Пока мутный Жекин взгляд занимался всевозможными зацепами, висениями и прилипаниями, сам он в отчаянии ворошил свое смутное сознание в надежде, наконец-то, вспомнить, зачем он собственно сюда приехал. Он лежит в позе Штирлица, попавшего в застенки гестапо. Штирлица, который мучительно рождает гипотезу: откуда вдруг взялись отпечатки его пальцев на чемодане русской радистки. Периодически Жека импульсивно вскакивает со скрипучей кровати и нервно расхаживает по номеру. «А вот это конец, — впадает он в спокойную для себя, но леденящую душу незримого зрителя панику, позвонить в головной офис и задать шефу такой ошеломляющий вопрос — это провал! Это немедленное увольнение без выходного пособия. А на дворе бушует незаметный обывательскому глазу мировой экономический кризис. А кризис — это безработица. Значит никуда не устроишься. Если все же выгонят. Нет, нет — этого нельзя допустить. Надо все ж таки, наверное, попробовать перезвонить этому подонку Гоше, он же, гнида, мне командировочные оформлял, и осторожненько так попытаться у него что-то выведать». Жека ищет глазами свой мобильный телефон. Глаза ничего не находят. Наконец Жекино терпение громко лопается. Он смачно плюет на и без того загаженный пол и достает свою резервную трубку из четвертого внутреннего кармана (если считать сверху) своей запасной куртки. Куртка была взята им про запас с учетом всей мерзости питерской погоды. Жека звонит Гоше. Подонок мямлит что-то невнятное, но разобрать ничего невозможно. Все наводящие Жекины вопросы повисают в воздухе и не приводят к прояснению сложившейся ситуации. Все-таки мерзавец этот Гоша, он ведь как всегда уже пьян и обдолбан. Еще нет и одиннадцати часов, а он даже не может вспомнить, кто такой Жека. И за что его только держат в такой великой компании? Нет, конечно же, если бы Гоша имел с Жекой некий визуальный контакт, пусть даже очень размытый, он бы его, конечно же, вспомнил бы. А так, без контакта, это было невозможно. Правда, услышав слово «Питер» Гоша сильно возбудился и отчаянно залепетал что-то про какое-то собрание, на котором обсуждалось мерзкое крысятничество, творящееся в питерском филиале «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION». Но Жеке это абсолютно ни о чем не говорило. Ему некогда было ходить на эти отстойные собрания. Поэтому он ничего не понял из пьяного Гошиного бреда и продолжал в отчаянии вспоминать о том, как он тут оказался и что, черт его дери, должен он здесь сделать? Отступать было некуда, пришлось Жеке имитировать логические рассуждения разведчика Исаева.
«Так-так, — размышляет он, раз послали, значит что-то было им здесь надо. Просто так бы не послали. Могли, конечно, топы эти по своей обычной обдолбанности, послать кого-то не того и не туда. А могли послать именно «того», но тоже не туда. Много у этих топов было всегда различных вариантов. Но так чтобы просто так куда-нибудь послали, пусть даже и не туда — это исключено. Это ведь дополнительные расходы. А деньги топ-маркетологи всегда считать умели. Какой-то тут, судя по всему, назревал скандал. Недаром Гоша что-то лепетал про крысячество. Ну а я тут причем? Я ведь не в СБ работаю. К тому же, я ведь никогда не курировал этот питерский филиал. Слышать о его тухлости — слышал. Но никогда не вникал. Я же ездил в Питер только для того, чтобы поприкалываться над people в кабаке «СССР». Это был самый отстойный кабак на Невском проспекте. Но только там можно было вдоволь поесть настоящих домашних щей и попробовать настоящих же, почти домашних ароматных котлет. Запивать все это предлагалось исключительно «Hennessy VSOP». Других напитков в этом прикольном кабаке просто не было. Даже лимонадов и соков не держали там. При этом выпивать «Hennessy VSOP» предлагалось только полными стаканами, предназначенными исключительно для поглощения виски. А тем посетителям, которые выпивали все залпами, даже полагались специальные призы в виде бесплатных «вискаревых» стаканов с «Hennessy VSOP». В общем, прикольный такой кабак. С прикольнейшими такими традициями. В Люберцах, к сожалению, такого кабака не было. Даже знаменитый «Сбитый летчик» немного не дотягивал до «СССР». Меньше в нем было традиций. Поэтому и приходилось частенько сюда наезжать. Ну и за камушками питерской тоски тоже, конечно, приходилось. А иногда приходилось и за тем, и за другим сразу приезжать. Приятные, черт возьми, воспоминания, но надо от них поскорее как-то отвлечься. Они сейчас только вредят. Так-так-так. Кто же у нас в «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» рулит Северо-Западным направлением? Не помню. А встречал ли я здесь кого-нибудь во время своих наездов? Вот! Точно, встречал как-то на Невском люберецкого своего коллегу, начинающего тогда еще маркетолога. Серегой его зовут. Он как-то уж совсем грустно плелся из Русского музея в гостиницу. А перед этим он, оказывается, был в Петродворце, Исаакиевском и Казанском соборах, осмотрел освобожденный от лесов храм Спаса на Крови, а потом зачем-то поперся в Эрмитаж и даже успел еще в Зоологическом музее с кунсткамерой отметиться. Одним словом — идиот. Нашел куда ходить. Неужели в Питере больше посмотреть нечего? Понятное дело — начинающий еще маркетолог. Да-да, по-моему, он ведь и говорил тогда, что приехал в Питер именно в командировку. Скорее надо до него дозвониться!»
После нескольких неудачных попыток Жека, наконец-то, дозванивается. Серега почему-то находится на его территории. В Ростове он, почему-то. Топы, говорит, послали. А дальше, тоже что-то мучительно мычит. Ага, вот говорит, что его очень хорошо там принимают. Что тут, спрашивается, удивительного? Люберчан везде хорошо всегда принимают за исключением этого Питера. Они тут в Питере, видите ли, всегда сами с усами. Им, видите ли, Люберцы не указ. Вот и теперь пожинает Жека плоды этого скотского отношения. В Ростове бы уже не меньше трех гавриков сидело с раннего утра у двери его роскошного номера в ожидании того счастливого для них момента, когда Жека, насладившись содержимым предварительно затаренного холодильника, соблаговолит вальяжно к ним выйти и вникнуть в их нужды и чаянья. А тут… Ничего-ничего. Это все до поры, до времени! Не на того напали. Главное — это ведь во всем тщательно разобраться. А потом уже можно и наказать первого попавшегося.
Что же Серега? Вот и он тоже что-то мямлит в Жекином Ростове о крысятничестве у себя в Питере. О крысятничестве некоего Вовы Забулдыкина! У этого поганца Вовы, видите ли, уже давно не растут показатели продаж стратегического продукта, а рекламные бюджеты при этом у него как-то подозрительно год от года увеличиваются. Надо бы этого гада пощупать за вымя. Почему сам не приехал щупать? Не знает. Послали его зачем-то в Ростов. Пути начальства неисповедимы. В конце разговора Серега передает Жеке привет от Ирочки. «Она здесь, — говорит он ему, — рядом со мной! Ну все, пока. Мне некогда. Действуй — злодействуй!»
Ну вот, теперь вроде бы более-менее все ясно. В деле, наконец-то, появилась первая фамилия. А вместе с фамилией появился, наконец, у Жеки довольно приличный шанс разобраться в этом запутанном деле. Но его нечаянную радость неожиданно спугнула вдруг проснувшаяся в нем дикая ревность. Дело в том, что упомянутая Серегой Ирочка была его любимой ростовской проституткой. Кроме того, она по совместительству работала еще и офис-менеджером филиала «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION». И каждый Жекин приезд в Ростов проходил по почти одному и тому же сценарию. До обеда он выслушивал отчеты о проделанной работе и разруливал щекотливые нюансы провинциальных рыночных ситуаций, а уже начиная со второй половины дня и до самого позднего утра развлекался он с безотказной Ирочкой. Вначале они вместе планомерно объезжали все сколь-нибудь значимые ростовские кабаки. И нельзя было ничего пропустить им в этой планомерности. Все дело было в том, что в каждом из этих кабаков просиживало свою яркую, полную интересных событий жизнь великое множество общих друзей Жеки и Ирочки. И все это великое множество общих друзей всегда их обоих с большим нетерпением ждало. Особенно нетерпеливо ждало оно всегда именно Жеку. Дата его очередного приезда почти всегда была всем друзьям этим известна. И поэтому они каждое свое утро начинали с того, что в остервенелом нетерпении вырывали из своих дешевеньких лузерских календариков очередной томительный листок и при этом сразу столбиком пересчитывали количество дней, оставшихся до долгожданного Жекиного приезда. Он ведь был большим придумщиком в части каких-нибудь веселых шоу. И поэтому с ним всегда было интересно. Он мог, например, войти в какой-нибудь ростовский кабак в костюме какого-нибудь средневекового крестьянина-сеятеля и прямо с порога начать бросаться в посетителей полувысушенными экскрементами из большого эмалированного ведра. Все это действо символизировало у него знаменитый «круговорот дерьма в природе», открытый Войновичем в своем знаменитом «Чонкине». Народ всегда был в восторге. Смех, крики, спецэффекты, веселые брызги и соблазнительные ароматы! А Жека, как и положено настоящему шоумену, с невозмутимо-каменным лицом добросает все содержимое ведра до конца, поставит ведро аккуратно где-нибудь в углу и ходу. Надо ведь было ему всегда спешить. К следующим друзьям и уже с какой-нибудь новой своей шоу-шуткой. Ко всем ведь надо было за ночь поспеть ему. И везде отметиться каким-нибудь оригинальным приколом. Чтобы не было ни у кого на него никаких обид. Надо отметить, что у себя в Люберцах Жека никогда так не веселился. В Люберцах шутников и шоуменов хватало и без него. В Люберцах всегда ведь зажигали не по-детски. И поэтому люберчан уже было трудно чем-либо удивить. Зато здесь, в этой далекой лузерской провинции его всегда ожидал очередной и оглушительный успех.
Наконец, объехав к утру все запланированные кабаки, вдоволь напотешившись, набросавшись и наобщавшись со своими добрыми друзьями, Жека с Ирочкой устало возвращались в офис. В офисе на большом столе директора ростовского филиала «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» они утомленно предавались большой и чистой любви. Без всяческих извращений. Такая у них была традиция. В ходе совокуплений Жека всякий раз обещал перевести Ирочку к себе в Люберцы. И всякий раз при этом никогда и ничего для этого перевода не предпринимал. И это тоже была у них такая традиция. А традиции надо выполнять неукоснительно. Гораздо неукоснительней федеральных законов. Так все и продолжалось в течение уже нескольких лет. А тут вдруг подвернулся этот урод Серега. И все летит в тартарары. Все традиции. Рушатся все высокие отношения. Жека представляет Серегу с Ирочкой на их любимом столе и приходит в неописуемую по своей силе ярость.
В припадке этой сумасшедшей ярости Жека с размаху бросает трубку своего мобильного телефона на пол и топчет ее тяжелыми коваными немецкими каблуками. Жека вообще обожает все немецкое. Особенно немецкий гомосексуальный дизайн. При этом особенно гомосексуальными ему представляются немецкие боевые самолеты времен давно уже прошедшей войны. Что-нибудь типа «Фокке-Вульф-190». Любили, видать, эти проказливые «фоккеры» всегда сзади к врагам своим пристраиваться, поэтому, наверное, и выработался у них с годами такой вот двусмысленный дизайн: «Суперджет-фаллос». Никто этого, правда, почему-то не заметил, но у Жеки глаз-алмаз. Ничто педерастическое не ускользнет от его опытного взгляда.
Когда мобильник, принесший дурную весть, наконец-то был окончательно уничтожен и гнуснейшая SIM-карта тщательно перетерта в порошок, Жека начинает ощущать всю тяжесть свалившейся на него недоступности мирового киберпространства. Как он теперь подберется к этой крысе, Вове Забулдыкину? Не идти же ему как последнему лоху в кабину междугороднего телефона-автомата на какую-нибудь отстойную почту? Да и номеров телефонных он не помнил никаких и никогда. Не говоря уже о том, чтобы записывать эти длиннющие номера в какую-нибудь засаленную записную книжку, как это часто делают самые отстойные из лузеров. Где же выход?
Жека мучительно морщит узкий лоб и опять вспоминает Штирлица, запертого в камере добродушным старикашкой Мюллером. За что же он его туда все-таки посадил? А-а-а, да, из-за чемодана. Стоп. У меня ведь тоже есть чемоданы. Ну не в полном смысле, конечно же, те отстойно-квадратные чемоданы из фильма. И, конечно же, не допотопные такие. От этой допотопности их не спасает даже хваленая «немецкость». Не сравнить их с Жекиными новомодные — «Hermes», «Delsey», «Samsonite». А что хоть в них-то? В новомодных-то в этих? Жека судорожно перерывает содержимое баулов. Чего в них только нет! Сразу можно догадаться, в каком состоянии эти баулы собирались. Ну а другого-то состояния ведь и не бывает никогда. Что с этим теперь поделаешь. Такая вот, значит, судьба. И, наконец, удача! Не все, значит, в судьбе этой плохо. Жека победно извлекает на свет Божий старый свой ноутбук. Жека подключает ноутбук к электросети. Заветный зеленый светодиод почему-то не загорается. «Наверное, как всегда, не работает розетка,» — думает Жека. Догадка оказывается верной. Рабочую розетку Жека находит только лишь в туалете. Розетка прикрыта от посторонних глаз телом грязно-серого унитаза. «Видимо, это какая-то специальная розетка, — думает Жека, — к ней, видимо, подключается какое-то специальное устройство, ускоряющее, в случае необходимости, эвакуацию некоторых засранцев — любителей из мест общего пользования. А что? Очень, наверное, эффективно. Подселят, к примеру, в номер какого-нибудь долгоиграющего засранца-старпера, тот как засядет — и все, с концами. А ты потом делай, что хочешь. Можешь интеллигентно покашливать, пока терпения еще хватает. Можешь яростно колотить по двери, когда воспаленные глаза уже дрожат на мокрых от нетерпения щеках. И во всех случаях можешь услышать в ответ досадливо-раздраженное: «Щас-щас. Только сел ведь. Ну ладно, выхожу уже. Не ломайте вы дверь. Экий же вы нетерпеливый!» А здесь ничего этого не надо будет. Никаких лишних движений и разговоров. Берешь и молча нажимаешь какую-нибудь кнопочку на каком-нибудь специальном пультике. И ба-бах! Одно мгновение, и принудительное катапультирование засранца-любителя уже состоялось. Вон купол его парашюта трепещется на поверхности Фонтанки. А что? Очень даже удобно было бы иметь такое устройство».
Жека присоединяет ноутбук к потайной розетке, и поисковая работа начинается. На Жекином ноутбуке давно уже были установлены последние версии WiFi, WiMAX и Bloututh. Поэтому он, лихо разместив свой надежный device на треснутой крышке унитаза, без труда проникает в корпоративную сеть «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» и находит в справочнике все реквизиты гражданина Забулдыкина. Находит и сбрасывает ему в «ящик» сразу несколько гневных обращений по «мылу». В обращениях этих говорилось обо всем понемножку. Но одно обращение было особенно информативным. Во вводной части этого обращения коротко упоминалось хваленое питерское гостеприимство, приводились различные высказывания о холодильнике и о дежурных гавриках. В основной части обращения не было сказано ничего. Зато в заключительной части говорилось о том, что Жека намерен неистово жить с питерским филиалом, со всем сразу. Жить с 14.00 до 16.00 люберецкого времени без свидетелей. А с 16.00 до 18.00 люберецкого времени он выражал готовность жить с опальным филиалом в присутствии всех его дистрибьюторов. При этом сообщалось, что дистрибьюторы тоже входят в сферу Жекиных жизненных интересов. И совершенно не случайно в обращении делался акцент именно на люберецком времени. Дело в том, что оно иногда очень сильно отличалось от питерского. «Ничего-ничего, — думал Жека, злорадно потирая свои холенные ручонки, — пусть помучаются немного. Пусть немного посуетятся. Пусть побегают, по— дергаются и чего-нибудь там попересчитывают».
Но ожидаемой реакции почему-то не последовало. Жека вновь просматривает почту и замечает отсутствие извещений о том, что его сообщения прочитаны нерадивым адресатом. Вконец оборзевший Вова даже не удосуживался заглянуть в свой «ящик», чтобы затрястись от страха под давлением Жекиных угроз. Жеку душит очередной приступ ярости. Некоторое время он гневно перемещается в замкнутом пространстве своего отстойного номера. Напуганные энергетикой стремительных Жекиных перемещений свинотараканы лениво и гулко спрыгивают с батареи центрального отопления и неспешно, переваливаясь из стороны в сторону скрываются в многочисленных щелях растрескавшегося паркета. Наконец Жека немного успокаивается. Его горячая ярость сменяется холодной. Он решительно спускается в гостиничный холл и нервно крутит диск допотопного телефонного аппарата. Непривычная дивайсина никак не хочет Жеку ни с кем соединять. Этот аппарат, видимо, в свое время подарил этой отстойной гостинице сам старина Эрланг. Впрочем, тогда старик был, наверное, еще очень молод, да и гостиница еще была, наверное, по-молодому хороша. Наконец, Жека все-таки дозванивается до беспредельщика Вовы и оглашает холл гостиницы самыми грязными в стране ругательствами. Это здесь никого не удивляет. Тем более холл. Слыхивал этот холл кое-чего и похлеще. Особенно в революцию. Кроме похабных ругательств, до окружающих Жеку лузеров доносятся, порой, и вполне приличные слова и фразы: «крыса», «мыло», «зри в ящик, гад», «холодильник», «гаврики», «скоты», «пулей ко мне, уроды», «Невский палас», «отстой». Вот, пожалуй, и все. Все остальное было неприличным. А говорил Жека долго. Где-то минут, эдак, десять говорил он на одном дыхании. И, видимо, противник на том конце провода был в конце концов окончательно сломлен и полностью деморализован. Об этом можно было судить по победоносному Жекиному оскалу, с которым он бросил, наконец, тяжеленную трубку на массивные рычаги отстойного аппарата. А что? С этими спесивыми питерцами только так было и надо. Иначе успеха не видать. Они ведь как сейчас приспособились? Чуть что не по их, они сразу встают в позу, формируют строгий взгляд и спрашивают: «Вы случайно не забыли, что в нашем городе родился Президент Путин? Владимир Владимирович? А?» И если им сразу, с ходу просто, не напомнить, что в Люберцах родилось тоже очень много весьма достойных людей, тогда все, тогда конец. Тогда они принимаются делать все исключительно по-своему. И неправильно все сделают. А потому что им и не надо, чтобы было правильно. Им лишь бы наперекор все сделать. Но и люберецкие не лыком шиты! И у них, у люберецких значит, у них ведь особо не забалуешь!