И чего это вдруг? Ведь до моей фамилии в книге вечерней поверки ещё полсписка. Сейчас прицепится, козёл.
– Скутин. – негромко повторил старшина Вознюк.
И, поскрипывая хромовыми сапогами, не спеша подошёл ко мне по проходу меж двухъярусных коек, в котором выстроилась рота. Остановился напротив и оценивающе взглянул на меня. Так и есть – на сегодня он меня выбрал своей жертвой.
Гондон наш старшина был редкостный. Его земляки, солдаты с Украины, обещали чокеровать его на гражданке, если он приедет туда в отпуск. Солдатская служба вообще тяжела, где бы она ни была. Служба в глухом таёжном гарнизоне на лесоповале – тем более не пряник. Но старшина приложил массу изобретательности и фантазии, чтобы сделать её совсем невыносимой. К нам его перевели со строевой части, с учебки. И все прелести армейского долбодятелства мы узнали на своей шкуре. Отбой-подъём за сорок пять секунд по десять раз подряд, причём ежедневно. Хождение в столовую в одних хэбэшках в сорокаградусный мороз, да ещё с песней. А если плохо спели – то вместо столовой ещё пару раз по стадиону и с песней. Обед за десять минут, ужин-завтрак – за пять, когда торопливо обжигаясь и давясь, пытаешься проглотить свой скудный рацион. Но не успев всё намять, слышишь отрывистую команду: «Рота – встать! Закончить приём пищи!» Выравнивание табуреток, одеял и подушек по ниточке, выравнивание и укладывание снега возле казармы кубиками, высотой ровно один метр, проверялось деревянным метром. Нормальная армейская муштра В общем, да только сверх всякой меры, да ещё на хрен кому нужная в стройбате! От нас, военных строителей, требуется только одно – план, а остальное до лампочки. И все стройбаты так жили.
Когда к нам на Новый год приехал комбат и солдаты пожаловались ему на это, то старшина имел долгий неприятный разговор с комбатом, начальником комбината и начальником штаба. Вознюку популярно объяснили, что его служба оценивается командирами не в заправке коек и хождении солдат строем, а в кубометрах заготовленной древесины. И что за невыполнение плана его будут сношать по самые не балуй. И выровненные по ниточке подушки его не спасут. И что солдаты страшно, нечеловечески устают на лесоповале, нечего им отбои-подъёмы на время устраивать, никому это не нужно. В случае войны стройбат всё равно ни на что не годен, не вояки это. А начальник комбината пообещал по блату пристроить старшину на вакантное место на Новой Земле, там ведь тоже стройбат есть.
В общем, подрезали крылышки этому говнюку-Вознюку. Но у него осталась любимая развлекуха – вечерняя поверка. Если кто-то, замешкавшись, отвечал нечётко, или не очень ровно стоял в строю, старшина ровным глухим голосом произносил:
– Из-за этого долбодятла повторяем вечернюю проверку.
Этим самым он демонстрировал свою власть над солдатами: «От меня зависит, ляжете вы спать, или ещё стоять будете». А в конце поверки он обычно прикапывался к какому-нибудь солдату, избрав его поводом для насмешек, а в конце лепил ему наряд вне очереди. Старшина считал, что у него незаурядное чувство юмора. И солдаты, которые только что ненавидели старшину, тоже смеялись вместе с ним над очередной жертвой. Не понимая, что в следующий раз может быть их очередь.
И в этот раз старшина прикопался ко мне.
– Вот что, Скутин… Скажи мне – почему у тебя такая умная физиономия?
Что угодно я ожидал услышать – только не это.
– Да чего там, – говорю, – нормальная физиономия.
– Ну да, нормальная! Рассказывай мне… Все солдаты, как солдаты – стоят, ждут конца поверки, спать хотят. И только ты один – я же вижу – о чём-то думаешь! Почему у тебя такая умная физиономия?
Ну козёл! Сейчас ты огребёшь:
– Чтобы скрывать свои глупые мысли, товарищ прапорщик!
Рота грохнула страшным раскатом смеха. Насколько необычен был вопрос, настолько же неожиданный был ответ. И только старшина не смеялся. Он оценивающе посмотрел на меня, поняв, что в лице этого салаги-новобранца получил достойного противника. Поскольку впервые рота на вечерней поверке смеялась не над его собственными шутками. Мнение солдат было не на его стороне.
Но он умел достойно проигрывать.
– Ну вас на хрен, – махнул он рукой, – отбой.
И прикрикнул громче: – Отбой, рота! Не поняли?
Повторять больше не пришлось, все разбежались по своим двухъярусным шконкам. И с наслаждением и облегчением закрыли глаза. День прошёл, и слава богу – спасибо, что не убили, скорей бы завтра на работу.
Кто их поймёт, этих женщин!
Осень 1980 года, Северная Карелия, 909 военно-строительный отряд, пос. Новый Софпорог – пос. Тунгозеро – гарнизон Верхняя Хуаппа.Итак, наступила осень. Собран в закрома Родины урожай картофеля, поэтому в нашем гарнизоне наступила новая эпоха, радостная для старослужащих и не очень радостная для первогодков. Молодые грустили, что теперь начнутся наряды на чистку картошки, второгодки радовались, что смогут жарить картошку на камбузе, после отбоя. Дело в том что к началу лета съедалась вся картошка и на второе готовили в основном каши и капустное рагу (просто варёная квашенная капуста). И так до нового урожая. Осенью маневровый тепловоз притаскивал в Новый Софпорог вагоны с картошкой, а до Хуаппы эту картошку возили самосвалами нашей «дурколонны» (дорожно-строительной). Это повторялось каждый год. Поскольку солдаты имели склонность загонять картошку местным жителям, целыми МАЗами, то сопровождающими к ним давали прапорщиков. Это было очень «мудрое» решение. Теперь продажей картошки налево занимались сами прапорщики, солдаты-водители просто возили и ссыпали её куда прикажут, и вообще были не при делах, им ничего не перепадало. Впрочем, справедливости ради, воровали умеренно, большая часть картошки всё же попадала на овощесклад Верхней Хуаппы.
Итак, я еду на МАЗе, гружённом картошкой от Софпорога в родимую Хапу. Сопровождающим был наш взводный прапор Серёга Корюхов (фамилия изменена). Здоровый, под два метра ростом, уральский парень, видный, с атлетической фигурой «и румян, и пригож сам собой» (с). И чего в прапора подался? Неужто сидеть до сорока лет, самые лучшие свои годы, в занюханном гарнизоне в лесной глуши – это самое большее, на что он способен? Как говорили у нас о прапорщиках: «Жизнь прошла мимо». Впрочем, платили в стройбате командирам хорошо, да ещё северные надбавки, пайковые и т. д.
В Старом Софпороге, перед пограничным шлагбаумом (погранзона всё-таки), мы свернули в сторону и заехали во двор к местному карелу, с которым Серёга уже договорился о гешефте. Разворачиваясь, я нарочно зацепил столб ворот и вывалил картошку так, что она засыпала двери сарая. Так тебе, сука, чтоб ворованное поперёк задницы тебе встало. Конечно, не картошку мне было жаль, а то, что я не в доле. Карел начал было орать, но я прикинулся шлангом, сделав тупое лицо: «Что с солдата возьмёшь… Дикие мы, из лесу, вестимо!» Карел стал возмущаться громче, и даже начал жестикулировать кулаками, намекая, что может сделать ими отпечаток на моем толстом курносом носу. Я как бы невзначай достал из-под своего сидения монтировку. Так просто, в зубах поковыряться. Карел как-то сразу сник, увял и вообще замолчал. Не знаю, почему, вроде бы я ничего не сказал ему.
Получив от карела деньги, Серёга скомандовал: «К магазину!» Там он основательно затарился: ящик водки (на Севере у нас только ящиками брали), консервы, несколько буханок хлеба и т. д. У меня ощутимо засосало под ложечкой, пообедать в отряде не успел. Но клянчить у прапора не стал, не новобранец какой сопливый, уже 10 месяцев отслужил, «честь имею». Если нормальный мужик, сам догадается угостить чем-нито, всё ж таки я ему картошку отвёз. Но взводный не догадался…
На пограничном КПП солдат понимающе хмыкнул, когда прочитал в моёй путёвке «груз – картофель» и увидел пустой кузов. Впрочем, ему до лампочки, к режиму погранзоны это не относится. И мы поехали дальше, по дороге минуя примечательные места: Чёртов Поворот, Смерть-гора. Много лесовозов перевернулось на этих сопках.
Когда проезжали Тунгозеро, навстречу нам, чуть не под колёса МАЗа, кинулась пожилая женщина с воплями:
– Ой, рятуйте, люди добрые, убивают! Караул!!!
Лоб у неё был рассечен, по лицу текла кровь. За ней гнался мужик ханыжного вида с внушительным дрыном и зверской мордой. Он орал женщине:
– Убью, сука лагерная! Куда заначку дела?! Крысятничаешь, падло!
Мы с Серёгой посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, приняли единственно правильное решение. Я выполнил экстренное торможение и мы выскочили из машины. Мужик-алкаш с размаху налетел на кулак Серёги и грохнулся на землю. Видимо, поскользнулся. Пытаясь его поднять, мы нечаянно уронили его снова. И так несколько раз подряд. При падении на землю у мужика на лице остались следы лёгких побоев, неопасные для здоровья. И вдруг жена того алкаша, схватив с земли выроненный мужиком дрын, с хрустом врезала им Серёге по спине, меж лопаток:
– Вы что ж, ироды окаянные, делаете! Мужа моего убиваете, изверги! Нелюди, звери!
– Саня, бежим! – мгновенно выдал взводный своё командирское решение. И мы рванули к машине, благо она недалеко. Серёга – парень здоровый, ноги длинные, и скоро оказался во главе нашей пешей (бегущей) колонны, в передовых частях отступающих войск. Я со своей хромой ногой драпал следом, прикрывал планомерный отход главных сил в лице командира.
Мы пулей влетели в кабину МАЗа, баба метнула вдогонку нам дрыном, который влетел в центральную стойку лобового стекла, к счастью ничего не разбил. Мужик, размазывая кровь с разбитого лица, обидно захохотал. Я включил вторую передачу и мы позорно бежали с поля боя. Через некоторое время сообразили, что едем не туда, проскочили поворот на Калевалу. Развернулись и снова проехали место нашего разгрома. Баба причитала и хлопотала вокруг мужика, а тот соколом смотрел вокруг, словно это он спас жену от побоев. Нам он погрозил кулаком, дескать: «Получили? Ещё хотите?»
– Чтоб я ещё когда вмешивался в семейные разборки, – вздохнул Серёга, – да пусть бы он лучше её убил!
– Кто их поймёт, этих баб! – поддакнул я сочувственно. – Спина сильно болит?
– Да уж, врезала она мне от души.
Но мысль о водке и еде продолжала сверлить меня неотступно. И я начал осторожно:
– А может водочки тяпнем по чуть-чуть? Такое дело, паньмайшь, обмыть надо, стресс снять.
– Ты за рулём, вообще-то, – буркнул Серёга.
Как будто это когда-то мешало кому у нас в тайге! Да все гражданские шофера в нашем ЛПК поддатые ездят, если есть на что водяры купить. Гаичников тут многие за всю жизнь ни разу не видели. Да и машин, признаться, мало ездит, тайга всё же, глухомань.
Блин, век себе не прощу, что смалодушничал тогда, стал клянчить у взводного. С тех пор твёрдо определил для себя: угощают – ну, можно и выпить, если хочется. Но сам не клянчи никогда.
Потом, постояв немного, пока прапор хряпнул слегонца водочки с тушёнкой, вернулись обратно в Софпорог, за следующей партией картошки. Не пустыми же на Хапу ехать. Тем более, что никто не контролировал количество вывезенного, главное – чтобы весь вагон картошки на Хапу вывезли. С Серёгой после этого я весь день не разговаривал. Не то, чтоб обиделся на него, не хотелось просто. Не о чем было.
Наследники Лазо
Зима 1981 года, Северная Карелия, 909 военно-строительный отряд, Новый Софпорог – Верхняя Хуаппа.С чего всё это началось? Где концы тех начал? Наверное с того, как я сидел в ленкомнате и слушал, как замполит Хаппонен, местный карел-двухгодичник, втирал нам про Устав. Было это не в нашем гарнизоне, а в Софпороге, где я со своим МАЗом был в командировке, текущий ремонт делал. Так вот, замполит Хаппонен вешал нам лапшу про Устав и дисциплину и в качестве наглядного примера прицепился к одному парню из Подмосковья:
– Вот военный строитель-рядовой … вчера был замечен в употреблении спиртного. В прошлом году он также был замечен пьяным, что говорит о систематическом употреблении этим солдатом спиртных напитков. А дома у него жена, ребёнок. Какой из него муж и отец, если в течение срока службы он дважды был пьяным? Практически – алкоголик.
Парень из Серпухова до сих пор стоял молча, пока замполит надрывался, «на этом отдельном примере мобилизуя общественность», но тут не выдержал:
– Вот только не надо мою семью трогать! Подумаешь алкоголик, два раза за год выпил. Да любой прапорщик во сто раз больше меня выпивает, и никто его алкоголиком не называет.