Частным случаем превышения средних затрат над затратами на приращение эффекта можно считать условия производства с высокими условно-постоянными расходами. Подобная ситуация, например, возникает в такой отрасли народного хозяйства, как транспорт, и ее последствия были всесторонне проанализированы в свое время крупным российским экономистом А. Л. Лурье. В его статье «О значении нелинейности при анализе социалистической экономики» доказано, что «наличие в народном хозяйстве нелинейных зависимостей различного типа необходимо учитывать и при организации хозяйственного расчета. В ряде случаев согласование хозрасчетных отношений с задачами оптимального народнохозяйственного планирования может требовать отступления от принципа безубыточности, допущения дотаций и установлении безусловной обязательности тех или иных хозяйственных операций (которые могут быть „убыточны“ для данного хозяйственного подразделения)»[37].
Стимулирование прироста интегрального эффекта при ценах, не покрывающих издержек производства, и является формой «дотационного стимулирования».
Показатель интегрального эффекта, кроме того, позволяет в известной мере преодолеть трудности, возникающие при формировании цен на продукцию крупных объединений, контролирующих производство в соответствующих отраслях. Этот показатель выступает как один из важнейших и при оценке экономической целесообразности реализации крупных инвестиционных проектов с длительным сроком строительства. Тактика и стратегия развития экономики формируются с использованием различных массивов социальной и экономической информации.
Рыночные сигналы точны (ясны для понимания), почти мгновенны, но «близоруки». Прогнозировать экономическое поведение на базе текущей рыночной информации можно только на небольших отрезках времени. Это не недостаток рыночной организации экономики, а объективная разрешающая способность товарно-денежных индикаторов. Например, нельзя считать недостатком автопилота то, что с его помощью нельзя переменить курс с Киева на Санкт-Петербург. Это просто не входит в функции автопилота.
В свете вышесказанного противостояние «государственников» и «либералов» выглядит, по меньшей мере, как некорректная дискуссия. Если же смотреть правде в глаза, то и тем и другим господам надо же на что-то жить, кормить любимых женщин и детей от них. Поэтому надо придумать конфликт, скрестить картонные шпаги и запудрить мозги зрителям. Прием известный не только в науке, но и в медицине, искусстве, политике. Однако если во всем мире жизнь воспринимается как игра, то на Руси эта игра частенько стоит жизни.
Глава 5
Идеология и рынок. Почему невозможен социалистический способ производства
Система социализма потерпела тяжелое историческое поражение. В эпицентре кризиса оказалась экономика. Именно экономическая несостоятельность социализма (если не сказать – его полная беспомощность в деле организации материального производства) дала мощный толчок процессу переоценки в массовом сознании людей так называемых социалистических ценностей в области идеологии, политики, культуры, хотя ранее они осознанно или инерционно принимали мифологию социалистического мировоззрения в ее советской трактовке.
Экономическая система Советского Союза (страны реального социализма) не сумела обеспечить ни более высокой производительности труда, ни более высокого уровня жизни. Потуги доказать обратное, ведя отсчет от 1913 г. (что всегда делала советская статистика), иначе как демагогией назвать нельзя. Коммунистические идеологи представляли дело таким образом, что все результаты, характеризующие динамику хозяйственной жизни, являются заслугой большевизма. Как будто, если бы не было Октября 1917 г., российская экономика прекратила бы свое развитие. Более того, хочу напомнить, что в 1890–1913 гг. Россия по темпам экономического роста опережала ведущие западноевропейские страны и США. И исследователям, на мой взгляд, стоило бы анализировать не успехи социалистического строительства, а то, насколько приход большевиков к власти замедлил экономическое развитие страны.
Но история, как нас уверяют, не знает сослагательного наклонения. Поэтому более доказательными выглядят сопоставления динамики и результатов экономического развития в Финляндии и Прибалтике, Южной и Северной Корее, Федеративной Республике Германии и бывшей Германской Демократической Республике, на Тайване и в континентальном Китае. Конечно, данные социальные эксперименты проходили не в абсолютно стерильной обстановке. Но, во-первых, в социальной сфере чистый эксперимент вообще невозможен, а, во-вторых, в том-то и дело, что, несмотря на географические, этнические, исторические и политические различия названных стран, результаты сравнения удручающе однообразны.
Долгое время в качестве обстоятельства, объясняющего экономическое отставание бывшего СССР, использовались ссылки на потери во Второй мировой войне и на необходимость тратить огромные ресурсы на наращивание обороноспособности страны. Это, безусловно, серьезные аргументы, но их весомость стала резко падать по мере увеличения периода, отделяющего нас от ужасов войны, а также благодаря усилиям по смягчению международной напряженности и сокращению вооружений. К началу 1980-х гг. побочные обстоятельства стали уходить в тень, и статистическая демагогия обессилела в борьбе с упрямством фактов реальной жизни. Стало очевидно, что грандиозный социальный эксперимент по созданию эффективного механизма управления экономикой, альтернативной, рыночной, провалился. Он оказался неконкурентоспособным. Бросая ретроспективный взгляд на эту социальную драму, можно сказать, что исход столкновения двух систем был предрешен.
Дело в том, что рынок – эволюционно возникшая форма организации хозяйствования. Он представляет собой одно из важнейших достижений цивилизации. Но его формирование – не акт, подобный рождению Афины Паллады из головы Зевса, а многовековой процесс естественного отбора эффективных форм взаимодействия людей в экономической сфере жизнедеятельности.
Ничего подобного нельзя сказать об экономической системе социализма. Она с самого начала была чисто умозрительной. «Гениальные прозрения» выдающихся личностей об обществе будущего содержали мало практических рекомендаций по поводу того, как же вести хозяйство при социализме. Скорее, наоборот, основоположники марксизма именно в этом вопросе вдруг отходили от привычного менторского тона и демократично заявляли, что не собираются решать за будущие поколения, как им организовать производство. Фундаментальная слабость марксизма как революционного учения заключалась в том, что в его концепции о преобразовании общества, как это ни парадоксально, отсутствовало созидательное начало. По своей сути марксизм – нигилистическое учение, наукообразная апологетика социального разрушения.
Капитализм во второй половине прошлого века переживал стрессовые ситуации. Едва-едва завершился период первоначального накопления, приведший к резкому перераспределению собственности и, как следствие, к огромной дифференциации доходов, а уже нагрянули проблемы большого рынка, выходящего за пределы не только отдельных стран, но и континентов. Старые рыночные механизмы не выдерживали информационного взрыва, что привело к кризисам перепроизводства, громадному повышению степени риска в инвестиционной сфере, социальной и политической нестабильности.
Все это очень точно подметили и глубоко проанализировали Маркс и Энгельс. В середине XIX в. они были не одиноки. Думаю, что они являлись наиболее яркими представителями критически настроенных мыслителей своего времени. Их анализ по многим параметрам можно и сейчас считать классическим. Но выводы? Вместо того чтобы лечить больного, они предложили его убить и создать новый организм. Каким он должен быть? Согласно диалектике Гегеля, воспринятой Марксом, новое зарождается в старом. Любое противоречие разрешается не путем механического уничтожения одной из его сторон (такой способ разрешения противоречий очень любил Сталин), а на основе синтеза, рождающего новое качество.
Великие буржуазные революции подводили черту под процессами зарождения нового в старом. Они действительно были «повивальными бабками истории». Их результатом стало изменение юридических норм, отмена сословных привилегий и ограничений на различные виды деятельности, и прежде всего в экономической сфере. В этом смысле можно считать, что венцом Великой французской революции, одним из важнейших ее итогов явился гражданский кодекс Наполеона.
По Марксу, революция приводит юридическую и политическую надстройку общества в соответствие с ранее изменившимся экономическим базисом, с новыми нарождающимися отношениями собственности. Но, по тому же Марксу, в недрах буржуазного общества ничего подобного не созревало и не могло созреть. Согласно его теории социалистическая собственность выступает антагонистической по отношению к частной, не может порождаться последней, следовательно, никакого социализма в недрах капитализма возникнуть не может. Таким образом, у социалистической революции нет и не может быть какой-то глубинной внутренней причины, проистекающей из кризиса форм собственности.
Маркс и Энгельс внутренне чувствовали слабость своей позиции в центральном пункте обоснования необходимости грядущих социалистических революций. Действительно, ими было выдвинуто положение о том, что основное противоречие буржуазного способа производства – это противоречие между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения результатов труда. Но данная формула беспомощна в научном отношении и ничего не разъясняет по существу вопроса. Общественный характер производства – вечный его признак. Любой индивидуальный производитель: фермер, ювелир, мойщик стекол, ученый – является лишь звеном в общественном разделении труда, поскольку пользуется сырьем и полуфабрикатами, орудиями труда и знаниями, созданными другими. И так было всегда. Огромные масштабы современного производства – не повод для социальных революций, а размер предприятия не характеризует глубину общественного разделения труда.
Что касается второй части формулы – частного характера присвоения результатов труда, то оно, также как и потребление (удовлетворение потребностей), за малыми исключениями всегда, в конечном счете, индивидуально. Коллективная собственность на результаты экономической деятельности для их продвижения к потребителю требует промежуточного звена – огромной армии чиновников, следящих за реализацией того или иного принципа распределения. Но конечным пунктом этой схемы все равно является индивидуальный потребитель.
Таким образом, формула основного противоречия буржуазного общества представляет собой малосодержательную дефиницию.
Марксистская доктрина проводит четкий водораздел в обществе. Все многообразие социальных слоев делится на собственников и несобственников. Это и называется классовым подходом. Собственники хотят удержать и приумножить свою собственность. Люди, не имеющие собственности, хотят захватить ее в свои руки (основной социальный слой, заинтересованный в коммунистической революции, – рабочий класс).
Я не хочу заострять внимание читателя на очевидной примитивности такого подхода, важнее уловить ярко выраженную экспроприационную мотивацию социалистической революции. Конечно, элемент экспроприации и перераспределения собственности присутствует при всех социальных потрясениях, носящих характер революции. Но экспроприация не должна быть самодовлеющим позитивным стержнем социальных преобразований. Даже при самых жестоких поворотах истории экспроприация не может быть самоцелью. Можно спорить, насколько она эффективна в качестве средства (например, отнять или выкупить собственность у одних с целью передачи ее в руки тех, кто может ее использовать с большей эффективностью). Но в марксистской концепции единственным основанием для получения права на собственность выступает ее отсутствие. Неимущий обязан быть имущим – таков принцип социалистических революций.
Я признаю право каждого мыслителя на любую концепцию социального развития. Но в ней должна быть внутренняя логика. В связи с этим возникает вопрос: из каких умозаключений следует, что рабочий класс, став собственником капитала и природных ресурсов, будет более эффективно их использовать и тем самым поднимет общество на качественно новый уровень благосостояния?
Рабочие, кстати сказать, так же как и чиновники, относятся по характеру своей трудовой деятельности к группе исполнителей. Данная обширная группа населения координирует свою деятельность с другой группой, которую условно можно назвать созидателями. Исполнительская и созидательная деятельность – два взаимосвязанных элемента практически любого экономического, социального или политического процесса, любого вида жизнедеятельности человека и общества. Обслуживание техники, контроль за качеством продукции, четкое соблюдение установленных юридических процедур во всех сферах взаимоотношений между людьми, наблюдение за исполнением законов – все эти крайне важные виды деятельности требуют и специфических навыков, и особой дисциплины, и ответственности.
Существует каламбур: если водитель трамвая начнет искать новые пути, трамвай сойдет с рельсов. Без четко поставленной исполнительской работы общество не может существовать. Управление же экономическими и социальными системами предполагает совершенно иной характер труда. Объект управления и ситуации, возникающие перед органом управления, отличаются многовариантностью развития событий и возможностью возникновения самых непредвиденных ситуаций. Поэтому главные качества человека, работающего в сфере управления, – умение делать правильный выбор из множества возможных вариантов, способность рисковать в разумных пределах, навыки работы в условиях неопределенности и нехватки информации. Это совершенно специфический тип деятельности, требующий от человека того, что называется творческой жилкой. Маркса еще можно было бы понять, если бы он доказывал, что всеми этими качествами капиталисты не обладают и к власти должны прийти ученые и инженеры. Но по его логике, любой человек с навыками исполнителя может превратиться в творческого работника, как только ему скажут, что он является собственником. Здесь – элементарная подмена понятий.
Итак, концепция марксизма признает, что внутри буржуазного общества не созревает никаких элементов будущего социалистического устройства. Далее считается, что внутренним мотивом социалистической революции выступает отсутствие собственности у значительной части членов общества. Это достаточное основание для разрушения всей системы экономических и человеческих отношений, базирующихся на праве частной собственности. Естественно, что при таких условиях революционная деятельность не имеет никаких иных корней, кроме недовольства части общества своим положением. Недовольные приходят к власти и начинают свою деятельность с чистого листа. В момент революции в обществе нет ни социалистического базиса (производственных отношений), ни социалистической надстройки (юридических и иных форм регулирования взаимоотношений между людьми).
Короче говоря, в области разрушительной все понятно. В части созидания неясно: что делать, как делать и, собственно, кто и во имя чего будет что-то делать? Все перечисленные вопросы решаются на «живую нитку», исходя из фактически складывающейся политической, социальной и экономической конъюнктуры, и остается единственный лозунг: «Мы строим социализм». Но что такое социализм? К сожалению, марксистская доктрина, оплодотворившая не только коммунистическое, но и социал-демократическое движение, не дает вразумительного ответа на этот вопрос.
Под термином «социализм» в течение последних полутора веков понимали в одном случае социалистическую идею как одну из возможных концепций социальной справедливости. А в другом – особую организацию производства и распределения продуктов и благ, альтернативную рыночной системе.
Многие заблуждения науки, идеологии и политики обусловлены отождествлением этих двух аспектов. Социалистическая идея стара, как христианство. В ее основе – концепция самоценности человека независимо от его социального и экономического статуса в обществе. Уравнительность в распределении и потреблении, проповедуемая многими сторонниками социалистической идеи, на самом деле вторична. Главная содержательная часть социализма и его мировоззренческая ценность состоят в том, что общество, по мнению социалистов, должно не только провозгласить, но и гарантировать каждому члену возможность существования и духовного развития. Общество должно принять на себя ответственность за самореализацию человека, появившегося на свет, будь он калека от рождения или атлет, умственно отсталый или гений. Все люди равны перед Богом, и сообщество людей должно обеспечить реальное воплощение этого равенства.