Но я вспомнил слова другого моего друга, Гамзатова: «Если верный конь споткнулся на дороге, не вини коня, вини дорогу».
И простил его.
ЖЕНА ГАЛЯ. СОБАЧКА ЗОН МИРЕКЛ ОЛИМПИЯ, КОТ АФОНЯ, КОТ ШКЕТ. Я И СОСЕД РОСТ
Галя была на фестивале в Варне, когда вернулась, спросила: «Ругаться не будешь?» — достала из сумки нечто: два глаза, два уха и хвостик, как ниточка, — котенок грамм на сорок. И назвала Галя котенка — Ангел. Но пришел Юра Рост и сказал:
— Какой же это ангел?! Это типичный Афоня. (У котенка на мордочке было коричневое пятно.)
Сейчас Афоня взрослый, солидный, огромный кот и держится с таким достоинством, что так и просится называть его Афанасий Георгиевич.
Как и все в возрасте, Афоня консерватор.
Второй наш кот — Шкет среднего роста (как и я). Он прост в общении и демократ.
Шкет появился у нас лет через пять после Афони. Кто-то куда-то уезжал и оставил нам кота, как его зовут, забыли спросить, я его назвал Шкет (так звал меня отец).
Шкет кот дотошный, он изучил все. Он даже знает, что у меня лежит в столе в запертом ящике, потому что не было случая, чтобы Шкет не появился, когда я открываю что-нибудь, и не заглянул туда. Когда приносят пенсию, он прыгает на комод и смотрит на ведомость — какая у кого пенсия. А как-то когда от нас уходила знакомая, я увидел, что из ее полиэтиленовой сумки виднеется кончик хвоста. Это Шкет проверял, что эта дама с собой носит.
Афоня у нас главный кот. За ним иду я, за мной — Шкет. С таким рейтингом согласны все, кроме Зон Мирекл Олимпии и моей жены Гали. Галя считает, что самая главная у нас в доме собачка Липочка, потом она, потом — как хотим: хотим кот Афоня, за ним — Шкет, хотим кот Афоня, за ним — я! «Сами разбирайтесь!»
Зон Мирекл Олимпия (для своих собачка Липочка) — лучшая подруга Гали. Они неразлучны, вместе ходят на работу, на выставки, на презентации, вместе спят, вместе завтракают, обедают и ужинают, вместе смотрят телевизор.
Утро у нас начинается так: сначала приходят Шкет с Афоней и начинают мяукать — чтобы я пошел с ними на кухню и покормил их. Потом прибегает Липочка, ложится на спину, чтобы я ее почесал и сказал, что она красавица — раскрасавица! Это ей надо обязательно сказать с утра, иначе у нее весь день будет плохое настроение. Потом встает Галя и идет с Липочкой гулять. Теперь Шкет ложится на спину, и я ему говорю, что мы его любим ничуть не меньше Липочки.
А потом я слышу шаги. Это в квартире надо мной проснулся Юра Рост. И летом на потолке появляется мокрое пятно и начинает капать — это Рост у себя на балконе поливает цветы. (Балкон Юры над моим эркером.) А зимой на этом балконе Рост ставит елку. Украшает ее красивыми игрушками, прилаживает лампочки, и горит она у него, пока не растает снег.
Я спросил Юру:
— Зачем ты ставишь эту елку? В комнате от нее темно. А снизу не видно.
— Да? А я думал, дети смотрят, — огорчился Юра.
И на следующий Новый год елку не поставил.
Первого января утром его разбудил звонок в дверь. За дверью делегация мальчишек.
— Дяденька, вы что, заболели?
— Нет, здоров. А почему вы так решили?
— Елки нет.
И с тех пор каждую зиму на балконе над моим эркером стоит елка, и на ней сверкают игрушки и лампочки.
ПРО ЛЮБОВЬ
Я был молод и был влюблен. Безнадежно. Она была замужем и не была ко мне благосклонна. Но как-то вдруг позвонила и пригласила меня к себе вечером на чай (муж был в отъезде).
Я занял денег, поехал на Центральный рынок, купил большой букет цветов и персики. Она жила на площади Маяковского, в доме, где был магазин «Грузия». Я поднялся на ее этаж, остановился перед дверью. Сердце в пятки уходит. Спустился в магазин, купил бутылку коньяка.
Она пригубила маленькую рюмочку, а я — всю бутылку. Храбрости не прибавилось.
Спустился, купил еще бутылку коньяка. Поднялся. Сидим. Она опять пригубила маленькую рюмочку и ела персики, а я выпил вторую и понял: уже тепло, еще грамм сто добавить — и будет полный порядок, но было уже одиннадцать вечера, магазин закрылся. И я предложил ей вызвать такси и поехать в аэропорт «Внуково».
— Там буфет всю ночь работает, — объяснил я.
Она отказалась.
— Ну как хочешь, — сказал я.
И поехал во «Внуково» один.
Прав был Венечка Ерофеев: каждому поют свои ангелы.
САМОУБИЙЦЫ
В фильме «Не горюй!» отец Гермоген говорит: «Да вознесет Господь Бог каждого в свое время!» Читатель, вы задумывались когда-нибудь, почему все религии не любят самоубийц? А вот почему. Каждому свое время. Там знают, кто когда должен появиться и готовы его принять. И вот представьте себе, какой-то тип спьяну сиганул с балкона и явился Туда: — «А вот и я! Здрасте!» Ему не очень-то рады. Говорят: «Простите, но вам совсем на другое время назначено». — «Но я-то уже здесь». — «Видим. Отойдите пока вон к тем товарищам, что в сторонке стоят. А если появится окошко, мы вас пропустим». А товарищи те — это тоже самоубийцы, и тоже окошка ждут. Вот и околачивайся в этой веселенькой компании неизвестно сколько лет, десятилетий или веков. Нет уж!
ГОЛЫЙ ЛЫСЫЙ МУЖИК
В семьдесят шестом году американцы отобрали «Афоню» для показа на кинофоруме в Лос-Анджелесе, и я должен был полететь туда на три дня.
Перед вылетом меня вызвал Сизов и сообщил, что фильм Акиры Куросавы «Дерсу Узала» получил в Лос-Анджелесе «номинейшн» на «Оскара» за лучший иностранный фильм, и поручил мне эту «номинейшн» получить и привезти.
— Это такая доска, на ней нарисован голый лысый мужик, — объяснил мне Сизов. — Фильм — наш, советский. Ты все равно летишь туда, вот и возьми эту доску, чтобы мне из-за этого сутки в воздухе не болтаться!
Из-за нестыковки самолетов в Нью-Йорке я задержался, и в Лос-Анджелес на день опоздал.
Доску с голым лысым мужиком вместо меня получил помощник консула и, когда я прилетел, он мне эту доску вручил. А также он дал мне билеты на торжественную церемонию и на банкет. И объяснил, что в зале я обязательно должен сидеть на своем месте, потому что всех номинантов будет снимать телевидение.
В этот же день был просмотр «Афони». В холле кинотеатра меня встретили классик американского кино — автор фильма «Королева Христина», кинорежиссер Рубен Мамулян и советский консул (консул специально прилетел на просмотр «Афони» из Сан-Франциско). Мы стояли и беседовали. Мамулян сказал, что в этом году советский фильм вряд ли получит «Оскара». По политическим мотивам.
Пришли на просмотр и бывшие мосфильмовцы — Яша Бронштейн, Миша Суслов и другие… Они стояли в стороне и ко мне не подошли, чтобы у меня из-за общения с эмигрантами не было неприятностей. И я к ним не подошел, чтобы не подумали, что они агенты. Так мы и смотрели друг на друга издалека.
Зал был большой, около трех тысяч мест. Я сидел с Рубеном Мамуляном, смотрел на экран и думал: «Зачем я привез сюда эту картину? Они ничего не поймут». Чтобы перейти дорогу, я стоял полчаса из-за машин, а у меня за весь фильм проехало не больше десяти-двадцати.
Но американцам фильм, как ни странно, понравился. Они долго аплодировали, и была очень доброжелательная пресс-конференция.
РУБЕН МАМУЛЯН
Рубен Мамулян был родом из Тбилиси. Уехал он где-то в начале двадцатых, а разрешили ему посетить родину только через полвека — в семьдесят третьем. До этого считалось, что он снял антисоветский фильм «Ниночка» и впускать этого очернителя в страну ни в коем случае нельзя. «Ниночку» эту никто не видел — но так считалось! Во время той поездки Мамулян показал мне фильм, и, вернувшись в Москву, я сказал начальству, чтобы они посмотрели фильм. «Ничего антисоветского в этой ленте нет. Смешная и добрая комедия с Фрэдом Астером в главной роли». Начальство посмотрело «Ниночку», и Мамуляну дали добро на въезд.
В Тбилиси его принимал Лева Кулиджанов. Он рассказал: в день приезда, уже ночью, когда они возвращались из ресторана на фуникулере, Мамулян захотел посмотреть на дом, где он жил до революции. В Сабуртало (район в Тбилиси) они вошли в типично тифлисский дворик — с фонтаном посередине и верандами, и Рубен стал вспоминать и показывать, кто где жил. И вдруг откуда-то сверху женский голос:
— Рубен, это ты?
На веранде третьего этажа, облокотившись на перила, стояла седая женщина в халате.
— Я.
— А меня ты узнаешь? — спросила женщина.
— Нет… Хотя… Подожди, подожди. — Рубен снял очки. — Узнал! Ты Натэлла!
Та покачала головой:
— Натэлла там, — она подняла палец и показала на небо. — Я ее дочь.
СПИЦЫ № 2
На следующий день у меня была задача: купить Ланочке спицы № 2. Рубен Мамулян любезно предложил, что он заедет за мной к шести часам, и поэтому времени у меня было много.
Дочь моя Ланочка очень скромная, и поэтому всегда, когда я спрашивал, что ей купить, говорила: «Мне ничего не покупай, папа». И мне самому приходилось ломать голову над тем, что ей понравится, а что — нет. На сей раз я сказал: «Ланочка, я все равно тебе что-то привожу и не уверен, что это тебе нужно. Скажи честно, что бы ты действительно хотела, чтобы я тебе привез?»
Она подумала и сказала: «Ну ладно, папа, если у тебя останутся деньги, купи мне спицы для вязания, № 2».
Не буду вас утомлять подробностями, но после многочасового блуждания по этажам безмерного супермаркета, где на первом этаже продавались одноэтажные коттеджи, мне все-таки удалось найти эти спицы № 2. Оказывается, жестами очень трудно объяснить, что тебе нужны именно спицы для вязания.
СУВЕНИР
Я вспомнил, как помогал одному нашему хроникеру во время туристической поездки в Японию сделать покупку. Хроникер почему-то решил, что я знаю английский язык, и попросил меня помочь купить ему презервативы с усиками.
— Ну не знаю я, как по-английски презерватив, — попытался увильнуть я.
— Наверное, так и есть — «презерватив», это не русское слово.
Пришли в аптеку. Юный продавец в очках очень вежливо поприветствовал нас и спросил по-английски, чем он нам может помочь.
— Зе презерватив, — чтобы было понятнее, я приставил артикль «зе».
Он не понял.
— Презерватив фор лав, — выкрикнул хроникер громко, чтобы было понятнее.
Продавец пожал плечами. Тогда хроникер сжал кулак, выставил руку вперед и стал показывать, что он на нее что-то надевает.
Продавец кивнул и показал нам резиновые перчатки:
— Это?
— Нет! Ноу! Найн фор арбайтен, фор лав с майн фрау, — заговорил на «эсперанто» хроникер и показал на то место, где располагалась часть тела, для которой предназначалось это великое изобретение французского ученого.
— О, кондом! — догадался наконец продавец.
— Гондон, гондон! — обрадовался хроникер. — Дошло наконец!
Продавец тоже заулыбался и положил на прилавок пакетик.
— Есть разных цветов. Вы какой хотите? — спросил он.
— Цвета любого, только объясни, что мне надо с усиками.
Как будут усы по-английски, я тоже не знал. Я показал на пакетик и пошевелил двумя пальцами:
— Вот этот гондон, но с усиками, понимаешь?
Продавец не понял. Хроникер приложил руку к своему месту и там пошевелил пальцами, продавец покраснел и стал сопеть.
— Ну тупые! — сказал хроникер.
— Подожди, сейчас он поймет. Вот это, — я постучал по пакетику, — с усиками, — я подергал себя за усы и еще раз пошевелил двумя пальцами.
Продавец вконец испугался, сказал нам — вейт, плиз, ушел, через несколько секунд вернулся с пожилым господином, наверное, своим папой. Папа спросил строго, что нам надо. Мы повторили процедуру с пальчиками и с усами, папа каким-то образом понял, что мы ищем, и сказал:
— Это в Японии не продается. Департамент здравоохранения это запретил, — но он может предложить нам разноцветные изделия, и начал класть на прилавок пакетики: — Вот малиновые, желтые, зеленые и даже черные есть.
— Скажи, что берем малиновые, и спроси, есть ли у него свечи от геморроя, настоящие, японские?
Как будет по-английски «свечи от геморроя», я тоже не знал, а объяснять на пальцах категорически отказался, свечи хроникеру мы купили, когда пришли на корабле из Нагасаки в порт Находку.
УЛЫБКА В КАРМАНЕ
Ровно в шесть ко мне в номер поднялся Мамулян.
— Ты что, еще не одет?! — удивился он.
— Как не одет? Одет. — На мне был мой парадный синий костюм, рубашка, галстук.
— Но нужен смокинг и бабочка! — Сам Мамулян был в смокинге и бабочке.
Я сказал, что никто меня не предупредил, и свой смокинг я не взял. (Смокинга у меня вообще никогда не было.)
— Что делать? Прокат закрыт! Ну ладно, сойдет и костюм, но бабочка у тебя хотя бы есть?
— Есть! — И я достал из ящика бабочку.
Ту самую бабочку, которую мы купили с Таланкиным в шестидесятом году в папиросном ларьке перед поездкой на фестиваль в Карловы Вары.
Я не удивился, когда в самолете обнаружил в ботинке эту бабочку. Дело в том, что бабочка висела у меня в шкафу вместе с галстуками над ботинками. Иногда идешь, чувствуешь какой-то дискомфорт, снимаешь туфлю, а там бабочка! Это случилось и перед вылетом в Америку. (Упала в ботинок.)
Я пошел в ванную, снял галстук и примерил бабочку. Она была на резинке, узкая и мятая. Резинка жала. Я снял бабочку, стал развязывать узелок. Узелок не развязывался. Я начал помогать себе зубами, узелок поддался, но и зубы отлетели! «Тьфу, забыл, что передними можно только улыбаться!»
Перед отлетом в Америку у меня разболелся передний зуб, и я пошел к Семену Семеновичу, знакомому стоматологу. Он сказал, что зуб надо удалить, а то вдруг он у меня там, в Америке, заболит, а зубы лечить в Америке очень дорого, дешевле машину купить! Он выдрал мне зуб, обточил два соседних, поставил временные коронки и предупредил, что пищу надо жевать коренными, передними только улыбаться.
Я сунул зубы в карман и посмотрел на себя в зеркало — без них я себе не понравился.
— Георгий, поторапливайся! — позвал меня Мамулян.
— А сколько нам ехать?
— Минут сорок.
«Высохнет», — подумал я и смочил бабочку водой.
У гостиницы нас ждал черный лимузин с советским флажком. Это мне уж совсем не понравилось.
Я положил бабочку на сиденье, сел на нее. И так, с красным флагом на капоте лимузина, с зубами в кармане и с мокрым задом, представитель великой державы поехал на национальный праздник американского кино.
Перед зданием, где происходит церемония вручения «Оскара», выстроены временные трибуны, на которых сидят десятки тысяч зрителей, пришедших посмотреть на подъезжающих «звезд». Тысячи корреспондентов, сотни полицейских. Блицы, прожектора, оркестры, лимузины. В мощных динамиках звучат объявления: «Элизабет Тейлор»! «Грегори Пэк»! «Лайза Миннелли»! «Джек Николсон»!…
Вошли в фойе. Я смотрю только на бабочки и на зубы. Бабочки на всех разные — атласные, бархатные, шелковые, серебряные, прошитые золотой нитью, с брильянтами — но все широкие! А зубы у всех одинаковые — ровные, блестящие, заграничные! Если судить по шкале моего зубного врача, у каждого во рту — минимум «Мерседес», а у некоторых и «Роллс-ройс». И все улыбаются.
Рубен сказал, что поскольку мы сидим в разных местах, надо договориться, что после окончания мы встретимся здесь, и заметил, что бабочка на мне сидит косо. (Я нацепил ее в последний момент.)
Я пошел в туалет, снял бабочку, перевернул, надел наоборот. Теперь она встала набекрень в другую сторону. «Хрен с ним, — подумал я. — Все равно меня никто здесь не знает». И пошел в зал на свое место.
Там рядом со мной оказался продюсер Акиро Куросавы. Имя его я сейчас точно не помню, а выдумывать не хочу. И для краткости буду называть его «Мой Японец». Фильм «Дерсу Узала» снимался на «Мосфильме», и мы с Моим Японцем были хорошо знакомы — часто обедали вместе в столовой. Мой Японец мне обрадовался, я ему — тоже, он был очень симпатичный человек. (Тем более что доска с «голым лысым мужиком» уже стояла у меня в номере на диване!) Мой Японец тоже обратил внимание, что бабочка у меня сидит криво. Я сказал, что знаю об этом, и продемонстрировал ему непокорный нрав моей бабочки — нажал на нее пальцем и отпустил, она моментально заняла прежнюю позицию. Мой Японец сказал: «джаст э момент», потрогал мою бабочку, потом достал кошелек, вынул из него монетку десять центов, опустил ее в складку верхнего крылышка бабочки, посмотрел внимательно и сказал: