Другая апория Зенона является более известной и называется «Ахиллес и черепаха». Вслед за медленно ползущей черепахой идет быстроногий Ахиллес. Причем он идет в 10 раз быстрее, чем она, и он ее никогда не догонит. Этого не может быть, скажете вы, любому понятно, что он ее и догонит, и перегонит. С точки зрения чувств это верно. Но если попытаться не чувственно представить, а осмыслить эту ситуацию, то вывод будет совершенно иным. Итак, когда Ахиллес, идя вслед за черепахой, пройдет расстояние, разделяющее его и черепаху, она за это же время пройдет 1/10 этого расстояния (ведь она идет в 10 раз медленнее) и на 1/10 пути будет впереди него. Когда он пройдет эту 1/10 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/100 этого пути и на 1/100 будет впереди него. Когда Ахиллес пройдет эту 1/100 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/1000 этого пути и на эту 1/1000 будет впереди него. И так до бесконечности: расстояние между Ахиллесом и черепахой будет постоянно сокращаться, но окончательно он ее никогда не догонит.
Говорят, что однажды Зенон рассказал эту апорию в собрании своих коллег, а один философ в ответ начал просто молча ходить по комнате, тем самым как бы говоря собравшимся: «Смотрите, я же двигаюсь, а Зенон утверждает, что движение невозможно». Однако это хождение по комнате вовсе не опровергло зеноновскую апорию: ведь ходящий философ доказывал возможность движения чувственно (смотрите, я двигаюсь), а Зенон создал рациональное доказательство против возможности движения. Эту апорию по-разному пытались опровергнуть, но прошло более двух тысяч лет, и никто не смог выдвинуть достойного и окончательного ее опровержения.
И действительно, видим же мы совершенно отчетливо, что Солнце движется по небу каждый день с востока на запад, а на самом-то деле оно неподвижно (по отношению к Земле). Так почему бы нам не предположить, что и другие вещи, которые мы видим движущимися, на самом деле могут быть неподвижными, и не спешить с утверждением о том, что Зенон был не прав?
Хаос и Логос. Гераклит
Выдающимся представителем досократического периода греческой философии был Гераклит Эфесский. Главная мысль его учения выражена в знаменитых словах: «Все течет, и ничто не становится», то есть все в мире вечно движется и меняется, ничто не пребывает в неизменном состоянии. А если мы что-либо и видим неизменным, то только потому, что не замечаем происшедших изменений.
Философы Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Пифагор, Гераклит, Ксенофан, Парменид и Зенон принадлежат архаическому, или досократическому, периоду греческой философии (примерно VII–VI вв. до н. э.). Следующий период в истории греческой философии, начинающийся с философской деятельности софистов и Сократа, называется классическим. Он охватывает V и IV вв. до н. э. – время экономического, политического и культурного расцвета Древней Греции. В эти два столетия были созданы знаменитые шедевры архитектуры, скульптуры, изобразительного искусства, литературы, науки и философии.
Все относительно. Cофисты
Начало классического периода греческой философии обычно связывают с деятельностью софистов, или платных учителей мудрости. Они учили прежде всего риторике – приемам доказательства и опровержения, искусству вести спор и побеждать в нем, умению при любых обстоятельствах воздействовать на слушателя и добиваться желаемого эффекта. Но для того чтобы во всех интеллектуальных ситуациях выходить победителем, надо иметь способности и доказывать, и опровергать все, что угодно. Платные учителя мудрости изобрели разнообразные софизмы – внешне правильные доказательства заведомо ложных положений. Например, софизм «Рогатый» звучит так: «У тебя есть то, что ты не терял; ты не терял рога, значит, ты рогат». Или софизм «Стоящий под покрывалом»: «Знаешь ли ты, кто стоит под этим покрывалом?» – «Не знаю». – «Это же твой отец. Выходит, ты не знаешь своего отца». Или вы спрашиваете кого-нибудь: «Знаешь ли ты, что я хочу тебя спросить?» – «Не знаю», – отвечает ваш собеседник. – «Неужели ты не знаешь, что солнце встает на востоке?» – «Знаю», – отвечает он. – «Ага, – торжествующе произносите вы, – выходит, ты знаешь, а сначала сказал, что не знаешь, получается – ты знаешь то, чего не знаешь». А вот более хитрый софизм: «Что лучше – вечное блаженство или бутерброд?» – «Конечно же, вечное блаженство». – «А что может быть лучше вечного блаженства?» – «Ничто!» – «А бутерброд лучше, чем ничто, значит, он лучше, чем вечное блаженство».
Но одних софизмов недостаточно. Для того чтобы побеждать в любом споре, человек должен быть всегда прав. Однако если истина едина для всех, а спорящий не на ее стороне, тогда он никак не может быть прав. Значит, единственное, что остается софисту, – предположить существование не одной истины, а многих. Сколько людей, столько и мнений, каждый человек – сам себе истина. Знаменитый софист Протагор Абдерский предложил формулу такого воззрения: «Человек есть мера всех вещей». То есть как кому кажется, то для каждого и есть истина, которая, таким образом, совершенно субъективна (зависит от субъекта – человека). Ничего общего и обязательного для всех нет, никаких единых принципов или законов не существует. Каждый из нас сам себе устанавливает правила и ориентиры, по которым должна протекать его жизнь. Любое воззрение настолько же истинно, насколько ложно. Все можно и доказать, и опровергнуть, противоположные суждения совершенно равносильны. Обо всем можно сказать: «Это и так, и не так одновременно». И все в данном случае зависит только от конкретного человека, который и выступает критерием правды и лжи. Такой взгляд называется субъективизмом (от лат. subjectum – «человек»). Но если нет ничего общепринятого, тогда никто не может быть ни абсолютно прав, ни абсолютно не прав, вернее, что кажется истинным одному, для другого – ложно, важное для кого-то оставляет иного совершенно равнодушным, смешное для одного кажется грустным другому, и если нечто представляется кому-то добром, другой вполне может расценить его как зло. Получается, что ни о чем нельзя сказать определенно и все в мире относительно. Таким образом, из субъективизма софистов вытекает релятивизм (от лат. relativus – «относительный») – положение об относительности всего.
Поиск истины. Сократ
Софистам противостоит знаменитый греческий философ Сократ Афинский. В отличие от них, он считал, что истина, как солнце в небе, все освещающее и всех согревающее, может быть только одна. Она едина для всех и существует вне нас и независимо от наших желаний. Не мы ее придумали, и не нам ее отменять. Эта истина была до нас и будет всегда. Где бы ни жил и кем бы ни был человек, он не может не подчиняться ей. Как, например, всех людей, совершенно различных, объединяет то, что все они рождаются и умирают, радуются и печалятся, дышат и ощущают биение своего сердца, так же все мы едины и нет меж нами различий перед лицом одной истины, разлитой во всем, все освещающей и пульсирующей в каждой человеческой душе. Если кто-то и вздумает утверждать, что он не подчиняется ей, не признает ее, что у него своя индивидуальная истина, это будет самообманом, попыткой отвернуться от неизбежного. Невозможно никому из нас, считал Сократ, отказаться от этой общей для всех нас истины, как нельзя отказаться от того, например, что ты человек, как нельзя отказаться от собственных глаз, рук и ног, сердца и разума.
Что же это за истина? Где она? Чем является? Отвечая на эти вопросы, Сократ говорит, что было бы слишком самонадеянно кому-либо из смертных полагать, что он наверняка знает эту истину и точно может сказать, что она из себя представляет. Единственное, что мы можем утверждать, – это то, что истина такая есть. Но говорить, что она есть нечто определенное, всем известное, раз навсегда найденное и установленное, невозможно. Скорее даже наоборот, единственное, о чем мы знаем точно, – это о собственном незнании, о трудностях, которые встают перед нами при попытках что-либо познать. Поэтому одним из известнейших изречений Сократа было: «Я знаю, что ничего не знаю». Но наше незнание истины вовсе не означает, что ее нет. Мы просто не знаем, какая она, и насущной задачей каждого человека как раз и является поиск этой реально существующей, единой для всех, но не известной вполне истины.
Причем искать ее любой из нас должен самостоятельно, потому что ни один человек, каким бы уважаемым он ни был, не может точно знать, что есть истина, и на этом основании вести за собой других. А самостоятельный поиск всегда наполнен сомнениями, противоречиями и долгими размышлениями, но только таким способом – тернистым и многотрудным – человек может если не обрести истину, то хотя бы приблизиться к ней. Этот метод получил название эвристический (от греч. heurisko – «нахожу»). Философ, говорит Сократ, должен содействовать ищущему в его начинаниях: не предлагая готовых ответов, он всего лишь помогает ему сориентироваться в необъятной стихии мыслей и идей, в которую вступает желающий найти что-либо истинное. Поэтому сократический метод также является майевтикой (от греч. maieutike – «повивальный, то есть относящийся к помощи при родах»): философ оказывает помощь рождению истины, но его участие в этом отнюдь не решающее, так как она все же должна рождаться сама в душе и разуме человека.