«Алексей, Алексей! Посмотрите, что случилось! Не будете ли вы столь любезны убрать этот беспорядок?» – попросил Гурджиев.
Едва Алексей закончил повторно мыть лестницу, как Гурджиев попросил его перевесить картины на стенах, а затем помочь передвинуть сцену, которую мы использовали для занятий Движениями. К девяти часам покрытый потом и пылью Алексей совсем выбился из сил. Тогда Георгий Иванович объявил, что после заключительной уборки мы сможем позавтракать. В предвкушении этого силы будто вернулись к Алексею.
По окончании работы, наконец, объявили завтрак. Но перед едой нужно было вымыться и переодеться – еще одно маленькое усилие. Прежде чем Алексей ушел переодеваться, Гурджиев спросил его дружелюбным голосом: «Алексей, полагаю, вы любите яичницу?»
«О, да!»
Гурджиев повернулся к своей жене и сказал: «Юлия Осиповна, приготовьте несколько яиц для Алексея и принесите нам немного кофе».
Можете себе представить чувства Алексея, когда ему торжественно преподнесли всего одно поджаренное яйцо, маленькую чашку кофе и один рогалик.
Мне было неловко. Я видел, как его переполняет возмущение. Кто знает, какие черные мысли или непредсказуемые реакции могли овладеть им, если бы Гурджиев не произнес обнадеживающим тоном: «Сейчас мы не будем много есть, но за обедом у нас будет гораздо больше».
Бедный Алексей – двадцать минут он приводил себя в порядок только затем, чтобы найти еду, фактически закончившуюся прежде, чем он начал есть. Само собой разумеется, он ничего не понимал и недоверчиво смотрел на Гурджиева. Обманчиво не замечая его, Георгий Иванович добавил: «Кто быстро ест, и работать может быстро и хорошо. Все, кто закончил, поторапливайтесь и надевайте свою рабочую одежду. Нам нужно многое сделать. Меньше, чем через час придут люди заниматься Движениями».
Мы должны были передвинуть мебель, скатать ковры и снова передвинуть сцену. Потом нам нужно было вновь переодеться и присоединиться к тем, кто пришел на классы Движений. В полдень оцепенелому от усталости Алексею принесли маленькую тарелку супа, кусок хлеба, немного салата и немного фруктов. Потом Георгий Иванович позволил ему немного отдохнуть, но не прошло и получаса, как он позвал его, и все опять началось заново.
Так продолжалось в течение двух недель. Это было страшным испытанием для Алексея, но его ужасные прыщи стали высыхать. В течение этих и последующих недель Алексей не раз бросал на Гурджиева убийственные взгляды. Но Георгию Ивановичу, с большой нежностью, всегда удавалось его успокоить. Через шесть недель на лице Алексея появился румянец, голод его уже не был столь мучительным, он начал улыбаться и у него округлились щеки. Я заметил, что он даже стал замечать присутствие женщин. Интенсивная физическая работа, специальная гимнастика и теплая дружеская атмосфера восстановили его энергию и joie de vivre.
Когда по приглашению Георгия Ивановича навестить сына приехал отец Алексея, то не смог сдержать слез. Конечно, он сразу же хотел забрать Алексея домой, но вступился Георгий Иванович: «Если вы хотите, чтобы ему стало еще лучше и его состояние стабилизировалось, он должен остаться здесь еще по крайней мере на две недели».
Что же до самого Алексея, у него больше не было никакого желания покидать Гурджиева. Более того, он очень хотел продолжать участвовать в Движениях и танцах, которыми мы регулярно занимались, готовясь к публичной демонстрации.
* * *В конце пребывания Алексея в Институте Гурджиев объяснил нам, что на самом деле случилось с этим бедным молодым человеком в результате чрезмерного питания.
«В человеке, – сказал он нам, – отдельные железы производят определенное количество веществ для переваривания пищи. Предположим, например, что организм производит 50 грамм желудочного сока, и благодаря этим 50 граммам он может преобразовать 500 грамм различных продуктов в элементы, которые может усвоить кровь. Если в организм поступит 1000 грамм пищи вместо 500, то пропорция желудочного сока будет уже не 1 к 10, а 1 к 20. Поэтому тяжелая пища, которая медленно переваривается, не может разложиться на элементы, которые кровь может абсорбировать. Перевариться может только более легкая пища, которую могут преобразовать желудочные соки, растворенные в пропорции 1 к 20».
«Поймите, я не даю вам точные числа или точные данные о переваривании, но благодаря этим примерам вы можете понять, что случилось с Алексеем. На самом деле он съедал намного больше килограмма пищи и так нагружал свой желудок, что его желудочные соки – так же как и другие пищеварительные соки, о которых я не упоминаю – растворялись настолько, что были неспособны разложить даже самые легкие продукты в элементы, пригодные для усвоения. Поэтому почти все, что он ел, просто проходило через его организм, совсем не питая его».
«Несмотря на все это, он не умер – только потому, что его тело каким-то образом приспособилось исхитряться использовать несколько первых глотков из того, что он съедал. С другой стороны, поскольку его желудок все больше и больше расширялся, чтобы наесться, он должен был с каждым разом есть все больше и больше».
Повернувшись к Алексею, Гурджиев сказал: «Теперь ваш желудок почти в норме. Если вы хотите оставаться здоровым, не ешьте больше, чем вы ели здесь в течение этих нескольких недель. На некоторое время вы должны принять то, что будете заканчивать свою еду с чувством голода. Сейчас чувство голода проходит у вас спустя полчаса после еды, что уже большой успех, но скоро оно будет исчезать в тот момент, когда вы будете вставать из-за стола».
Спустя две дополнительные недели, потребованные Гурджиевым, Алексей уехал от нас, чтобы вернуться к своей учебе. Больше я его никогда не видел.
Первый холодный душ
Сколько я себя помню, я всегда мечтал о наиболее полном развитии своих физических способностей: своей ловкости, гибкости и, особенно, силы. Я даже ухитрился убедить родителей купить мне полный комплект оборудования для культуризма, и с маниакальной приверженностью посвятил себя тренировкам.
Вскоре появились очевидные результаты. Я быстро превзошел всех своих одноклассников и даже своего старшего брата. Став чемпионом школы, я поверил, что все восхищаются и завидуют мне, меня начало поглощать чувство превосходства, которое я пытался скрывать под видом подростковой скромности. Что же до привлекавших меня девушек, то я надеялся очаровывать их, щеголяя своей силой.
Во время войны чрезмерно развитые, выпуклые мускулы не давали преимущества, поскольку делали из меня легкую мишень для пуль и шрапнели. Но по приезде в Турцию мне удалось устроиться борцом в столичном цирке, и культ тела вскоре вернулся. Я быстро стал звездой борцовских турниров и если не чемпионом, то, по крайней мере, любимцем женщин. Так, переполненный гордыней, с поднятым носом, держа руки в карманах, я медленно прогуливался по старому городу, напыщенно наблюдая мелкие занятия своих товарищей.
В это время я стал членом группы Успенского. В среде, благоприятной для интеллектуальных занятий, я почти стеснялся своих непомерных мускулов. И все же постепенно Успенский, а позже и Гурджиев, узнал о моих неожиданных возможностях, и я стал пользоваться любым удобным случаем продемонстрировать свою физическую удаль.
Время от времени Георгий Иванович восклицал: «Браво, Чехович!» – и я был счастлив вновь вызвать заслуженное, с моей точки зрения, восхищение.
Однажды Георгий Иванович очень торжественно при всех объявил: «Смотрите все! У Чеховича столько силы, что он даже не знает, что с ней делать».
Я понял: сейчас или никогда; наступил момент показать им, что они до сих пор ничего еще не видели! Потупив глаза, я с выражением крайнего смирения произнес: «Знаете, Георгий Иванович, я способен на большее! На войне я не мог тренироваться, но теперь я планирую снова серьезно возобновить занятия, и более того, теперь на научной основе».
Георгий Иванович невозмутимо посмотрел на меня и кивнул головой: «Очень хорошо, Чеслав. Это очень хорошо».
Меня охватило возбуждение любви к самому себе.
«Действуйте, – продолжал Гурджиев. – Тренируйтесь. Становитесь все сильнее и сильнее. Но знайте: что бы вы ни делали, вы никогда не станете сильнее осла!»
У меня потемнело в глазах. Я почувствовал головокружение, лицо приобрело малиновый цвет, ноги налились свинцом; я стал оглядываться вокруг, отчаявшись хоть как-то вернуть самообладание.
Тот первый холодный душ был, что надо. Я никогда больше не хвастался и даже не интересовался своей физической силой.
Развлекательная память
Меня всегда привлекали ловкость рук и мастерство фокусников. В двенадцать лет я ни за что на свете не пропустил бы ни одного вечернего представления фокусников в нашем городе. Однажды я набрался смелости и познакомился с одним из исполнителей, о мастерстве которого громко кричали афиши. Сначала я почувствовал, что он хочет отделаться от меня, но потом, тронутый моим разочарованным видом, он пригласил меня на обед. Должно быть, он заметил во мне какие-то необходимые ему качества, потому что вскоре он сделал меня своим ассистентом.
В результате я почти стал профессиональным чародеем, и такая работа рассеяла мои романтические иллюзии об этом виде развлечений. Несмотря на это, я никогда не терял уверенности в существовании действительно чудесных сил. Фактически мой интерес даже усиливался, когда я наблюдал исполнение определенных трюков: например, способности некоторых людей демонстрировать необыкновенную память. Я говорил себе, что здесь никакие фокусы невозможны. Этот дар выглядел чудом, и я решил, что однажды сам буду обладать такой же памятью.
События шли чередой: война, революция и, наконец, моя встреча с Гурджиевым в Константинополе. Воодушевленный его заинтересованностью в моей работе в Институте, я доверил ему свою зачарованность психическими способностями человека, в основном еще не изученными.
Он спросил меня, какую из них я бы особенно хотел развить.
«Память», – ответил я.
Георгий Иванович улыбнулся и спокойно зажег сигарету. Затем он объяснил, что существует много видов памяти, но на своем этапе развития я могу управлять только одной – памятью «развлекательной». Он добавил, что научит меня, как развить этот тип памяти при условии, что я буду заниматься и пользоваться для этого любой возникающей возможностью.
Некоторое время я думал, что он забыл о своем обещании, а напомнить ему боялся. Но однажды, когда мы остались вдвоем, он дал мне упражнение. Я поразился его беспристрастной и непринужденной манере, с которой потом я познакомился более близко. Он велел дать ему знать, когда я преуспею. Через два дня я справился и был готов к проверке. Тогда он дал мне другое упражнение.
Нет нужды здесь детально описывать упражнения. Мало сказать, что Георгий Иванович детально объяснил мне законы мнемотехники. Через несколько месяцев практики я мог выполнять уже несколько трюков. Например, я просил публику предлагать слова на разных языках и присваивать каждому слову номер. Получив список из сотни или около того слов, я просил кого-нибудь прочитать этот список один раз, но не по порядку. Например, читающий мог говорить: «67 electricity, 18 miracle, 42 thank you, 33 здравствуйте», – и так далее. Потом меня спрашивали, какое число соответствует определенному слову, или наоборот. Я всегда давал правильный ответ. Людей изумляла моя способность повторять длинные списки слов, соответствующих номерам, по возрастанию или по убыванию.
Позже я усовершенствовал свое представление. Я мог уже запоминать лица людей, дающих мне слова с соответствующими номерами, а вскоре научился распределять в правильном порядке смешанную последовательность слов.
Благодаря мастерскому владению принципами, данными мне Георгием Ивановичем, и благодаря дополнительному упражнению я мог исполнять следующее:
Кто-нибудь из аудитории на доске записывал восемь чисел, каждое число – восьмизначное. Числа записывались одно над другим, в итоге образуя квадрат. Этот квадрат затем от меня скрывали. Потом кто-нибудь указывал ряд или столбец, и я перечислял всю последовательность.
Кроме того, по любой координате в квадрате – например, «третья колонка, четвертый ряд» – я мог назвать соответствующее число и сказать, как часто оно появляется. Наконец, не задумываясь ни на мгновение, я мог сказать, сколько раз повторяется любое число. Публику еще больше завораживало, когда я выполнял эти трюки, одновременно выполняя требующую ловкости рук работу или даже танцуя. Очевидно, что не было никакого надувательства, я мог одинаково хорошо давать правильный ответ в любом месте и в любое время.
Все это не выходило за рамки представления для кабаре, но люди наивно приписывали мне сверхъестественные способности. Я настаивал, однако, что это только упражнение по мнемотехнике – доведенное до предела, конечно, но все же основанное на простой логике.
От грез к реальности
Шел 1921 год. Я жил в Константинополе уже около года и был уверен, что Россия переживает дурной сон, который не может продлиться долго. Если не завтра, то возможно через месяц, два месяца, год, но в итоге все будет как прежде. Все утихнет. Мы сможем вернуться в свои дома и жить по-прежнему – не совсем как раньше, конечно, но, возможно, мы сможем найти новый способ, основанный на принципах подлинной справедливости и взаимопонимания различных классов общества. Я не помню, обсуждали мы это с Успенским или нет, но надежда на скорое возвращение в Россию была жива и глубоко сидела в каждом из нас.
В то время я думал, что последний очаг белого русского сопротивления в Крыму еще не уничтожен и царские деньги все еще спокойно торгуются на рынке. Русские эмигранты ежедневно следили за событиями, всех охватила господствующая на Константинопольской фондовой бирже лихорадка. Некоторые избавлялись от своих рублей, жалуясь при этом на иностранных дельцов, пользовавшихся (с их точки зрения) их несчастьем и покупавших по бросовым ценам. Другие, заработавшие к тому времени немного турецких денег, с радостью покупали большие партии царских банкнот, задумав по возвращении в Россию приобрести недвижимость.
Я тоже начал зарабатывать деньги и однажды, проходя мимо пункта обмена валют, очень удивился, увидев кипу царских банкнот крупного номинала, выставленную за смехотворную сумму в несколько турецких фунтов. «Что за идиоты, – подумал я. – Это удача. В России я буду богат! Но все слишком легко! Возможно, я не должен…и все же… Подумать только, родители мечтали продать облигации и получить за них 200 000 рублей прибыли. Теперь их мечта сбудется, у меня будет 200 000 рублей!» С такими мыслями я зашел в обменную контору и ухватил свою маленькую удачу за хвост. Прибыв к Гурджиеву в дом № 35 по улице Йемениди, я был настолько вне себя от радости, что он спросил меня со своим обычным спокойствием: «Чему вы так радуетесь, Чехович?»
«Я встретил идиотов, Георгий Иванович».
«И?»
«Всего за три турецких фунта я приобрел более 200 000 рублей. Вы понимаете, Георгий Иванович, каким это будет состоянием, когда мы вернемся в Россию!»
Теперь я понимаю, сколь наивным я должен был выглядеть, и почему Гурджиев не стал сразу разрушать все мои безумные надежды. Он был очень любезен весь обед, и даже несколько раз назвал меня «денежным мешком».
Вначале я воспринял его серьезно, и, надувшись от собственной важности, действительно ощущал себя богачом. Но каждый раз, когда он называл меня «денежным мешком», я ощущал иронию и все более и более сомневался. И все же мне трудно было перейти от слепой самоуверенности к малодушному сомнению. Тем не менее, сомнения победили, и я, наконец, рискнул спросить: «Георгий Иванович, вы говорите так, будто я совершил ошибку. Могут ли все эти банкноты действительно ничего не стоить?»
«У них есть ценность, но не та, о которой вы думаете».
«А вы, разве вы не купили бы их?»
«Да, я действительно хочу купить некоторое количество, и с радостью купил бы и ваши, но только когда они будут стоить вполовину дешевле обоев. Я хотел бы оклеить ими стены».