Шуточная жалоба Юлия Кима «Ах, не досажали, не дожали, не догнули, не доупекли» действительна в обе стороны. Я всегда и письменно и устно утверждала (и в худшие времена, до всяких перестроек), что КГБ поступает глупо, сохраняя мне жизнь, и что в этом они еще раскаются. Я думаю, что раскаялись в день закрытия их «конторы». Правда, они плавно переползут в другую, шурша длинными пушистыми «хвостами», на прикармливание которых по новому положению об агентуре они получили официальное право. Но зато какой повод! Какой ущерб для репутации! Но мало, мало. Не досажали-таки! Надо было как в Румынии. Не Горбачева, конечно. И не Раису Максимовну. И вообще расстреливать не надо. Этого мы уже не сможем никогда. Табу. А вот Крючкову — лет десять, да всему руководству V отдела — по десяточке (Филиппу Бобкову, например), да следователю Вавилова Хвату, да следователю — последнему — Анатолия Марченко, да следователям Василия Стуса, Ильи Габая, Юрия Галанскова — столько же. Хотя бы за мертвых! Помните последние кадры из «Зорь», которые «здесь тихие»? За Лику, за Соню, за Галку! За всех… Таков закон войны. Даже если эта война гражданская! Особенно если гражданская…
Кто не стреляет первым, тот погибает, а вместе с ним гибнет его дело. Его страна… 30 декабря, окруженный российской спецчастью и «Мхедриони», при попытке взять его живым с помощью парализующих пуль, расстреляв все патроны и оставив последний для себя, погиб Звиад Гамсахурдиа. Погиб потому, что не стрелял первым в 1991 году, что оставил всех врагов в живых. Ну что же, они живы и глумятся над памятью погибшего героя. История не знает исключений. Добей гадину или заказывай себе гроб, как те достойные наши враги, которые сделали это, прежде чем войти в Белый дом. Для таких врагов и лучшего гроба, и воинских почестей от казны не жалко… Это тот максимум, что мы можем дать друг другу через пропасть, нас разделяющую. Между нами горит мост… И единственный привет, которым мы можем обменяться с баркашовцами в знак одинакового выбора с противоположным знаком, — это автоматная очередь.
Пейзаж после битвы может выглядеть весьма эстетично. Кровь можно замыть, друзей и врагов похоронить достойно и пышно, распить шампанское во здравие свободы и за упокой Совдепии на фоне горящего Белого дома. Если мы доживем до следующего октября, мы обязательно устроим утренник на Краснопресненской. С шампанским и с цветами, которые положим на могилы — пусть символические — честных соратников, бравших Белый дом, и честных врагов, его защищавших. А если не доживем, пусть это делают наши враги. Надо полагать, мы стоим и пуль при жизни, и цветов после смерти, ибо не лгали, не предавали, не продавались, не трусили, прожили жизнь в бою и с врагами не сотрудничали.
Газета «Завтра» просит меня при приближении к газовой камере включить габаритные огни. Попросторней надо строить газовые камеры, ребята. При ваших-то аппетитах на эти дела они у вас будут в три смены работать. Вон Владимир Вольфович ездил в Германию. Наверное, за чертежами… Пейзаж после битвы — это то, что ты честно добыл мечом. Твоя страна. Твоя свобода. Твой капитализм. Закрытие «их» — не твоих — газет. Арест «их» — не твоих — лидеров. За дело. Это война, а не круглый стол.
Сажи Умалатова, по словам «своих» же из «Завтра», плакала, когда их вывели из Белого дома. Попробуйте заставить плакать нас. Да мы и не выйдем! На месте наших врагов мы взорвали бы Белый дом. С собой и с половиной Москвы в придачу. Что и сделаем, надеюсь, когда придет наш час. То-то Руцкой во все посольства звонил… Слабо было умереть? Бей красных, пока не побелеют, — совет хорош, учтем.
А сейчас у нас пейзаж вместо битвы. Не после, а вместо! Вот это действительно кошмар. Сдавшийся на милость побежденных президент. Демократы, играющие роль кроликов в пасти красно-коричневых удавов из Думы… Оправдывающиеся выбороссы, которых выбросили, утопили, как котят, за то, что Гайдар спас страну от голода, а 3 октября от смерти, за то, что Бурбулис сделал Ельцина президентом, за то, что безоружные демороссы и дээсовцы пришли умирать к Моссовету за президента и капитализм… Но не думайте, что, если мы уйдем, кто-то здесь останется жить при социализме. Если для того, чтобы стереть с лица земли коммунистов, фашистов и империалистов, нужно стереть с лица земли эту страну вместе со всем ее населением, — мы не дрогнем и благословим свою собственную погибель. Когда-то наши предки подожгли Москву, чтобы не оставить ее врагу. Сегодня есть средства не оставить врагу всю Россию. Лучше быть мертвым, чем красным.
(«Новый взгляд», 1994, № 3)
Речь адвоката Г.М.Резника
в московском городском суде 14 октября 1996 г
ФрагментыГоспода судьи! Судебное разбирательство не оставило никаких сомнений в том, что все участники процесса, и прежде всего, разумеется, суд, вовлечены обвинением, предъявленным Новодворской, в ситуацию полнейшего, кромешного абсурда…
Ярче всего «зазеркальность», бредовость происходящего высветил в ходе процесса государственный обвинитель. Встретив в тексте публикации Новодворской строки: «Ты тварь дрожащая или право имеешь», господин прокурор задал подсудимой вопрос: «Кого вы, Новодворская, имеете в виду под тварью?» А когда порядком подрастерявшаяся Валерия Ильинична (ее, как известно, очень трудно ввергнуть в такое состояние) ответила: «Так это же Достоевский — «Преступление и наказание»», последовала фраза государственного обвинителя, достойная быть эпиграфом к нашему процессу: «Вы это бросьте. С Достоевским мы еще разберемся».
Так вот, используя выражение классика, утверждаю: это дело создали твари… Дрожащие. Дрожащие перед правдой, свободой и разумом. Но твари не только дрожащие, а еще и невежественные. Невежественные настолько, что не сознавали: к уголовной ответственности вместе с Новодворской привлекается цвет нации, лучшие сыны России. Я попрошу, господа судьи, не доверять первому взгляду, который вы бросаете на скамью подсудимых. Я прошу напрячь ваши внутренние взоры. Тогда вы увидите: на скамье подсудимых Валерия Новодворская пребывает не в одиночестве. Рядом с ней много соучастников, и находиться в этой компании большая честь.
Перечисление подсудимых по настоящему процессу начну с поэтов. Конечно, это в первую очередь Александр Сергеевич Пушкин, так отозвавшийся о народах Российской империи:
Рядом с Александром Сергеевичем Михаил Юрьевич Лермонтов:
Подле притулился Некрасов со своими стихами:
А за Некрасовым — там местечко есть — не кто иной, как Иван Сергеевич Тургенев. Всех нас заставляли заучивать наизусть высокие слова о великом, могучем, свободном, прекрасном русском языке.
«Как ты удивительно хорош, — писал Тургенев, — для выражения многих и лучших мыслей по своей честной простоте и свободной силе».
Но от нас укрывали продолжение этих строк:
«Странное дело, этих качеств — честности, простоты, свободы и силы нет в народе. В народе нет, а в языке есть».
Тургенева теснит Петр Яковлевич Чаадаев:
«Печать рабства пронизывает всю историю России. У России нет истории, есть одна география».
Что касается Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, то ему примерно такое же обвинение, как Валерии Ильиничне, предъявлялось. Не было тогда статьи 74-й, но критик Зайцев, давший заключение, что «Современную идиллию» никак нельзя публиковать, начертал:
«Произведение сие — глумление над происхождением нашего государства, начиная от основания его до настоящего времени».
Не забыли и, естественно, Чернышевского —
«Жалкая нация, нация рабов. Снизу доверху все рабы».
Длить число подсудимых по нашему процессу можно долго — скамеек в зале не хватит. Наши великие предки с замиранием сердца ждут: подпадет ли их творчество под признаки статьи семьдесят четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации? Не выглядит ли их слово криминальным в глазах потомков? Отечественные гении — в ожидании приговора уголовного суда?!
Но вначале классики обнаружили бы, ознакомившись с материалами дела, что на их подельницу, Валерию Ильиничну Новодворскую, российского литератора конца XX века, шла настоящая охота. Длительное время к ней примеряли уголовные статьи. Первоначально пришла идея привлечь Новодворскую за терроризм, даже обвинение такое предъявили. Затем решили, что ее зловредная деятельность состоит одновременно в пропаганде войны и подстрекательстве к уклонению от воинской службы. Ясно: эти нормы несовместимы. Вместе они образуют «жареный лед». Возможно, на последующем этапе кто-то из преследователей полнейшую нелепость такого обвинения осознал. Наконец, выбор пал на статью 74-ю. Но и в ней определились не сразу. Сгоряча объявили враждебность Новодворской к юго-восточным нациям: узбекам, таджикам, киргизам, татарам, и только затем, очевидно, замыслив дискредитировать правозащитное движение в стране, решили прилепить литератору ярлык врага народа. Сейчас Новодворскую обвиняют в возбуждении вражды к русскому народу, оскорблении русского народа, пропаганде неполноценности русского народа. Таким образом, у нас спустя пятьдесят с лишним лет появился враг народа. И кто он?
Конечно, правозащитник, либерал и демократ.
Господа судьи, статья 74 применяется чрезвычайно редко, и тому есть веские объяснения. Эта норма — одна из немногих в Уголовном кодексе — предусматривает ответственность за произнесенное или написанное слово. Но есть Конституция России, которая гарантирует каждому свободу мысли и слова. Налицо коллизия между двумя ценностями: свободой самовыражения и чувством безопасности расовых, национальных и религиозных групп. Разные государства решают ее по-разному. Например, нормы, подобной нашей 74-й, нет в уголовных кодексах ни одного из штатов Соединенных Штатов Америки. Она там немыслима, потому что в США двести с лишним лет назад рассудили, что самая великая опасность, какая грозит американской нации, — это какое бы то ни было ограничение свободы слова, и на том стоят до сих пор. Свобода слова в Америке — ценность абсолютная. Ограничена она только запретом клеветы в адрес конкретных лиц.
В других странах, в частности европейских, иначе. Действительно, международно-правовые нормы ставят под запрет расистскую и националистическую пропаганду. Но, вводя ответственность за подстрекательство к межнациональной вражде, законодатели правовых государств принимают меры к тому, чтобы нормы уголовного закона не стали источником злоупотреблений. А когда наказуемо слово, такая опасность особенно велика. В статье 74 также содержатся гарантии — пусть не исчерпывающие — того, чтобы она не превратилась в инструмент для преследования свободы самовыражения, свободы убеждений. По этой норме преступник — расист, преступник — националист — тот, кто своими действиями преследует специальную цель — стравить народы, оскорбить национальное достоинство, вызвать презрение к расовым и национальным группам как прирожденно неполноценным. То есть стороне обвинения нужно доказать умысел, преднамеренно направленный на возбуждение ненависти. Только тогда можно говорить об изобличении преступника. Сложностью доказывания умышленной вины во многом объясняется та ситуация, что уголовных дел по статье 74 расследуется весьма немного. А те, которые доходят до суда, вообще наперечет. Одно-два на всю страну, да и то не каждый год.
Но дело Новодворской разительно отличается от всех доселе известных дел данной категории. Обычно эти дела возбуждаются прокуратурой крайне неохотно, как правило, после многочисленных настойчивых обращений граждан, почувствовавших враждебность печатного слова, ощутивших угрозу своей безопасности. Заявления граждан всегда поддерживают общественные, неправительственные организации. И на всех судебных процессах рядом с государственным обвинителем сидят общественные обвинители, дают показания свидетели, знакомые с вменяемыми в вину подсудимому текстами. А что мы наблюдаем в данном процессе? Ни одного возбужденного читателя, который бы зашелся в ненависти к русскому народу либо, напротив, почувствовал себя оскорбленным, суду не предъявлено.
Защита еще предварительному следствию представила целый ряд публикаций Новодворской, документы, подготовленные ею в качестве лидера партии «Демократический союз России». Часть материалов была приобщена по ходатайству защиты в судебном заседании.
«ДС ставит своей целью отказ от расовой, национальной, религиозной ненависти».
«Мы отдадим жизнь за ночь, проведенную с Россией».
«Россия моя, единственная, единственная моя, спасибо тебе, Россия, что ты избрала меня».
«С русским народом, с Россией не заключают брак по расчету».
Как совместить такие утверждения из статей Валерии Новодворской, с «маниакально-депрессивным психозом», с «беснующимся, делающим под себя народом». Да совместимо ли все это? Совместимо, господа судьи, еще как совместимо. У настоящих патриотов России. Таких, как Чаадаев: «Предпочитаю бичевать свою родину, огорчать ее, но только ее не обманывать». Любить свой народ не означает кадить ему.
Присутствовавшие на процессе помнят эпизод, когда подсудимая попросила разъяснить сущность предъявленного ей обвинения. Вы даже не попытались этого сделать. И правильно поступили. Полагаю, что ваши знания и опыт не оставили у вас сомнений в том, что обвинение разъяснить нельзя. Прокурор просит осудить Новодворскую по обвинению, которое неконкретно. А неконкретно оно опять же потому, что его нельзя конкретизировать. В обвинительном заключении написано: в статьях Новодворской содержатся тенденциозно подобранные факты, измышления об образе жизни, исторической роли, культуре, нравах, обычаях лиц русской национальности, необоснованные выводы, ложные логические посылки. Но не говорится, что это за выводы, что это за факты, что за посылки. Понятно: такое обвинение нельзя разъяснить. Его нельзя доказать. Против него невозможно защищаться. Оно изначально абсурдно, оно сфабриковано, оно лживо.
Обвинительное заключение увенчало букет вопиющих нарушений законности. История коммуно-советской юстиции знает только один пример, когда уголовному закону была придана обратная сила. Это дело валютчиков Рокотова и Файбышенко: самодур-правитель заставил суд применить закон о смертной казни, не действовавший во время совершения обвиняемыми сделок с валютой. Прокуратура повторяет в отношении Новодворской этот произвол. Пропаганда национальной исключительности или неполноценности введена в закон как преступление в сентябре 93-го года. Статья «Не отдадим наше право налево!» написана в августе, закону придана обратная сила. Защита обратила внимание на нарушение. Эпизод подлежит исключению из обвинения по чисто формальному основанию. И что же? А ничего. Никакого аргументированного ответа на ходатайство не последовало. Взамен откровенное издевательство над защитой. Следователь отвечает: «Такое же обвинение предъявлено по другому эпизоду, пусть и этот остается».
Защита указывает на отсутствие материалов, подтверждающих факт интервью Новодворской газете «Молодежь Эстонии». В ответ молчание.