Но такое руководство и такие решения никак не могли привести к желаемому результату. И все больше погружаясь в трясину хозяйственной неразберихи, председательствований, Дзержинский из грозной фигуры шефа могущественной ЧК превращался в аутсайдера борьбы за место в Кремле. Поэтому его насильственная смерть никому не была нужна. И только драматичность кончины «железного Феликса» породила толки о яде.
20 июня 1926 года на съезде партии Дзержинский выступил с программной речью о хозяйственном положении страны и его перспективах. Волнуясь и пересыпая выступления угрозами в адрес противников, Дзержинский убеждал аудиторию в своей правоте. Сойдя с трибуны, он плохо себя чувствовал и через два часа упал и умер от «приступа грудной жабы».
Именно это драматическое выступление и внезапная смерть же после окончания доклада и породили многочисленные слухи об отравлении. В отравители «железного Феликса» записывали и Троцкого, и Каменева, и Сталина. Но, вероятнее всего, Дзержинский умер собственной смертью. Как политик он уже никому не был страшен, хотя для старой ленинской гвардии был той фигурой, вокруг которой они могли бы сплотиться в противостоянии Сталину. Вот что написал по поводу смерти Дзержинского его старый товарищ по партии Бонч-Бруевич: «Известие о столь неожиданной и так поразившей меня смерти т. Ф. Э. Дзержинского застало меня за границей. Смерть его еще тем более ужасна, что она совпадает как раз с днями величайшего напряжения внутри нашей Партии».
О своевременности смерти «железного Феликса» пишет американский историк Роберт Конквест: «Как и в случае с Куйбышевым, мы видим, что смерть наступила в момент, очень для Сталина удобный. Большинство смертей, наступивших в удобное для Сталина время, «случилось» по очевидным причинам именно тогда, когда было надо, – ни раньше, ни позже». Разведчик-невозвращенец Игнатий Райе передал западным журналистам слова Ежова, что «Дзержинский ненадежен» и что он сопротивлялся решению Сталина подчинить ГПУ лично «лучшему другу чекистов». Известно, что Дзержинский отказывался делать оперативные доклады о работе ГПУ лично генсеку. Между генсеком и руководителем ГПУ возникали конфликты и по другим вопросам. Дзержинский высказался против назначения в органы людей аппаратом Орграспреда ЦК, который подчинялся Сталину. Иосиф Виссарионович на это мягко заметил: «Нет, Феликс, речь идет о системе партийного контроля, о системе партийного руководства. Нужно обязательно, чтобы партия назначала руководящих людей. Тебе трудно самому как наркому, и ты должен быть благодарен ЦК за это». Исходя из приведенных мнений, опять утверждать, что смерть Дзержинского была естественной на 100 %, невозможно.
Руководителю советской спецслужбы надо было бы в свое время обратить внимание на слова, которые произнес Сталин на похоронах Фрунзе, умершего несколько ранее на операционном столе от передозировки хлороформа: «Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу». Товарищ Сталин всегда умел предвидеть будущее. Поэтому он не препятствовал отбытию 2 июня экспедиции Рерихов в Тибет, которая была организована под патронатом начальника ОГПУ Дзержинского и отбыла в день его похорон. Тайны тибетской медицины еще могли в дальнейшем пригодиться.
Он обладал своеобразным юмором. Чтобы окончательно подтвердить миф о «железном Феликсе», с его благословения в 1938 году в Ворошиловграде паровозостроительный завод выпустил новый паровоз «Феликс Дзержинский»; один из этих паровозов потом тянул по рельсам правительственный поезд товарища Сталина.
ЧЕМОДАНЧИК ЯГОДЫ И ДРУГИЕ
После смерти Менжинского был наконец-то узаконен его преемник на посту начальника ОГПУ-НКВД, который фактически последние годы, когда шеф чекистов дипломатично прихварывал, выполнял работу главы карающего органа пролетариата. Глава ОГПУ с 1930 года находился в полуопале. Сталин его в Кремль не вызывал, но убрать не решался. Менжинский слишком много знал. Главный чекист все реже приходит на работу, сидит дома, учит древнеперсидский язык, чтобы читать в подлиннике Омара Хайяма. Врачи запрещают ему двигаться, и он, полупарализованный, лежит с книжкой на диване, с минуту на минуту ожидая убийц, так как в последние годы страдал паранойей. Он номинально возглавляет ОГПУ до мая 1934 года, но все больше власти забирает его бывший секретарь, а потом заместитель, Ягода. И наступил момент, когда Ягода дает ему яд и отправляет своего начальника в отставку. Закончилась карьера человека, о котором Ленин отзывался с усмешечкой: «У нас такое большое хозяйство, что всякий мерзавец нужен».
Генрих Григорьевич Ягода стал полноправным хозяином Лубянки. Не будем останавливаться на всех перипетиях его карьеры, напомним только одну его идею, высказанную в 1929 году о «гигантском строительстве искусственных водных путей», которая стоила сотни тысяч человеческих жизней, следует указать также на некоторые факты, имеющие касательство к теме данной книги.
Выходец из еврейского местечка Царства Польского Ягода на родительские гроши выучился на фармацевта (хотя по другим данным, аптекарем был его отец, Герш Филиппович, а Генрих выучился на статистика). Эта специальность и сыграла свою решающую роль в его карьере на ниве борьбы с врагами советской власти. Уже работая на высоких должностях в органах, Ягода стал инициатором создания серьезного медицинского подразделения, которое начало заниматься экспериментированием с медицинскими препаратами и ядами. Оно называлось «камера».
Когда на одном из «больших московских процессов» на скамье подсудимых оказался сам Генрих Григорьевич, то его специальность провизора ему припомнили не раз. Его обвинили в организации отравления своего предшественника Менжинского, великого пролетарского писателя Горького, сына писателя, М. Пешкова, и председателя Госпланового комитета В. В. Куйбышева. На следствии Ягоде напомнили, как он хвалился отравлением Куйбышева перед Хозяином. Ягода, к которому, в отличие от его подельников, методов физического воздействия не применяли, согласился со всеми обвинениями, но не желал признавать работу на иностранные разведки. Потом пошел навстречу следствию и в этом вопросе. Обвинение Ягоды в отравлениях было совершенно правомочно, так как долгие годы он отвечал за питание кремлевских руководителей. Спецотдел ОГПУ, находившийся в непосредственном ведении Ягоды, контролировал снабжение Кремля, начиная со специальных подмосковных хозяйств, где все выращивалось под неусыпным наблюдением сотрудников Ягоды, и кончая обеспечением продукции кремлевских вождей, которых обслуживали сотрудники ОГПУ.
Но и за Ягодой был свой контроль. Вот что вспоминает В. А. Давыдова, заслуженная артистка РСФСР, впоследствии профессор Тбилисской консерватории: «Мне стало плохо. Ягода предложил валерьянку. Ответила, что принимаю те лекарства, которые выписывает врач поликлиники Большого театра. Ягода настаивал, чтобы я приняла таблетку. Тогда я тайком заменила ее таблеткой, которая была в моей сумочке… Вечером встретилась с Маленковым: «Хорошо сделали, что не воспользовались его лекарствами». Достала из сумочки спрятанную таблетку, и мы поехали в научно-исследовательский институт. Сотрудники привели немецкую овчарку. Профессор Воскобойников вложил таблетку в кусок мяса, который дал псу. Собака жадно сожрала угощение. Через час пес сдох. Этот эпизод был заснят на кинопленку. «Как это? Товарищ Сталин и Центральный Комитет партии, зная, что Ягода – бандит, все же позволяют ему занимать такой ответственный пост?» – «Все течет, все изменяется», – увернулся от ответа Маленков». Факты против Ягоды постепенно накапливались и стали уликами на процессе.
Прокурор, кипя от негодования, утверждал, что Ягода даже начал подмешивать яд самому Ежову, но, к счастью для граждан СССР, не успел добиться своей цели, т. к. был вовремя уличен. По показанию его секретаря и доверенного лица Буланова, Ягода имел особый шкаф с ядами, откуда, по мере надобности, извлекал драгоценные флаконы и передавал их своим агентам с соответствующей инструкцией. Ягода проходил по процессу «антисоветского правотроцкистского блока». В 1988 году комиссия ЦК КПСС рассмотрела материалы процесса, признала их сфальсифицированными и оправдала всех, кто был осужден по этому делу. Всех, кроме Ягоды.
Не один Ягода любил сильные яды для врагов. Уже в 1929 году начальник КРО ГПУ Артур Христианович Артузов создал свою собственную лабораторию, где сотрудники осваивали приемы вскрытия дипломатической почты, подделку пломб, использование спецчернил для тайнописи, применение наркотических и отравляющих веществ.
Да и приход Ежова не означал отказа от ядов. В сентябре 1937 года в Лозанне в небольшом кафе должна была пройти операция по устранению разведчика-невозвращенца Натана Рейса и его жены Элизабет. Привлеченная к операции заместителем ИНО НКВД Шпигельглассом, немецкая коммунистка Шильдбах должна была передать приговоренной парочке коробку шоколадных конфет, отравленных стрихнином. Шильдбах встретилась с Рейсом и его женой в небольшом кафе в Лозанне 4 сентября 1937 года. Шильдбах была смертельна бледна и взвинчена, что, впрочем, неудивительно, поскольку рядом за столиком сидели проверяющие из советской резидентуры – Роллан Абиа и Рената Штайнер, разыгрывающие влюбленную парочку. И все же Шильдбах, которую в свое время привлек для работы в разведке именно Рейс, нашла в себе силы не до конца следовать инструкциям Шпигельгласса и не передала Элизабет коробку шоколадных конфет. Впрочем, после того как Элизабет ушла, Шильдбах взяла себя в руки и сумела заманить Рейса на дорогу, ведущую из Лозанны на Шамбланд, где его в упор расстреляли боевики – Абиа и Афанасьев. Позднее швейцарская полиция нашла злополучную коробку. Коробка была передана в Швейцарию из Парижа через так называемый «Союз возвращения на Родину», который был инфильтрован сотрудниками НКВД.
При проведении зачистки в НКВД отравили и главу внешней разведки А. А. Слуцкого, воевавшего в Средней Азии против басмачей, организатора в 1928 году «шахтинского дела». Авторитет Сталина для него был непоколебим, но он мешал Ежову. Слуцкому организовали повышение – наркомом внутренних дел одной из среднеазиатских республик, где он когда-то гонялся за отрядами басмачей, и во время банкета по поводу проводов на новое место службы он был отравлен прямо в кабинете Ежова. Слуцкому устроили пышные похороны, чтобы не распугать сотрудников Иностранного отдела и резидентов. Выступая на закрытом судебном заседании военной коллегии Верховного суда 3 февраля 1940 года, Ежов объяснил: «В отношении Слуцкого я имел от директивных органов указание: Слуцкого не арестовывать, а устранить другим путем… Так как иначе вся наша зарубежная разведка разбежалась бы. И Слуцкий был отравлен». Легко понять, кто был этот «директивный орган», приказывающий всесильному Ежову.
СМЕРТЬ НА ВЗЛЕТЕ
Иван Павлов был достаточно популярной фигурой в военных кругах Красной Армии. Бывший офицер, не раздумывая, перешел на сторону большевиков во время Гражданской войны, он был близок к окружению Тухачевского, с которым был знаком еще с 1920 года. В то время Павлов на Южном и на Юго-Западном фронтах командовал авиацией 8-й и 13-й армий. Гражданскую войну авиатор закончил с тремя орденами Красного Знамени. В 1920-е годы Павлов учился в академии и в начале 1930-х годов был назначен на должность начальника Главной инспекции Красной Армии. Он поддерживал Тухачевского в его борьбе с группировкой «кавалеристов» во главе с Ворошиловым и Буденным, за спиной которых стоял Сталин.
1936 год стал годом разработки плана устранения Тухачевского и его окружения. Готовился большой процесс, но одновременно практиковались и методы индивидуального устранения. В отдельных случаях использовались «несчастные случаи», в других – «чемоданчик Ягоды». На комдиве Павлове испробовали именно «чемоданчик».
Он поехал отдыхать в Крым в ведомственный санаторий. Пройдя курс лечения и получив необходимые процедуры, Павлов отправился в Москву. В вагонном окне уже мелькали палисадники Подмосковья, как вдруг ему стало плохо. Доехав на такси домой, он только и успел сказать жене: «Меня отравили». Прибывшая «скорая помощь» констатировала смерть. Позднее в заключении патологоанатома причиной смерти была названа типичная для того времени болезнь – сердечная недостаточность.
Хоронили Павлова пышно, по второму разряду, с почетным караулом, салютом, местом захоронения определили Новодевичье кладбище.
37-й ПО-МОНГОЛЬСКИ
Одним из ближайших друзей и последователей Советского Союза долгие десятилетия была Монголия. Не успевал кто-нибудь в Кремле чихнуть, как в Улан-Баторе уже желали доброго здоровья. Поэтому, когда в Москве началась «большая чистка», ее тут же подхватили в бескрайних монгольских степях.
Так как троцкизм и правый оппортунизм до Улан-Батора не добрались, начать решили с военных. В свое время возле вождя и учителя монгольского народа Сухэ-Ба-тора подвизался молодой арат Г. Дэмид. Он хорошо себя проявил в боях с войсками барона Унгерна, за что получил от Москвы орден Боевого Красного Знамени. Затем, следуя моде монгольских партийцев, женился на россиянке Нине Богдановой, получил военное образование в СССР, успешно делал военную карьеру. В начале 1930-х годов ему присвоили звание маршала и назначили военным министром и главнокомандующим.
Но бурная карьера молодого маршала не очень нравилась ставленнику НКВД, тоже маршалу – Чойбалсану. Поэтому доносы шли на Лубянку регулярно. Тем более, у Дэмида были подозрительные связи с Тухачевским и другими «врагами народа» из советских военных. Ежов пошел навстречу монгольскому другу, и на почву Монголии решено было перенести опыт, уже апробированный на просторах Советского Союза.
Маршал Г. Дэмид скоропостижно скончался в конце августа 1937 года в возрасте 37 лет. В Постановлении Президиума ЦК МНРП сообщалось, что смерть наступила в результате пищевого отравления. «Кончина товарища Г. Дэмида, – говорилось в документе, – весьма подозрительна, если учесть, что японские агрессоры оккупируют Северный Китай и готовятся напасть на нашу страну. Возможно, эта акция осуществлена по наущению врагов СССР и Монголии». Но эта версия продержалась недолго. Врагов аратов в Монголии становилось все больше, и монгольским чекистам и их московским консультантам нужно было найти главного врага. Поэтому уже полтора месяца спустя прокурор республики заявил, что Дэмид и Гэндэн (в то время премьер-министр Монголии) «сколачивали шпионско-контрреволюционную организацию».
После этого процесс пошел по накатанной колее. Были арестованы жена, отец и братья умершего главнокомандующего. Его сослуживцы также оказались разоблаченными «врагами», и у органов получилась настоящая контрреволюционная организация. Все по делу Дэмида-Гэндэна получили свое. Кто пулю, кто сибирские лагеря (так как тайги в Монголии не было, то братья-монголы валили лес в СССР). После суда над «приспешниками Дэмида» репрессии в Монголии развернулись на полную катушку. Из 11 лидеров компартии Монголии остался один маршал Чойбалсан. А НКВД поставило галочку в перечне мероприятий по отработке очередного приема по устранению неугодных.
СТАЛИН И ЯДЫ
Иосиф Виссарионович, частенько делая гадости окружающим, и сам ожидал от них того же. Его становление как большевика-ленинца происходило в среде Боевой организации партии, занимающейся экспроприацией и устранениями сатрапов и провокаторов. Дележка добычи частенько превращалась в кровавые разборки. Нравы боевиков не смог выдержать даже ее создатель– Красин, но Сталин чувствовал себя как рыба в кровавых водах террора. Впоследствии, после захвата власти большевиками, нравы полукриминальной Боевой организации были перенесены в ЦК и Политбюро. И часто последним аргументом в партийной дискуссии становился яд. В середине 1920-х годов, просматривая газету, Сталин прочел сообщение об отравлении одного из лидеров оппозиции в Персии: «Вот видишь, – сказал генсек Ворошилову, – как они решают вопрос об оппозиции».
Поэтому вождь и друг детей постоянно был начеку, чтобы отразить попытку соратников решить кадровый вопрос с товарищем Сталиным с помощью яда. Но сам Иосиф Виссарионович был всегда не прочь испробовать что-нибудь из арсенала Борджиа на своих коллегах, правда не самолично, а используя для этого верных исполнителей.