– А не встречал ли ты в Прокопьевске верующих? — поинтересовался Лева.
– Нам не разрешают ходить среди вольных, — ответил кузнец. — Но некоторые приходили к нам по делам ремонта, и я спрашивал. Нет, верующих в Прокопьевске они не знают.
– Может быть, они и есть, да таятся, — предположил Лева.
– Если нет, то будут, — уверенно сказал кузнец. — Город растет, многие приезжают, и здесь будет Церковь Христа.
Почти каждый выходной они встречались, беседовали, сидя на нарах, вспоминали лучшие годы, иногда тихо пели.
— Споем, брат. Люблю гимн «Ближе, Господь, к Тебе».
— О, это любимый гимн брата Ладина, старичка, в Самаре, которого сослали, — отвечал Лева. И они вполголоса запевали: «Ближе, Господь, к Тебе, ближе к Тебе…»
Расходясь, всегда тихо молились, и Лева обычно провожал брата-кузнеца до вахты. Когда тот доставал что-нибудь вкусное (а тогда в ларьках иногда продавали кетовую икру), он угощал Леву.
Однажды кузнец пришел задумчивый и расстроенный.
— Знаешь, брат, — сказал он Леве, — у меня такое переживание, что не знаю, как поступить. Недалеко от нашего лагеря поставили целый состав товарных вагонов. Начальство вызвало меня и говорит: «Оставь всю свою работу, поручаем тебе срочное дело: ты должен ковать решетки и прибивать их к окнам товарного состава. Если выполнишь порученное, горбуши наешься вдосталь». Ну, я, конечно, смолчал. Пошел в кузницу, подобрал проволоку, железо, и вот теперь делаю решетки. У нас разговор идет, что из лагеря готовится какой-то дальний, большой этап, и именно эти вагоны оборудуют для отправки заключенных. Я, конечно, понимаю все это, но вместе с тем думаю, могу ли я, как христианин, делать решетки для людей, для самих себя? С одной стороны, сам-то я не сажаю никого, с другой стороны — делаю решетки, вроде как участвую в создании неволи…
Вопрос брата заставил Леву призадуматься. Наконец, он произнес:
— Нужно молиться. Каждый из нас стоит перед Богом. Если что нельзя, совесть не позволяет, то лучше отпроситься на другую работу, а если сердце не осуждает, то Бог не взыщет… Кому как открыто, кто какого духовного уровня достиг.
Когда они встретились в следующий раз, кузнец рассказал, как пытался перевестись на другую работу, но начальство, видя его честность и добросовестность, отказало: мол, другим эту работу доверить не могут и настоятельно требуют, чтобы именно он делал решетки и прибивал их.
– Ну, и как же ты? — спросил Лева.
– Делаю и прибиваю, — смиренно ответил брат-кузнец. — Надеюсь, что Бог не взыщет. Я здесь ни при чем, что всех нас, людей вообще, в тюрьме держат…
И тут Леве невольно пришли на память строки стихотворения известного поэта Валерия Брюсова:
Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
И ему стало тяжело на сердце, когда он понял, что все тюрьмы, лагеря, решетки, замки — все-все до мельчайших деталей сделано самими трудящимися. Ведь не буржуи, не капиталисты строили тюрьмы, а тем более создавали всю лагерную систему: бараки, сторожевые вышки, колючую проволоку. — Все это для самих себя сделали сами рабочие.
— Стало быть, — думал Лева, — мы сами себе создаем наше рабство… Нет, лучше не думать об этом…
Глава 10. Сосковец
»…Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие».
Деян. 14:22
Весеннее солнышко пригревало землю, и снег таял. Приближение весны чувствовалось и в веянии ветерка, и в щебетании птиц, которых заключенным удавалось видеть на стройке.
– Ну, теперь заживем! — говорили некоторые. — Скинем теплую одежду, легче будет работать, греться можно будет не в теплушках, а на солнышке.
– Загорать будем! — добавляли, посмеиваясь, другие.
Однако старые, опытные рецидивисты, с сомнением качая головой, предупреждали:
— Напрасно радуетесь. Весна — самое опасное время. Многие дотягивали до весны, а потом силы иссякали, и они помирали. Особенно кто туберкулезный: закашляет кровью — и конец…
Неожиданно всех встревожила весть: собирают большой этап. Куда, зачем — никто не знал. Состоялась врачебная комиссия, и всех потерявших трудоспособность и резко ослабевших в списки не включали.
— Подбирают трудоспособных. Этап большой — значит, на большие работы, — строили догадки заключенные.
Собственно говоря, ехать никому не хотелось, ведь, можно было попасть из огня да в полымя. Здесь все-таки стройка больше плотницких работ, пока шахта еще не развернулась. А там можно попасть в каменоломни, на тяжелые земляные работы или на лесозаготовки. Но, само собой разумеется, с заключенными никто не советовался: у них ничего не спрашивали и им ни о чем не докладывали. Они были просто рабсилой, которую можно направить куда угодно, когда угодно и использовать в любых условиях. В списках отправляемых оказались и Лева, и брат-кузнец, и многие другие.
Снег уже стаял, когда этап был готов к отправке. На сердце у Левы было спокойно. Он знал, что так или иначе, а скорби будут продолжаться и что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие. К тому же юноше давала силы владевшая им уверенность, что он поедет не один: с ним будет Высшее Руководство, ибо, как говорит Писание, Он Сам сказал: «Не оставлю тебя и не покину тебя».
На огромной площади перед вахтой землю разбили на квадраты. В центре каждого встало по надзирателю, к которому направляли этапируемого заключенного с вещами. На квадрате происходил тщательный обыск, и все неположенное отбиралось.
Памятные стихи из Слова Божия Лева писал по утрам теперь уже не на березовой коре. Заключенным, как паек, выдавали махорку и к ней несколько пачек курительной бумаги. Махорку — страшный яд — Лева всегда бросал в печку, за что многие курильщики на него сердились. Они предлагали юноше менять махорку на сахар или хлеб. Но, как бы ни был голоден Лева, на такую мену он никогда не соглашался. Ведь написано в Евангелии: «Не делай другому, чего себе не желаешь». Курительную же бумагу он использовал, записывая на ней карандашом «золотой стих» на день.
Во время обыска исписанные листки в этих маленьких пачках всегда находились в середке, а сверху лежали чистые. Надзиратели на курительную бумагу не обращали внимания, и, таким образом, памятные стихи из Слова Божия сохранялись и радовали Леву в этапе.
Кстати сказать, этап — это самое трудное время для заключенного: сухой паек, неизменное воровство в вагонах, теснота — набивают, как сельдей в бочку, — нередко недостаток воды и даже соленой рыбы. А главное — неизвестность. Люди в этапе всегда чувствовали, что они теряют силы.
В те годы заключенным за работу не полагалось никакой платы. Взамен ее выдавали так называемые премиальные, причем не теми деньгами, которые были в обращении «на воле», а особого вида бумажными знаками, называемыми бонами. На них в лагерном ларьке можно было купить продукты, обувь или даже красивую рубашку. Перед этапом Лева на полученные боны приобрел немного картофельной муки. Как потом оказалось, это было очень кстати. Дорогой юноша размешивал ее в кипятке, и получался кисель. А если добавить в него немножко выдаваемого в паек сахара, то кисель получался вкусным и питательным.
В товарном (его еще называли телячьем) вагоне были двухэтажные нары, но их на всех не хватило. Заключенных набили столько, что некоторым пришлось спать на полу — под нарами и в промежутках между ними. Этапируемым сообщили: конвой вооружен не только винтовками, но и пулеметами. И не мудрено — состав был преогромным. Двинулись в путь под охраной конвоя и сыскных собак. Эшелон заключенных шел медленно, часто стоял на станциях, пропуская другие поезда. Так, в пути текли ,дни за днями. Мимо мелькали леса, горы, селения. Этапируемые смотрели через решетки на окружающую природу, строя при этом домыслы о том, где они находятся, куда их везут? Леве совсем не пришлось смотреть в окно: около него сидели «паханы» — многолетние руководители воровского, преступного мира.
Благодаря тому, что некоторые из бригадников позаботились о нем Лева, расположился в углу нижних нар. Он испытывал необыкновенное сердечное волнение: хотелось многим рассказать о Христе. Однако то ли по природе он был несмел, то ли у него не хватало духовной силы, но юноша не решился открыто выступить перед всеми, а только вел тихую беседу с соседями по нарам.
– Вот если нас на север загонят… — размышлял его сосед.
– Загонят, так загонят, — замечал Лева. — Гораздо важнее найти ответ на вопрос: куда же вообще наша жизнь направляется? Дни уходят за днями, и мы на поезде жизни куда-то едем, спешим. А куда?
— Ну, куда? — поддержал разговор другой сосед. — В конечном итоге только в могилу. Как мы ни кичимся участь всякого человека одна…
— Верно, — подтвердил Лева. — Смерти никому не избежать. Но вот самое существенное: кончается все могилой или не кончается? Одни люди говорят, что да, кончается; другие же на основании каких-то данных утверждают, что человек сам по себе не исчезает: умирает тело, а дух сохраняется, так как существует закон сохранения энергии.
– А что такое дух? — с вызовом спросил молодой сосед. — Просто человек выдохнул пар, вот тебе и дух…
– Так-то оно так, — сказал Лева. — Но многие говорят, что не только в паре дело, существует в человеке нечто, что воскреснет, и будет тогда другая жизнь — для одних вечное, счастье, для других — вечный ад.
— А может, сказки все это? — не унимался молодой сосед. Но другой, более пожилой, подумав, произнес:
– Вряд ли это сказки. Многие умные люди верят в загробную жизнь… И подумать только, в каком же положении окажутся те, которые все отрицали и ни во что не верили. А вдруг обернется, что все это правда, и они предстанут перед страшным судом…
– Для того, чтобы выяснить все это, — сказал Лева, — мы должны обратиться к достойным, знающим людям. И вот Апостолы, как говорит Писание, утверждают, что есть возмездие за грех и есть вечная жизнь.
— А откуда они это узнали?
— От Христа. Христос возвещал только истину, в устах Его не было лжи. Он нес людям только добро, исцеление, и именно Он открыл им, что воскресение из мертвых будет, что каждый получит возмездие в зависимости от того, кто как употребил свою жизнь, свой талант, и это достоверно…
Беседу нарушил внезапный толчок, вызванный остановкой поезда. Конвой закричал, чтобы подготовили бачки для горячей воды и ящики для получения хлеба. Дорога была дальняя, и этапируемых периодически снабжали свежим хлебом. В вагоне поднялись шум и толкотня…
Прошло еще несколько дней пути, и заключенные узнали, что они ехали севером России: миновали Ленинград и двигались к Карелии. Большая остановка была на станции Медвежья Губа. Слухи о новом месте назначения росли, и конвой теперь уже не скрывал, что их везут на великую сталинскую стройку — на Строительство Беломорско-Балтийского судоходного канала.
Вот, наконец, и приехали. Остановились на станции Сосновец. Началась выгрузка из вагонов. О, как рады были заключенные размять полузакоченевщие от неподвижности члены!
Со станции этап погнали в лагере. Прошли мимо большого, длинного деревянного дома — это было управление Сосновецкими лагерями. За ним простиралась проволочная зона. А вот и лагерь! Разместились в огромных палатках. Рабочая сила тогда направлялась со всех сторон, и строить бараки для заключенных не успевали. Деревянное основание сверху обтягивали брезентом — получалось жилище, похожее на палатку.
В каждой палатке устанавливали железную печь, в углу устраивали сушилку — вот жилье и было готово. Такими палатками застраивались целые улицы, и жили в них на сплошных двойных нарах тысячи и тысячи людей: сталинская машина «вербовки» работала вовсю, следователи не успевали выдумывать арестованным вину за виной… Постельных принадлежностей этапируемым по прибытии не выдали. Видимо, снабжение отставало от пополнения лагерей заключенными. Тех, кто прошел санобработку, – разбили на бригады. Первые дни, в карантине, работали на подсобных работах. Левой руководило одно желание: найти братьев, то есть таких же верующих, как он. И он их нашел. И сразу стало как-то хорошо, приятно на новом месте. Каждый вечер встреча с братьями, беседы, молитвы, тихое пение… Трудно выразить словами, что значит встреча с понимающими тебя людьми. Тяжесть ярма заключения как-то сразу становится легче. Приехавших собрали в клуб. Там выступило начальство и сказало, что родина и партия «доверили» им великое строительство канала, который свяжет одно море с другим и будет очень ценен для развития экономики страны. Начальство особенно упирало на то, что всех, кто будут работать добросовестно и выполнять нормы, обязательно премируют. Будут аккуратно проводиться зачеты рабочих дней, а по окончании стройки особо отличившимся работникам даже большие сроки будут сняты и они будут освобождены.
— Трудитесь, искупайте вину! — призывало начальство, хотя все прекрасно знали, что вина большинства заключенных мифическая, эфемерная. — Мы о вас будем заботиться. Ну, а того, кто собирается лодырничать, не потерпим — дадим новый срок.
Глава 11. Первые работы
Первые недели бригада Левы копала котлованы, потом их поставили корчевать пни: надо было подготовить место для каких-то новых построек. Почва была полупесчаной. Лева выкорчевал один пень, ему дали другой. Вероятно, на этом месте росла большая сосна. Лева работал напряженно, но вовсе не потому, что мечтал получить зачет рабочих дней. У него совсем не было надежды стать свободным, поскольку сам Христос не обрел свободы на земле. считал, что везде нужно трудиться добросовестно. Кроме того, сам характер работы вызвал у юноши приятные воспоминания, остро напомнив ему детство, когда они с отцом корчевали пни яблонь. Вот почему, несмотря на то, что рабочий день уже кончался, Лева продолжал окапывать отведанный ему пень, стараясь извлечь того из земли, и спустился около него по пояс в яму.
В это время мимо проходило начальство, наблюдая, кто и как работает.
– Ты грамотный? — спросил начальник Леву.
– Да, — ответил он, — окончил девятилетку да еще курсы огородничества и садоводства.
– Грамотные люди нам нужны, — сказал начальник и распорядился записать юношу в бригадиры.
Лева ничего не сказал в ответ, но, возвращаясь под конвоем с работы в лагерь, задумался над вопросом, может ли честный человек быть бригадиром. И не только честный, но и верующий. Ведь известно (тогда об этом все говорили), что работа заключенных и строительство канала в. целом держатся на трех «китах»: это мат, блат и туфта. И действительно, Лева постоянно наблюдал, что не только рабочие и бригадиры, но и все начальство в подтверждение своих доводов и для «убеждения» не находили ничего лучшего, как применять самую скверную матерную ругань. Мат глубоко возмущал юную душу верующего. Да и не только его одного. В заключении встретился единственный человек, который восхищался матом и, утверждая, что в нем сокрыты творческие способности русского народа, тщательно собирал и записывал всевозможные варианты этой мерзкой ругани. Он представился как писатель. Далее следовал блат, то есть обязательная связь с сильными, опека их, всяческое к ним подхалимство. И все это для того, чтобы получить более выгодное задание, лучший инструмент. Наконец, туфта, то есть то самое, что делают все бригадиры, завышая расценки и замеры работ, чтобы прокормить членов своей бригады да и себе самим заработать побольше премиальных. А венчает должность бригадира постоянная необходимость понукать людей, быть своего рода погонщиком этого бессловесного человеческого стада. Обдумав свое новое назначение, юноша пришел к выводу, что бригадиром он быть не сможет. И вечером, когда Леве официально сообщили, что ему поручается бригада, он категорически отказался от повышения в должности. Как его ни уговаривали, как ни убеждали, аргументируя это главным образом тем, что не такой уж он крепкий и на тяжелых работах пропадет, Лева упорно настаивал на своем: мол, с этой работой не справлюсь и потому за нее не возьмусь.