Когда Сталин сравнивает Троцкого с… Клемансо, активисты-солисты клаки послушно высмеивают «этого опереточного Клемансо».
Но вот генсек извиняется: ему, видите ли, «придется также сказать несколько слов о выпадах Зиновьева против Сталина».
— Просим! — раздаются голоса.
Клака знает свое дело.
Потом Сталин договорится до того, что оппозиция ведет политику открытого раскола Коминтерна.
— Правильно! — откликаются солисты хора.
Генсек цитирует то место написанной Лениным резолюции X съезда, где говорится о мерах против фракционеров — вплоть до исключения из партии.
— Надо осуществить это сейчас же! — откликается клака.
— Подождите, товарищи, — вступает Сталин, — не торопитесь[88].
Ну, чем не спектакль?..
Со временем будет разработана стройная система функционирования клаки применительно к собраниям первичной организации, бюро, комитетов, конференций, пленумов и совещаний всех рангов.
Предложить или отвергнуть кандидатуру, одобрить или заблокировать чей-то проект, поднять деятеля до голубых небес или спустить в темный подвал, — клака может все.
С соизволения начальства, разумеется.
Управление клакой стало искусством, наукой. Почему придворные историки замолчали имя основоположника этой науки?
Непростительная забывчивость.
Помимо штатных крикунов, генсек держал под рукой дежурных ораторов, готовых выступить на съезде против конкурентов на лестнице власти. Сталин всегда находил обезьян, таскавших для него каштаны из самого жаркого огня. А в кулуарах, во время перерывов заседаний, прохаживались сотрудники ЦК. Вежливые, предупредительные, они провожали пожилых делегатов в буфет или другое место и прислушивались к разговорам — несли бессонную сталинскую вахту. Век электроники был еще впереди.
Технология подготовки и проведения съездов, технические и тактические приемы вырабатывались в партийных канцеляриях годами и отрабатывались затем в «полевых условиях» под присмотром Самого.
В свое время Сталин прошел основательную школу внутрипартийной тактики под личным руководством Ленина. Перед созывом XI съезда, в январе 1922 года, Владимир Ильич поручил товарищу Кобе командировать в Сибирь Анастаса Микояна. «Важно, чтобы как можно меньше делегатов, сторонников Троцкого, попало на съезд», — сказал Сталин, передав указание вождя[89].
Беседовали на квартире Сталина. Пришел Ленин и тогда уж лично проинструктировал Микояна — как лучше провести эту тактическую операцию.
Во время работы XI съезда, после второго дня, Ленин собрал своих сторонников и наметил состав ЦК. Потом совещался второй раз: кого совсем отвести из кандидатов, кого из оппозиционеров оставить, дабы не озлоблять товарищей, не обострять обстановку.
В этих совещаниях участвовал Сталин. И в других подобных.
Так накапливался опыт.
Вначале Сталин смотрел на съезды как на препятствия по дороге к единоличной власти в партии. С каждым разом он преодолевал эти препятствия легче, резвее, пока съезды не обрели новое качество: они превратились в ступени к трону. Достигнуть такого мог только великий труженик на ниве власти. И незаурядный режиссер.
Один английский писатель сравнил XV съезд партии с великолепно поставленным и сыгранным спектаклем. Действительно, Сталин предусмотрел даже реплики, организовал сложную систему взаимодействия оратора с хором. Технике этого театрального действа могли бы позавидовать древнегреческие драматурги. Некоторые части сочиненной генсеком пьесы под названием «XV съезд» могли бы послужить основой для сценария музыкальной комедии. Но главное — успех спектакля был полным: постановщик-режиссер, он же ведущий актер, сумел изгнать из партии почти всех главных соперников.
И что примечательно: Сталин никому не запрещал подражать своим постановкам. Вот уже его приемами пользуются в профсоюзных, комсомольских и прочих организациях. Сталин эпигонство не запрещал, никого не наказывал. А ведь мог.
Необузданной доброты был человек…
Последние ступени
«Я не допущу никакого переворота!» — заявил Феликс Дзержинский в 1926 году на июльском объединенном пленуме ЦК и ЦКК, когда речь зашла о внутрипартийных распрях. Через несколько часов после этого выступления Дзержинский скончался. И никто не успел сказать ему:
— Эх, товарищ Юзеф, товарищ Юзеф! Переворот-то уже произошел…
В далекой юности будущий председатель ВЧК дал клятву — бороться со злом. И… мало кто сделал столько для торжества зла, как железный Феликс.
С двадцать шестого года Сталин начал организационно закреплять совершенный им переворот. На XV съезде (декабрь 1927) генсек убрал из руководящих парторганов 75 активных оппозиционеров, некоторых исключил из партии. А всего вычистили из партии около двух тысяч. После исключения лидеров так называемой «объединенной оппозиции» Сталин устроил на заседании пленума ЦК маленький спектакль.
«Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противоядие против оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас имеется указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу пленум освободить меня от поста генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого…»[90]
Какой актер! Какой глубокий ум!
Пленум конечно же вновь избрал его единогласно генсеком.
Кому жить надоело?..
Этот год стал поворотным в карьере Сталина. Он настолько уверен в тщательно обстроганном ЦК, что позволяет себе упомянуть о Завещании Ленина, как о некоем анахронизме. Тот спектакль-пленум, разыгранный по сталинскому сценарию, с участием отменно-надежных актеров, статистов, суфлеров, открыл генсеку новые горизонты.
Он еще не Хозяин, но уже Вождь.
К той поре Сталин вполне созрел и как партийный демагог, овладевший всеми приемами опытного говоруна-зазывалы. Он мог уже самостоятельно дурачить массы и успешно противостоять конкурентам, соперничать с такими записными ораторами, как Троцкий, Зиновьев. Излюбленный ораторский прием Сталина, воспринятый им в духовной семинарии, — система ответов-вопросов. На готовый вопрос следовал готовый же ответ. Этот прием верно служил ему и при чтении «своих» речей, и во время дискуссий, когда он «экспромтом» парировал критические выпады оппонентов. Демагогия имела для него сугубо прикладное значение, она помогала ему подниматься по ступеням власти. Великий утилизатор, он и ее сумел впрячь в свою колесницу. В области партийной демагогии Сталин показал себя мастером крутых поворотов, неожиданных маневров. То, над чем он иронизировал вчера, завтра становилось его «коньком», рекламным лозунгом. Для политических конкурентов — оппонентов — этот лозунг оборачивался плеткой. Искусно пользуясь лозунгом-плеткой, генсек, под улюлюканье отлично срепетированной клаки, изгонял вчерашних соратников из чертогов партийной власти.
И еще один штрих. Он учил партию никогда не останавливаться на достигнутом. Для себя сделал сей лозунг правилом жизни. В неуклонном движении вверх по лестнице власти Сталин не давал соперникам ни дня передышки. Если ему удавалось сегодня нанести удар, он тут же начинал готовить новый. Так было и в 1927–1928 годах: подготовив на XV съезде и в последующие месяцы нужную моральную атмосферу в партии, он в начале 1928 года отважился на прямые административно-репрессивные меры против своих главных конкурентов. Троцкого с семьей вывезли в Алма-Ату. Около тридцати ведущих «троцкистов» выслали из Москвы. Зиновьева и Каменева Сталин отправил в Калугу.
Эти невиданные в партийной жизни меры следует рассматривать в исторической перспективе, как черновую репетицию будущих тотальных репрессий. Сталин бросил в пруд пробный камень и наблюдал с берега за возникшим волнением. Вот волны достигли берега и… ничего, ровным счетом ничего не случилось. Обошлось! Значит, можно удалять соперников и таким способом.
Зиновьев с Каменевым могли теперь на калужском досуге вволю клясть неблагодарного Кобу. Уж они ли не старались, не тянули его за уши на самый верх. Зиновьев особенно поднаторел на сочинении и раздувании разного рода «уклонов». Стоило кому-либо внести необычное предложение, высказать оригинальную мысль, как Зиновьев разражался разоблачительной речью или пространной газетной статьей против «отступника» и незамедлительно объявлял войну свежеиспеченной «оппозиции». Весьма нелестно отозвался об этой его манере Станислав Косиор на XII съезде. Сталина, напротив, зиновьевские инсинуации устраивали вполне. То был прилежный ученик. Весьма прилежный.
Оппозиция левая, правая, старая, новая, объединенная… Сталин давил на эти клавиши, извлекая из рояля угодные звуки. Так слагалась пьеса под названием «Единство партии». Слушателям было указано воспринимать эту пьесу как произведение высочайшей гармонии.
Летом двадцать восьмого Бухарин наконец осознал, что Коба заведет, уже завел партию в тупик, что теперь он истребит соратников Ленина, в первую очередь — неугодных членов Политбюро. Бухарин ищет и находит понимание в Каменеве — его жизнь тоже в опасности. Надо наметить союзников, обдумать план кампании против жестокого узурпатора. Но дальше слов и благо пожеланий дело не пошло, ансамбля не получилось, не те характеры, слишком велики оказались амбиции каждого музыканта. Но главное — они упустили время. Власть в партии уже принадлежала центральному аппарату. Сталинскому аппарату.
Меж тем, переговоры Бухарина с Каменевым дошли до мохнатых ушей генсека: система подслушивания функционировала уже несколько лет.
В критические моменты у Сталина действие опережало слово. Объектами атаки он избрал Московский партийный комитет и Коминтерн, возглавляемый Бухариным. Когда председатель ИККИ Бухарин представил очередному, VI конгрессу Коминтерна свои тезисы, нашлись деятели, «исправившие» эти тезисы по указке Сталина. Кто-то уже пустил слух о «бухаринском уклоне».
Сначала шепотом.
Потом громче…
Загрузив Бухарина работой в Коминтерне, Сталин освободил его от редактирования газеты «Правда» и журнала «Большевик», то есть лишил опоры внутри страны. Сталин мог теперь любые неудачи международного коммунистического движения приписывать «Бухарчику» и таким средством низвести его авторитет в партии до нуля, нет — до отрицательной величины. Ведь после VI конгресса Коминтерна все партийные силы были мобилизованы на «вскрытие вражеской сущности контрреволюционных бухаринских псевдонаучных теорий». Так называлась очередная кампания охоты за ведьмами. Нечто подобное испытал уже бывший глава Коминтерна Григорий Зиновьев.
Но Бухарин — то ли он притерпелся, то ли природное жизнелюбие его спасло — продолжал активно разрабатывать теоретические вопросы. 30 сентября 1928 года он выступил со статьей «Заметки экономиста», в которой подчеркивал большое значение крестьянства для экономики страны.
А генсек продолжал плести густую сеть интриг. Бухарин в это время отдыхал на Кавказе. Прослышав о сталинских интригах, он решил тотчас вернуться в Москву. Последовала команда генсека, и ГПУ не позволило Бухарину выехать. Агенты тайной полиции задержали члена ЦИК, члена правительства, коммуниста, входящего в верховный партийный орган — Политбюро. И… опять ничего! Никого ничему этот факт не научил.
В Москву Бухарин прибыл с большим опозданием.
Другой лидер «правых» Михаил Томский возглавлял тогда ВЦСПС. Кампанию против профсоюзного вождя Сталин повел во всеоружии партийной власти и проверенных в политических боях методов. Одного за другим убирал он доверенных помощников Томского, иных переманивал в свой аппарат, иных отсылал в провинцию. Затем начал готовить под него «теоретический» подкоп. Для начала обвинил Томского в «недемократических методах управления» и в других надуманных «грехах».
Решительное сражение Сталин дал ему на VIII Всесоюзном конгрессе профсоюзов. Верные генсеку подсадные утки и на этот раз выступили слаженным оркестром. В состав президиума ВЦСПС Сталин провел своих людей во главе с Лазарем Кагановичем. По результатам голосования Томский тоже прошел в президиум, но поста председателя он лишился.
Расправляясь поодиночке с Бухариным и Томским, Сталин заботился о камуфляже: ни у кого не должно зародиться подозрение будто генсек убирает соперников. Нет, он ведет принципиальную борьбу с «правыми» в столичном комитете. Провоцируя подчиненных Угланова на протест против «диктата» первого секретаря МГК Угланова, он, оказывается, выступает за… контроль партийных лидеров снизу, за самокритику. Не впервые использует Сталин в большой политической игре воровскую уловку: «Держи вора!» — вопил он, пряча краденое. А крал он власть. И прятался за широкой спиной — из ста молчаливых и послушных спин — Центрального Комитета, который он нарек «ленинским».
Кто тогда, в двадцать восьмом, сумел распознать провокационную суть сталинской шумной кампании разоблачения «правых»? Ярлык на Бухарина, Рыкова, Томского был наклеен основательно. Так основательно, что спустя тридцать лет Григорий Петровский стыдил товарищей:
«Бросьте вы эти разговоры о „правой оппозиции“! Просто нашлись мальчики, которые, не в пример нам, старым …кам, поняли, что имеют дело с эфиопом»…
* * *Осень 1928 года Сталин посвятил борьбе против Угланова. В середине октября, на заседании МГК, Угланов не получил — впервые — одобрения товарищей. 19 октября Сталин запустил против «правых» демагогическую карусель на пленуме МК. Через месяц он клеймит «правый уклон» на пленуме ЦК. Однако он не одобряет крутые организационные меры против уклонистов. Надо развертывать идеологическую борьбу с ними. Впрочем, «районные активы имеют право смещать своих секретарей»[91]. Вот и пойми генсека…
Когда кампания удушения «правых» достигла кульминации, Томский, Рыков и Бухарин решили подать в отставку. Сталин не мог все предвидеть. Но правильно сманеврировать, вовремя отступить, уловить подходящий для контрудара момент, — этим искусством он уже овладел. Пришлось генсеку уговаривать лидеров «правых» не покидать свои посты. В этой редкой ситуации они могли бы объединить силы и выступить против Сталина, разоблачить его как демагога и подлинного фракционера. Вместо этого «правые» подписали совместно со Сталиным декларацию о единстве Политбюро. Избрав однажды тактику обреченных кроликов, Томский, Рыков и Бухарин останутся верны ей до конца, явив миру уникальную способность к компромиссам с Удавом.
Сталин мог подвести баланс. Он получился весьма положительным: Бухарин и Томский «разоблачены», их авторитет подорван, сторонники «правых» в Москве разгромлены. Теперь можно и простить «заблудших».
Сталин не был бы Сталиным, если бы уничтожал своих соперников сразу. В том же двадцать восьмом году он восстанавливает Зиновьева и Каменева в партии. Для Троцкого же он изыскивает новые унижения. То посылает его в научно-технический отдел ВСНХ, то в Главконцесском, то в Главэнерго…
Спуская бывшего вождя все ниже и ниже по служебной лестнице, генсек не упрекал Троцкого в неумении работать. Это за него сделал Дзержинский. На чрезвычайной Ленинградской партконференции в феврале 1926 года Дзержинский заявил, что Троцкий провалил работу на всех участках. И Троцкого изгнали из последнего главка…
В чем угодно можно винить Сталина, но только не в недостатке коварства. Порой кажется, что он плетет излишне густую сеть интриг. Разве для сокрушения легковерных ленинцев-ортодоксов не хватило бы двух-трех точно рассчитанных полновесных ударов? Вместо того Сталин наносил десятки уколов, чередуя их с акциями «примирения». Годами, медленно со вкусом изводил он своих конкурентов на лестнице власти — одного за другим, одного за другим.
В день своего семидесятилетия, на Магдебургском съезде социал-демократической партии, весной 1910 года, Август Бебель высказал неувядаемой силы мысли:
«Члены партии должны следить за тем, чтобы ее вожди не причиняли ей никакого вреда. (Бурное одобрение) Демократическое недоверие в отношении всех вождей без исключения, в том числе и меня (возгласы: Очень хорошо!)»[92].