Но не важно, увидел ли Бурлюк своим глазом художника[55] несоответствия, описанные в вышеприведенной цитате из Кантора (или, возможно, ещё какие-то). Важнее то, что Бурлюк плотно взялся за Маяковского: заставлял его писать каждый день и ежедневно давать Бурлюку «отчёт о проделанной работе». Впрочем, внушить Маяковскому мысль, что он гений, было несложно: тот и сам это подозревал.
После череды выступлений в Петербурге (порой ежедневных, всегда скандально-успешных) Маяковский «в составе партийно-правительственной делегации во главе с Бурлюком» 1913–12–14 года выезжает в мощное турне по югу России.
Это не был «провинциальный чёс», увы, регулярно встречающийся нынче – и не тольков Одессе. Сейчас нужно внимательно изучать афиши, где большими буквами написано «ВЕНСКИЙ СИМФОНИЧЕСКИЙ ОРКЕСТР», а маленькими «имени Штрауса», что означает гастроли небольшого коллектива, а не знаменитого оркестра[56]. Или приезжает всеми до сих пор любимый «Оркестр Поля Мориа» во главе с его преемником – а с точки зрения юридической скорее самозванцем. Мы уж и не говорим о том, что помним времена, когда прекрасные московские театры приезжали на гастроли в Одессу в полном составе, с полным репертуаром, и выступали недели три при переполненных залах. Вот уж действительно: «Были времена, прошли былинные».
Футуристы же (Бурлюк, Каменский и Маяковский) работали от души. Дмитрий Быков пишет: «Это были великолепные четыре месяца. Может быть, лучшие в жизни Маяка. У него завелись деньги! Он начал писать лучшую свою вещь! Он изведал славу. И всё это сделал Бурлюк».
Поэтому мы, ценящие и любящие Маяковского, с благодарностью стоим у свежей мемориальной доски (открыта 2016–09–01), изображающей Давида Давидовича выразительно и ярко – не забыт даже знаменитый монокль в левом (незрячем) глазу[57].
Прежде чем вернуться к маршруту по следам Маяковского (нас ждёт ещё осмотр здания театра, где он выступал во время первого турне), пройдём ещё буквально 40 метров до улицы Софиевской. На стыке домов № 32 и № 34 висит мемориальная доска, информирующая: «В этом доме[58] в 1887 году жил болгарский народный писатель и поэт Иван Вазов». Так что в Одессе жил не только патриарх литературы на идише («дедушка» еврейской литературы) Шолем-Янкель Хаим-Мойшевич Абрамович (в его псевдониме – Менделе Мойхер-Сфорим – фамилия означает «книгоноша», бродячий книготорговец), но и патриарх болгарской литературы.
В полуквартале от этих домов, но на нечётной стороне, жил замечательный поэт и прозаик (в советское время издано 12 сборников его стихов и 5 книг в прозе) Юрий Николаевич Михайлик[59]. Родился он 1939–11–19 аж в Амурской области, но вырос в Одессе, окончил в 1961-м филологический факультет нашего университета, а потом и сам стал университетом: в 1964–1975-м руководил литературной студией Дворца студентов, в 1980-е – литературной студией «Круг». Среди его учеников – несколько десятков авторов, заметных даже в те годы, а уж на фоне полубогемной московской (не говоря уж о киевской) массовки заслуживающих по меньшей мере эпитета «великий». К сожалению, в 1993-м он уехал в Сидней. Перед отъездом Одесский областной совет по инициативе своего бывшего председателя, а в ту пору депутата Верховного совета Украины, Руслана Борисовича Боделана[60] наградил его официальной благодарностью за всю деятельность во благо Одессы. Один из авторов этой книги – Владимир – написал по этому поводу:
Другой автор – Анатолий – с самим Юрием Николаевичем общался в основном благодаря тому, что его дочь Елена была в числе сильнейших игроков одесского клуба «Эрудит». Команда с её участием не раз успешно выступала в телеигре «Брэйн-ринг» и была весьма заметна в спортивной версии «Что? Где? Когда?» Вдобавок Елена – блестящий знаток нескольких бурных эпох истории: её рассказы об этих эпохах члены клуба слушали, как говорится, с раскрытым ртом, да и в Интернете[61] они (как и её стихи) весьма популярны. С переездом в Австралию она (как и многие другие тамошние ЧГКшники) продолжает играть[62], но пока в Австралии не накопилась масса игроков, достаточная для проведения чемпионата страны, соответствующего всем требованиям Международной ассоциации клубов «Что? Где? Когда?», и поэтому Михайлик ещё не участвовала в проводимых с 2002-го года чемпионатах мира по ЧГК.
Большое преимущество прямоугольной сетки улиц в том, что можно вернуться в ту же точку по другому маршруту. Поэтому мы вернёмся в начало переулка Маяковского по переулку Некрасова и, далее, уже пройденным кусочком улицы Гоголя.
Близость переулков Маяковского и Некрасова имеет, если вновь обратиться к «Тринадцатому апостолу» Д. Быкова, очень глубокий смысл: Маяковский оказался одним из двух поэтических наследников поэта-патриота, поэта-гражданина. Он унаследовал тему и страсть гражданской лирики и сатиры Некрасова, а Есенин «сельские унылые мотивы и насмешливое народолюбие». Так что рядом с этими переулками хорошо бы «организовать» переулок Сергея Есенина, но чисто технически не получается.
Вновь выйдя к переулку Маяковского, движемся по нему к Гаванной.
По первому генеральному плану Одессы Военная Балка, Гаванная улица и продолжающий её за Греческой площадью Александровский проспект должны были составлять главную улицу города. Проход главной улицы через Греческую площадь мог бы тогда напоминать протекание реки Рона через Женевское озеро (в несравненно меньшем масштабе, конечно).
Но как-то не сложилось[63]. В итоге Гаванная, теоретически ведущая в Гавань, а фактически на Военный спуск (бывшую Военную Балку) – улица интересная, но не главная. Как и Гоголя, состоит она из пары кварталов: нечётная сторона разделена упирающейся в неё Ланжероновской улицей, а чётная разделена весьма условно – входом в Городской сад. На этой улице предлагаем обратить внимание на несколько зданий. Хотели бы больше, конечно, но ценим время экскурсанта.
Второй дом от Военного спуска по нечётной стороне имеет замечательную дату на фронтоне – 1819-й год. Насколько мы знаем, это старейшее из оставшихся в Одессе зданий. Объяснение на мемориальной доске (даём перевод с украинского): «Этот дом построен в 1819 году братом основателя Одессы Феликсом де Рибасом. В 1820-х годах тут проживали семьи Раевских и Давыдовых. Гостями этого дома были: А. С. Пушкин, Адам Мицкевич, князь М. С. Воронцов, С. П. Трубецкой, и другие значительные фигуры 19 ст.»
Рядом с мемориальным домом – красивый четырёхэтажный дом, а за ним – по официальному наименованию – «Римско-Католический костёл Святого Петра Апостола». Построен на средства французской колонии и открыт в сентябре 1913-го года. Ох уж этот 1913-й – сколько интересного было в этом последнем мирном году Российской, а также Австро-Венгерской, Германской и Османской империй. Когда костёл на Екатерининской превратили в спортзал[64], культовое сооружение на Гаванной оставалось единственным католическим костёлом Одессы. Мы считали, что именно у его красивого забора Бендер вёл дискуссию с ксёндзами, охмурявшими Козлевича[65].
Напротив костёла роскошный особняк, выстроенный уже упоминавшимся Ф. В. Гонсиоровским для канатозаводчика Новикова. Впоследствии по этому адресу размещалось Коммерческое собрание, где библиотекарем был Карл Антонович Олеша – отец писателя Юрия Карловича. Сейчас здесь размещается Одесский краеведческий музей, в своё время героически сохранивший в дворике после сноса памятника Екатерине Великой скульптуры её сподвижников, украшавшие постамент. Помним, как приятно было пожать металлическую руку де-Рибасу, не повторив при этом судьбу пушкинского Дон Гуана (впрочем, статуя Командора была каменной).
Переплетение судеб, соответствующее теории «N рукопожатий», где N для Одессы, наверное, не более трех, прекрасно. В № 10 живёт архитектор Демосфен Егорович Мазиров, построивший здание 2-й мужской гимназии, и в этом же доме – один из самых известных её выпускников – будущий режиссёр трилогии о Максиме Леонид Захарович Трауберг. Его отец – сотрудник газеты «Южное обозрение», расположенной в соседнем доме. Фраза героя Виктора Викторовича Конецкого: «Когда работаешь на флоте, не нужно ездить на работу на трамвае», была для Захара Давидовича Трауберга неактуальна.
Далее – в Анну, дочь редактора «Южного обозрения» Николая Петровича Цакни, влюбляется молодой Иван Алексеевич Бунин, сотрудничающий с газетой. В сентябре 1898-го года они венчаются в Сретенской церкви, находившейся, как ни странно, на территории Нового Базара. Брак был недолог. Впрочем, и церковь тоже снесли – правда, уже при большевиках. Про Бунина, впрочем, мы чуть подробнее расскажем, пересекая улицу его имени.
Пока же остановимся у мемориальной доски на доме № 10. Посвящена она не Леониду Траубергу, а другому жильцу этого дома: «В этом доме с 1906 по 1926 год жил русский советский поэт Семён Исаакович Кирсанов».
С творчеством Семёна Исааковича Кортчикова – Кирсанова – мы познакомились – можем сказать с точностью до дня – 1974–01–08. Обстоятельства были почти прозаические: мы покупали первый наш стереопроигрыватель, а в магазинчике (тогда гипермаркеты, конечно, «отсутствовали как класс») не нашлось пластинки, чтобы его проверить.
Анатолий в магазине грампластинок[66] – по счастью, недалеко – купил пластинку Давида Фёдоровича Тухманова «Как прекрасен этот мир». Купил только для проверки работоспособности проигрывателя[67] «Вега-101». Эпоха дефицита позволяет помнить название первого проигрывателя, первых джинсов и т. д. Также мы помним исчезнувшее в ходе бурного развития техники слово «радиола», обозначавшее совмещённый проигрыватель и радиоприёмник. В ламповых радиоприёмниках на панель выводилась отдельная лампа настройки – когда точно выходили на радиостанцию, эта лампа почти вся становилась зелёной. Ну, старожилы это помнят. Нам напоминает об этом стихотворение Владимира 1989-го года:
Разделение мира «по Октябрю 1917-го» кануло в прошлое, но звук «заветной лиры» не зазвучал вновь.
Но пластинка была классная. Песни свежие, необычные, перетекающие одна в другую, исполнители неординарные. Как писал Ян Абрамович Френкель на конверте (специальный конверт поднимал стоимость стереопластинки с эстрадной музыкой на 25 копеек – до 2 рублей 15 копеек; классика с таким конвертом стоила 1 рубль 45 копеек): «Композиция «Как прекрасен мир» – результат вдумчивой, серьёзной работы молодого композитора, лауреата премии Московского комсомола».
Высокий уровень альбома давал нам понять, что и поэты тоже выбраны высокого уровня. Две песни были на стихи Кирсанова: «Танцевальный час на Солнце» и «Жил-был я». Поскольку только на стихи Евтушенко[68] было тоже две песни, а остальным поэтам (включая Виктора Гавриловича Харитонова: с ним к 30-летию Победы Тухманов напишет непревзойдённый «День Победы») досталось по одной песне, мы поняли, что Кирсанов – крупный поэт.
Собственно, это мы поняли и по стихам, свежим и неординарным, никак не похожим на те, что мы «проходили» в школе, и по стилистическому диапазону, делавшему одну песню на его стихи совершенно не похожей на другую.
Но мы так подробно рассказываем эту историю не из желания поделиться воспоминаниями молодости. Пока что наша память не напоминает переворачиваемые песочные часы, где самый нижний слой вдруг оказывается наверху.
Просто так получилось, что на равном расстоянии от переулка, названного именем Маяковского, и театра, где он впервые выступал, жил один из самых преданных и верных его учеников[69]. Приведём на эту тему несколько фактов:
16-летний Кирсанов в 1922-м году организует Одесскую ассоциацию футуристов.
Два года спустя организуется Юго-ЛЕФ[70] в поддержку Московского ЛЕФа Маяковского. Кирсанов становится ответственным секретарём этого журнала.
В 1925-м Кирсанов при активной поддержке Маяковского переезжает в Москву.
В 1931-м Кирсанов, выполняя данное самому себе обещание
выпускает поэму «Пятилетка»
Семён Исаакович опубликовал за всю жизнь около 30 стихотворных сборников. На его стихи написано около 60 песен, включая один из гимнов Одессы – «У Чёрного моря».
На стихи 23-летнего поэта 23-летний композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович написал «вокальную» симфонию «Первомайская». К 80-летию поэта композитор Аркадий Борисович Томчин написал одноактную оперу «Сказание про царя Макса-Емельяна», а к 100-летию композитор Владимир Исаакович Боровинский написал рок-ораторию «Зеркала». К сожалению, ни оперу, ни ораторию, ни две сюиты, ни большую часть песен на свои стихи Кирсанов не услышал. Он умер 1972–12–10 в 66 лет.
Но интерес к его творчеству жив. И это главное доказательство того, что мы стоим у дома верного по духу ученика Маяковского. И, добавим, хорошо, что мы знаем поэта Семёна Кирсанова, не пошедшего по пути отца и не оставшегося закройщиком Семёном Кортчиком (хотя и к этому у него были способности).
Для завершения главы стремительно продвигаемся к Русскому театру, пропуская много интересного. Мы вернёмся к этим объектам, честное слово, в третьей главе.
От дома Кирсанова движемся на Дерибасовскую, переходим её (не бойтесь, она пешеходная в этом месте, как и на большей своей части), проходим вдоль фасада восстановленной гостиницы «Большая Московская» и сворачиваем в переулок вице-адмирала Жукова.
В конце первого квартала – здание Русского театра. Вновь обратимся к быковской биографии Маяковского «Тринадцатый апостол»: «Вместо скандала Одесса встретила футуристов доброжелательным любопытством и снисходительным благодушием. Стихи всех футуристов в «Одесских новостях» назвали банальными и плохо сделанными. Обычные слушатели, наводнившие в тот день Русский театр (Греческая, № 48), воспринимали футуристов как безобидных и даже даровитых шарлатанов (особенно всем понравился публично поглощаемый чай), всерьёз не приняли, но позабавились. Так что билеты на следующий вечер – 19 января – тоже продавались успешно».