизм был одним из наиболее распространенных и популярных воззрений в Древнем мире. Таким образом, Ксенофан вместо наивного антропоморфного политеизма (язычества) предложил философский пантеизм – идею, более глубокую и серьезную по сравнению с народными олимпийскими верованиями.
Размышления о бытии. Парменид
Продолжатель учения Ксенофана – философ Парменид Элейский вместо термина «единое», который означает все существующее, употребил понятие «бытие» (ни в коем случае нельзя говорить «бытиё»), всесторонне его рассмотрел и сделал очень любопытные выводы.
Это понятие, говорит Парменид, происходит от глагола «быть», который в личной форме звучит как «есть». Следовательно, бытие – это все, что есть, все, что существует. Но если что-то сейчас есть, то возможно ли, что его не было в прошлом? Если возможно, тогда получается, что нечто, которое сейчас есть и которого не было раньше, произошло из ничего. Но из ничего не может произойти нечто. Таким образом, если что-то сейчас есть, то это означает, что оно было. Другое дело, что оно могло быть в прошлом в иной форме, но его не могло не быть вовсе. Далее, если что-то сейчас есть, то возможно ли, что его не будет в будущем? Если возможно, тогда получается, что нечто, которое есть сейчас и которого не будет в будущем, обратится в ничто. Но нечто не может обратиться в ничто. То есть, если что-то сейчас есть, это обязательно означает, что оно будет и в дальнейшем. Правда, оно может перейти в иную форму существования, но не может исчезнуть вообще. Итак, получается, что если что-то сейчас есть, то это непременно означает, что оно было и будет, то есть что оно из ниоткуда не взялось и не может в ничто превратиться, или существует вечно. Из самого понятия «бытие», как видим, следует его вечность. То, что существует, обязательно вечно. Если же чего-то нет сейчас, то это значит, что его не было и не будет, ибо в противном случае пришлось бы предположить, что нечто обращается в ничто, из которого потом опять возникает нечто. Парменид произнес знаменитое высказывание, которое кажется на первый взгляд бессмысленным: «Бытие есть, небытия же нет». На самом деле в этой фразе подытожено все, что было нами сказано: если что-то есть, то оно есть всегда, а если чего-то нет, то его нет никогда. Вечность, как мы уже отметили, вытекает из самого понятия бытия и является его первым и наиболее существенным признаком.
Но то, что вечно, обязательно должно быть неделимым. Если что-то делится, значит, оно состоит из частей, и если части разъединятся, то этого предмета не будет. Следовательно, делимое то есть, то нет. А бытие есть всегда, и потому оно неделимо. Но если это так, то оно нечто сплошное, не состоящее из частей; и тогда возможно ли в нем какое-либо движение? Ведь если есть части и границы, то перемещение вполне допустимо. Но если что-то является абсолютно цельным и сплошным, то в нем ничего не может двигаться. Значит, бытие неподвижно. Но любое движение – это всегда какое-нибудь изменение. Стало быть, бытие еще и неизменно. Итак, в результате чисто логического, умозрительного рассмотрения бытия у нас получилось, что оно обязательно вечно, неделимо, неподвижно и неизменно. Такую картину бытия нарисовал нам разум. Но чувства наши (зрение, осязание и др.) рисуют совершенно другую картину: мы видим, что все не вечно (то есть возникает и уничтожается), делимо (состоит из частей), движется и меняется. Какая же из двух картин истинна: та, которую нам рисуют несовершенные и грубые чувства, коими наделены все вообще живые существа, или же та, которую нам рисует несомненно более тонкий и совершенный по сравнению с чувствами разум, имеющийся только у человека? Картина, представляемая нам разумом, является правильной, утверждает Парменид. Чувства же нас обманывают. Мы видим мир делимым, подвижным и изменчивым, на самом же деле он неделим, неподвижен и неизменен, только мы этого не видим, но понимаем разумом. Значит, действительно, или подлинно, существует не то, что мы чувствуем (воспринимаем органами чувств), а то, что мы мыслим (воспринимаем разумом). Такой вывод кажется необычным и странным, но мы уже видели, что подобную идею (о несовпадении чувственной и рациональной картины мира) высказывали, помимо Парменида, многие философы. Заслуга элейского мыслителя заключается в том, что он сформулировал ее очень точно и ярко, придав ей законченный, классический вид.
Все неподвижно и неизменно. Зенон
Еще одним представителем элейской школы был Зенон. Он разработал знаменитые доказательства, подтверждающие идеи Парменида, говорившего, что чувства нас обманывают, а правильную картину мира может нарисовать только разум. Говоря иначе, действительно существует не то, что мы видим, а то, что мы можем представить в мыслях. Например, мы видим, что все вокруг нас движется и меняется. Однако при попытке не наблюдать, а предполагать движение и изменение, то есть представлять его с помощью разума, получаются неразрешимые противоречия. Значит, движение и изменение не существуют, так как их невозможно представить в мыслях.
Зенон прославился тем, что создал доказательства этих на первый взгляд странных утверждений, называемые апориями, или парадоксами. Апория, или парадокс, – это неожиданная и удивительная мысль, в которой сталкиваются два противоположных суждения, одновременно являющихся истинными, это мыслительное затруднение, безвыходное положение или тупик разума, это такое утверждение, которое полностью расходится с привычными и общепризнанными идеями, говоря проще, неразрешимое противоречие. С помощью таких апорий Зенон пытался доказать, что движение, наблюдаемое нами, на самом деле не существует, потому что когда мы начинаем размышлять о нем, то наталкиваемся на непреодолимые трудности.
Первая его апория называется дихотомией (от греч. – последовательное деление пополам: dicha – «на две части» и tome – «сечение»). Допустим, некое тело (предмет) должно переместиться из точки А в точку В. Но сначала оно должно преодолеть половину (1/2) этого пути (ведь не пройдя половины, нельзя пройти и весь путь). Но прежде чем тело пройдет половину пути, ему надо пройти четверть (1/4) этого пути (ведь не пройдя четверти пути, нельзя пройти его половину). Но прежде чем оно пройдет четверть пути, ему надо пройти 1/8 пути, а перед этим – 1/16, а еще раньше – 1/32, а до этого – 1/64 пути и так далее до бесконечности. Получается, что телу надо пройти бесконечное количество участков на своем пути. А можно ли пройти бесконечность? Нельзя! Стало быть, тело никогда не переместится из точки А в точку В. Вообще-то мы знаем, что переместится, постоянно наблюдая вокруг себя перемещение разных тел, но приведенное рассуждение заставляет нас сделать вывод о том, что не сможет. Мы только что увидели, как столкнулись два разных представления: чувственное и разумное. Глаза говорят нам о том, что движение возможно (видим же мы вещи движущимися), а разум – о том, что оно невозможно (это только что было доказано дихотомической апорией).