Просьба, которую он передавал, имела трагический характер; на лице его застыла полуулыбка, точно на маске.
– Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! – воскликнул я.
– Я говорил ему все это, – не без досады возразил Сталин, – но он только отмахивается. Мучается Старик. Хочет, говорит, иметь яд при себе… прибегнет к нему, если убедится в безнадежности своего положения.
– Мучается Старик, – повторил Сталин, глядя неопределенно мимо нас и не высказываясь по-прежнему ни в ту, ни в другую сторону».
По другому источнику, Ленин Кобу к себе не вызывал и о яде не просил, так как не мог этого сделать просто физически. Сталин сообщил членам Политбюро, что 17 марта Крупская «в порядке архиконспиративном… сообщила мне просьбу Вл. Ильича достать и передать порцию цианистого калия… Н. К. говорила… Вл. Ильич переживает неимоверные страдания… Должен заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу и вынужден отказаться от этой миссии… о чем довожу до сведения Политбюро».
Вероятней всего, Крупская пыталась сама взять на себя смелость прервать мучения мужа, но сделать этого не смогла. Сталин пишет об этом Зиновьеву и Каменеву: «Надежда Константиновна сообщила… она пробовала дать калий, но «не хватило выдержки», ввиду чего требует «поддержки Сталина».
Но нельзя все же умолчать и о том факте, что Ленин впервые начал задумываться о добровольном уходе из жизни уже в 1911 году под влиянием известия о самоубийстве Лафаргов. Он делился тогда с Крупской: «Если не можешь больше для партии работать, надо посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарг». Возможно, что Иосиф Виссарионович был безвинен, как ягненок. Согласно экспертизе медицинских документов, посвященных болезни Ленина, проведенной в 1969 году, операция по извлечению пули, застрявшей у сонной артерии, привела к непредсказуемым результатам. Первый инсульт случился уже через месяц после удаления пули. Кстати, экспертиза развевает миф по поводу отравления Ленина пулями при покушении на него Каплан. «Даже если бы пули были отравлены ядом кураре, как предполагали, то и это отравление не могло иметь последствий, так как яд кураре страшен и смертелен на стрелах дикарей, но если им отравляется пуля, то этот яд, легко разлагающийся под влиянием высокой температуры, при выстреле разлагается и теряет свои ядовитые свойства».
Соратники вождя хотели опровергнуть и версию, ходившую по Москве, об ухудшении здоровья Ленина в результате заболевания сифилисом. В июне 1923 года по решению Политбюро врачи брали у Ленина спинномозговую жидкость. При исследовании спирохет там не оказалось, но абсолютной гарантии от возможности наличия наследственного сифилиса не было. Тогда отправили на родину вождя врачебно-генеалогическую экспедицию. Она обнаружила там столько негативной информации, что ее отчеты были засекречены. В 1970 году была проведена еще одна экспертиза. После появления на Западе книги Макса Фрейзера «Ленин-сифилитик» специальным постановлением ЦК КПСС была создана комиссия по изучению болезни Ленина. Выводы ее были осторожны и, в основном, сводились к констатации наличия у вождя тяжелого атеросклероза.
Незадолго до своей гибели Троцкий написал для журнала «Лайф» статью «Отравил ли Сталин Ленина?» Редакция «Лайфа» отказалась печатать статью, и за десять дней до убийства Троцкого сталинским агентом она была опубликована в херстовском издании «Либерти». В краткой биографии Сталина Троцкий так вспоминал время ухода Ильича: «К зиме Ленин начал медленно поправляться, свободно двигаться, слушал чтение и сам читал, начала восстанавливаться речь. Врачи давали все более обнадеживающие заключения… Именно в этот момент Сталин должен был решить для себя, что надо действовать… Под рукой был фармацевт Ягода. Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув, что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же прибегнул к более прямым мерам, этого я не знаю. Но твердо знаю, что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела на волоске, а решение зависело от маленького, совсем маленького движения его руки… С Зиновьевым и Каменевым я возобновил личные отношения только через два года, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя глаза в сторону. Знали ли они что-нибудь или только подозревали? Точно свинцовая туча окутывала историю смерти Ленина. Все избегают разговоров об ней, как если бы боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные и странные намеки: «О, вы не знаете Кобы, – говорил он со своей испуганной улыбкой, – Коба на все способен». Правда, Бухарин завуалированно высказал свое мнение на всю страну. В газете «Правда» была помещена его статья «Памяти Ленина», в которой он описал последние минуты Старика: «В тихий зимний вечер умирал Ильич в Горках. Еще за несколько дней все шло на улучшение. Повеселели родные, повеселели друзья. И вдруг разрушительные процессы быстро проступили наружу… Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, – Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки повисли – Ильича, Ильича не стало».
Бухарин упоминает об улучшении, в описаниях жены Ленина последний день Владимира Ильича тоже не выглядит так трагично, чтобы завершиться его смертью. «В понедельник пришел конец. Владимир Ильич утром еще вставал два раза, но тотчас ложился опять. Часов в 11 попил черный кофе и опять заснул… Когда он проснулся вновь, он уже не мог совсем говорить, дали ему бульон и опять кофе, он пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди. Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд… временами он глухо стонал, судороги пробегали по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо». Из этого тяжелого описания видно, что состояние больного до определенного момента было более или менее нормальным, а ухудшение наступило после того, как Ленин поел. Такое ухудшение состояния после еды у Владимира Ильича было уже не в первый раз. В конце мая 1922 года Ленин на даче поел несвежей рыбы и отравился, – кстати, единственный из обедавших. Врачи признали у него «гастроэнтерит, который на почве переутомления и нервного состояния больного вызвал временное, преходящее расстройство мозгового кровообращения». Были ли эти ухудшения случайностью, определить очень трудно.
Главный аргумент критиков гипотезы Льва Давыдовича: почему Троцкий хранил свою тайну до 1939 года? На самом деле он ее не хранил – просто не знал. В том и была сила Сталина, что никто из его партайгеноссе, включая Ленина и Троцкого, даже не предполагал в начале 20-х годов, на что он способен. Сообщение о просьбе Ленина дать яд не казалось Троцкому в 1923 году подозрительным, но он иначе оценил его в связи с другими событиями после процессов над вождями революции в середине 1930-х годов и сопутствовавшего им Большого Террора. Троцкий, с его интеллигентской слепотой по отношению к Сталину, понял суть последнего только под конец своей жизни и тогда по-новому взглянул на смерть Ленина.
УСТРАНЕНИЕ СОБИНОВА
12 октября 1934 года все население латвийской столицы Риги, особенно российское, было потрясено официальным сообщением об убийстве главы православной церкви в Латвии, члена Сейма – архиепископа Иоанна.
Не успело российское население прийти в себя от этой потрясающей вести, как вечером того же дня по улицам города неслись, как табун степных лошадей, мальчишки-газетчики с оглушительными криками: «Экстрателеграмма: подробности загадочного убийства архиепископа и внезапная смерть знаменитого российского певца Собинова!»
Расследование смерти архиепископа быстро было свернуто. Несмотря на то что тело Иоанна было жестоко изувечено пытками и все знали, что это дело рук работников советского представительства, следователи прекратили расследование за «необнаружением преступников». На фоне этого кровавого убийства смерть певца, последовавшая в рижском отеле «Петроград», прошла для всех незаметно. Был быстро установлен диагноз: разрыв сердца, и тело Собинова отправлено «товарищами» из полпредства в Москву.
Но многие не удовлетворились простым объяснением и кратким сообщением о его смерти: «Рига, 12 октября. Сегодня днем в отеле «Петроград» внезапно скончался в номере известный российский оперный артист Леонид Собинов. Вчера певец прибыл из Германии, где лечился в Наугейме. Артист направлялся в Москву, у нас же остановился для свидания с супругой, пребывающей в Риге. Вызванный врач констатировал внезапную смерть, вызванную разрывом сердца. Похороны знаменитого артиста состоятся в Москве, куда тело артиста будет отправлено».
Леонид Витальевич Собинов – знаменитый лирический тенор. Его хорошо знала не только вся Россия, он был известен и далеко за ее пределами. Билеты на оперные спектакли с его участием брались с боем. Его выступления считались событием в том городе, куда он приезжал. Количество поклонниц и поклонников Собинова превышало количество «шаляпинцев», главным образом, вследствие обаятельности вечно юного Собинова.
В каждый свой приезд в Ригу певец неизменно и привычно посещал архиепископа Иоанна. Этой привычкой и воспользовались агенты НКВД, которым было поручено устранить проповедующего антибольшевизм Иоанна. В роковой вечер чекисты проследили за артистом, и, когда он находился на крыльце дачи в ожидании появления владыки – последний лично открывал дверь, – они, как только появился хозяин дачи, выскочили из засады, оттолкнули Собинова в сторону и ворвались в дом, где и совершили убийство. Певца затем насильно увезли в отель, где он и был устранен как свидетель посредством отравления.
Вскрытия тела Собинова не проводилось. Этому воспротивился представитель полпредства, заявивший, что «дело, мол, ясно – разрыв сердца, таково заключение советского врача». Гроб с телом покойного полпредство хотело тайно вывезти в Москву, но публика узнала о часе отправки, и все улицы, по которым двигалась траурная процессия, были запружены народом.
Протест общественности, связанный с безнаказанностью чекистов, совершивших двойное убийство, через некоторое время после отправки тела Собинова привел к отставке начальника уголовной полиции Риги, но улики уже уехали в Москву.
НЕУДОБНЫЙ ЛАУРЕАТ
После окончания Гражданской войны не так уж много талантливых и мыслящих людей осталось в советской России, а уж тем более тех, кто был признан мировым научным сообществом. Поэтому лауреат Нобелевской премии физиолог Иван Петрович Павлов себе не принадлежал. Он был достоянием республики.
Но ученый не хотел этого понять. Он откровенно сознавался, что не признает тот «социальный опыт», который проводят большевики и который, по его мнению, ничего не даст, кроме политической и культурной гибели России. «Меня безотступно гнетет эта мысль, – писал Павлов, – и мешает мне сосредоточиться на моей научной работе». Неоднократно Павлов писал в Кремль прошения о разрешении выезда на жительство за границу. Но большевикам не давала спокойствия откровенность ученого. «Отпустить за границу Павлова, – писал Ленин, – вряд ли рационально, так как он раньше высказывался в том смысле, что, будучи правдивым человеком, не сможет, в случае возникновения соответствующих разговоров, не высказываться против советской власти и коммунизма в России. Между тем ученый представляет собой такую большую культурную ценность, что невозможно допустить насильственного удержания его в России при условии материальной необеспеченности. Ввиду этого желательно было бы, в виде исключения, предоставить ему сверхнормативный паек и вообще позаботиться о более или менее комфортабельной для него обстановке не в пример прочим».
Большевики решили использовать для приручения физиолога теорию самого Павлова – об условном и безусловном рефлексе, а в качестве поощрения для правильного слюноотделения использовали систему льгот, созданную для компартийной верхушки. Кремлевские пайки, издание монографий с соответствующими гонорарами, персональный «линкольн» и даже поездки за границу изменили отношение академика к окружающему. В августе 1935 года на приеме в Кремле Павлов выступил с краткой, но идеологически выдержанной речью, и под бурные аплодисменты провозгласил тост: «За великих социальных экспериментаторов!»
Но органы знали о Павлове то, чего он не знал о себе сам. Все фиксировалось. И его отказ от преподавания в Военно-медицинской академии, и его «антисоветские» высказывания о диалектическом материализме, и выступления в защиту репрессированных. В середине 1930-х годов выросла уже новая поросль абсолютно советских ученых, идеологически подкованных и уважающих руководящую роль партии. Нобелевский лауреат в орбиту советской науки не вписывался.
Но карьера в области юриспруденции не очень привлекала молодого правоведа. Его манила шахматная доска. Очень скоро Алехин стал известен в шахматном мире как сторонник «неоромантизма» в шахматах. В 1914 году в Санкт-Петербурге состоялся шахматный турнир, покровителем и спонсором которого был сам император Николай П. По окончании шахматных баталий царь впервые присвоил титул «гроссмейстер» пятерым участникам турнира – Эммануилу Ласкеру, Хосе Раулю Капабланке, Фрэнку Маршаллу, Зигберту Таррахиу и Алехину.
Первая мировая война застала Алехина в Германии на шахматном турнире в городе Мангейме. Германские власти интернировали его, как и других граждан Российской империи. Некоторое время он находился в тюрьме, где играл шахматные партии вслепую со своими сокамерниками. Но, удачно просимулировав сумасшествие (а каждый гений немножечко сумасшедший), Алехин сумел вернуться в Россию.
В 1916 году он отправился на фронт. Результатом были тяжелая контузия и несколько наград. А затем жизнь перевернулась, и контуженный шахматист попытался сделать верный ход в новом мире – мире митингов, лозунгов и крови. Государственная студия киноискусства, Московский уголовный розыск – этапы хождения по мукам Алехина. Но в 1921 году он встречает ее, свою спасительницу.
Швейцарская журналистка Анне Рюг, на которой женится Алехин, помогает ему выехать из страны абсурда. На Западе жизнь понятна и логична. В 1923 году в Сорбонне он защищает диссертацию и получает степень доктора права. А в 1927 году Алехин добивается титула чемпиона мира по шахматам. Его мечта осуществилась, кубинец Хосе Рауль Капабланка низвергнут с шахматного Олимпа. Правда, в 1935 году Алехин много пил и потерял корону, но через два года снова отобрал ее у Макса Эйве.