Связь с Мюнхеном я потерял с начала 1922 г. Мне, собственно, написали в Кассель из командования военного округа, что при принятии присяги мне не следовало упоминать о моих «обязательствах перед баварским правительством». Несмотря на это, я продолжал считать себя частью баварского контингента. Несколько дней спустя я стал свидетелем, как генерал Рейнхардт комментировал мюнхенский мятеж собравшимся вокруг него фенрихам его дивизии, которые вернулись из Баварии после того, как их мюнхенская военная школа была распущена. Он мог себе это позволить. Генералу, последнему военному министру Пруссии, мы рассказывали о наших попытках добиться взаимопонимания с унтер-офицерами и личным составом, что было очень важно для нас, молодых офицеров. Рейнхардт считал ошибкой наши сборы оружия, державшиеся в тайне от контрольной комиссии союзных держав. До того как это оружие потребуется, появится новое и лучшее. Со временем мы начинали все больше ценить этого великого солдата. Первый раз он посетил наш урок французского языка. Наши результаты были ужасны. Он позволил нашему гражданскому учителю уйти и только после этого сделал пару замечаний о важности изучения иностранных языков и продемонстрировал свое прекрасное знание французского языка. 27 января 1924 г. мы были у него в гостях вместе с учителями и нашими дамами. Его первый тост был за человека, чей 65-й день рождения мы праздновали в этот день, – кайзера Вильгельма II.
Капитан Шпанг пробудил в нас глубокий интерес к военной истории. Он широкими мазками живописал перед нами картины разных походов и битв – Фридриха II Великого в XVIII в., с Наполеоном в начале XIX в., войн 1866 г.[19]и 1870 – 1871 гг.[20], вплоть до мировой войны. С помощью схем он показывал, как полководец принимал то или иное решение. Капитан Шперрле беспрерывно рассказывал об авиационных эскадрильях и авиационных дивизиях. Артиллерийский офицер штаба всю зиму рассказывал о снарядных трубках и содержимом снаряда. Самыми скучными были уроки штабного офицера из подразделений войск связи. Он ограничивался только тем, чтобы объяснить разницу между демпферированной и недемпферированной рацией. Как должен будущий офицер штаба обращаться с этой техникой и устанавливать связь, не было сказано ни слова. Советник посольства сравнил конституции Бисмарка и Веймарскую. Этого было явно недостаточно, в его лекциях не упоминалось международное право, конвенция 1-й Гаагской конференции о законах и обычаях сухопутной войны, Женевская конвенция.
Осень 1923 г. была омрачена инфляцией. Марка страшно обесценилась. Заработок в миллионы и миллиарды новых банкнотов нужно было сразу тратить на хлеб, масло, бытовые предметы домашнего обихода, прежде чем и эти деньги потеряют в цене. Рентная марка представляла собой купюру в виде единицы с 12 нолями. Крайне скромным было жалованье в 180 новых марок женатого обер-лейтенанта с 10-летним стажем. Хотя ужин в Касселе состоял в основном из жареного картофеля и хлеба с маргарином, это не могло поколебать наше жизнелюбие и нашу надежду на лучшие времена. Зато, по крайней мере, весной расцвел Ремшталь[21]. Клецки по-швабски и другие швабские изысканные блюда пополнили наше бременско-баварское меню. Вместе с нашими учителями мы отправились в двухнедельную конную поездку по весеннему Вюртембергу. Сады в цвету были невыразимо прекрасны. Крестьяне подносили кувшины сидра сначала коноводам, а потом нам, чтобы утолить жажду; обстановка была непринужденной. Когда мы наконец-то вечером располагались на ночлег в чистых комнатах, наступало время «ужина». Это значило, что наши пустые желудки принимали одну или две «четверти» вина. Затем, как правило, нам предлагали аппетитное жаркое из телятины с клецками.
Летом 1924 г. я был командирован на семь недель в 5-й артиллерийский полк на учебный плац Мюнзинген. Сначала я обучался в конной батарее капитана фон Берга, потом – в моторизованной батарее капитана Хаазе. Последний прилагал большие усилия, чтобы мы поняли, от каких факторов зависел выход на позицию и ведение огня и поддержка пехоты. Несколько недель я провел на светометрической, топографической и звукометрической батареях разведки. Не вдаваясь в подробности, я уяснил для себя их назначение. Затем прошли батальонные и полковые учения пехоты. Мы получили почетное задание доукомплектовать двумя орудиями сопровождения тяжелую артиллерию батальона. И в завершение прошли дивизионные учения на равнинной местности, которые продолжались днем и ночью без перерыва, как в условиях войны, под командованием генерала Рейнхардта. Я отвечал за подвоз боеприпасов на батарее Берга и отдавал приказы на огневой позиции. Расчеты на дальность стрельбы были не всегда верны, но возможности для проверяющих оценить результат никак не представлялось. Каждый раз, как только они собирались это сделать, двух холостых залпов было достаточно, чтобы их лошади тут же скакали прочь. Одного или двух часов сна на охапке соломы в перерывах между стрельбами вполне хватало.
Первый год на занятиях мы учились командовать усиленным пехотным полком, второй год – дивизией. Теперь нас ждал так называемый год практической подготовки в частях. Командир 5-го батальона связи в Канштатте[22] майор Тон по-дружески предложил мне помочь получить назначение к нему. Но я с молодой женой хотел оказаться в привычной обстановке в Мюнхене. Это должно было мне помочь на новом месте службы.
Мюнхен, 1924-1931 гг.
Новый командир на Лазаретштрассе майор Прюгель заявил, что теперь мне дается замечательный шанс выкинуть из головы все напрасные мечтания о службе в штабе. До того, как приступить к строевой службе, я был командирован на две недели на Мюнхенскую скотобойню. Здесь полковой ветеринар пехотных частей вел для обер-лейтенантов курс санитарного осмотра мяса. Начальство исходило из предположения, что в будущей войне из-за нехватки ветеринарных врачей войсковые офицеры будут вынуждены сами при забое выявлять вредные для солдатского питания части туши и их вырезать. В просторном помещении мы наблюдали за забоем бессловесных животных, совали свои носы в их туберкулезные легкие, рассматривали больные лимфатические железы. Мы увидели массовый забой свиней, сидели перед прозекторами и искали трихин. Особое впечатление оставил цех по переработке требухи. Нам было тяжело присутствовать при забое лошадей. Было поучительно познакомиться с работой мясника, хотя бы нам и не пришлось в будущем заниматься этим ремеслом.
В чине старшего ротного офицера я поступил во 2-ю роту под командованием капитана Лёвенека. Он был необычайно усерден по службе, но настроен холодно по отношению к солдатам. В прошлом он был рабочим на железной дороге, пилотом дирижабля, шофером, но имел еще и небольшой опыт в службе связи. Этот свой пробел он пытался компенсировать муштрой. Мне была отдана под начало ротная конюшня. Возчики были люди старые и крепкие, которые, можно сказать, не подходили для службы связистами, но были отличные кавалеристы. Мы теперь имели собственное ремонтное депо. Я отдал приказ молодым ремонтирам первого года службы, призванным на 5 лет, являться ко мне утром к 6 часам. Старых ремонтиров обучал полковник кавалерии Людвиг, он также вел занятия в офицерской кавалерийской школе с 11 до 12 часов. У меня между тем было еще конное отделение унтер-офицеров роты. Для строевой подготовки ездовых оставалось только 6 – 8 человек, это были фуражиры и подсобные рабочие. На пятом или шестом году обучения для них это было нелегким делом. День начинался с объезда вокруг казарменного двора. Командир, сидя на мощном белом жеребце, пускал его шагом, рядом шел конюх, который докладывал о происшествиях во время ночного дежурства. Затем выезжал конный корпус трубачей с литаврами. Завершал утренний смотр командир дивизии – генерал артиллерии барон Кресс фон Крессенштейн. Он внимательно осматривал каждое конное подразделение, но мы были всегда на высоте, и о нас отзывались как о лучшей части дивизии. Однажды на беговой дорожке моя лошадь взбрыкнула и ударила меня копытом по бедру, так что я рухнул как подкошенный. Посочувствовавший мне штабной врач прописал для лечения огромной опухоли на месте кровоизлияния «природный массаж» – то есть прогулки пешком, а поскольку я хромал, то мне предписывалось совершать их в штатском.
Один переведенный к нам из Северной Германии офицер нанес обычный визит командиру. На следующее утро на собрании офицеров майор ясно дал понять, что подобное проявление вежливости недопустимо. Как-то раз женатые старшие офицеры и обер-лейтенанты сошлись вместе в городе за кружкой пива. На следующее утро нам сделали замечание, что старший офицерский состав не может встречаться с младшими офицерами в отсутствие начальства. И это не обсуждается. Долгое время продолжалась холодная война между командиром 1-й роты капитаном Русвурмом и командиром. Капитан был коренной баварец, но как солдат сформировался вне Баварии. Теперь командир смотрел на него как на пруссака и плохо относился к нему. Мы же поладили с ним очень быстро, тем более наши жены, когда обе родили почти в одно и то же время по девочке. Мы, мужчины, забывали о неприятностях по службе, становясь на лыжи в конце недели. Арендованная на всю зиму 1-й ротой усадьба в горах во Фрасдорф-Хоэнашау использовалась для военной подготовки. Каждый приходивший тренироваться приносил свой паек. Заготавливали и кололи дрова сообща. По вечерам, прежде чем заснуть на жесткой постели под шерстяным одеялом, пели родные песни. Каждое воскресенье находились добровольцы, старавшиеся не упустить возможности поупражняться на свежем воздухе на заснеженных склонах.
Я так пристрастился к военной истории, что выписанную зимой из министерства рейхсвера книгу «Средства связи в военной кампании на Марне в 1914 г.» проработал внимательнейшим образом. Архив министерства выслал мне журналы боевых действий корпусных и армейских подразделений телефонной связи, которые, к сожалению, велись отрывочно. Через переписку различных составителей я попытался заполнить существовавшие пробелы и согласовать между собой схемы, отражавшие ход оперативных действий, в первых томах архивных работ. Это был очень кропотливый труд, заполнявший на протяжении многих месяцев мои свободные вечера.
От попытки прослушать курс лекций по истории пришлось снова отказаться. Доцент, бывший офицер Генерального штаба, так и не смог продолжить рассказ дальше предыстории Шлезвиг-Гольштейнского конфликта 1864 г.[23] Занятия чешским языком с доцентом из Праги продолжались несколько дольше.
В июне проходили горные тренировки, их устраивали обычно каждый год совместно с батальоном горных егерей, подразделением горной артиллерии Ландсберга, саперами и двумя нашими взводами. Это были самые замечательные тренировки года. Отвлекшись от посторонней обыденной суеты, весной в окрестностях горных курортов Шлирзе, Тегернзе, Партенкирхен, Оберсдорф и других подобных мест мы прокладывали линии связи для командования и патрулей; оборудовали позиции радиостанциями и средствами светосигнальной связи. Начальство, подобно нам, должно было пешком подниматься в горы. Они шли на это добровольно, как будто им предстояло передвигаться на лошадях или автомобилях. Берлин неодобрительно смотрел на все это и не собирался выделять средства на развитие горных войск. Наш быт и наши настроения были для берлинских инспекторов непривычными. Во время совместных парадов наши тяжелые горные ботинки и кожаные наколенники контрастировали с их обычными суконными брюками и сапогами с двухшовным голенищем. В центре внимания был командир батальона в Кемптене майор Дитль. Он был сверхтребователен к себе и своим солдатам в горах и зимой и летом. Мы гордились тем, что четыре недели в году проводили вместе с ним и во время каждой напряженной тренировки покоряли несколько вершин.
Командование рассматривало автомобильный транспорт только как средство роскоши. Большинство офицеров в 1925 г. не имело никаких водительских прав. При этом в войска все больше поставлялось транспортных средств, чья мощность на много превышала мощность конной тяги. Во время тактических занятий на местности все офицеры были конными. Во главе выросших вдвое или даже втрое моторизованных телефонных частей и подразделений радиосвязи был технический инспектор Шлафхойзер. Спустя год после службы в роте я получил водительские права. Мне подчинялся автомобильный взвод, который объединял всех шоферов и моторизованные части штаба и роты. Теперь мне не нужно было смотреть сквозь пальцы на каждую поездку. Большая часть времени уходила на то, чтобы какую-то деталь смазать маслом, вычистить или покрасить или поставить автомобиль на просмотровую яму для проверки.
Каждые два года проходили аттестации. Надо было «уведомить» аттестуемого об имевшихся недостатках. Командир указал мне на один сомнительный момент в моем поведении – я часто оспаривал мнение начальства. Присутствовавший при этом дивизионный командир барон фон Кресс заметил, что иногда это были похвальные ошибки. Критика должна была принудить слабых командиров раскрыть карты и допустившим ошибку дать возможность исправиться.
Летом 1925 г. состоялась учебная поездка в Падерборн со всеми штабными офицерами последних лет из всех военных округов. Из наших шести офицеров был вызван в Берлин на заключительный 3-й учебный курс только Алльмендингер. Мой письменный труд был снова отклонен, чем я был разочарован. Начальник инспекторов войск связи вызвал меня в Берлин; он сообщил мне, что моя оперативная оценка действий войсковых служб не соответствует действительности. Но вот представленная информация настолько ценна, что в несколько иной форме он мог бы ее сам охотно переработать. Оригинал моей работы мне так и не отдали. Я опубликовал ее затем в черновом варианте без гонорара в нескольких номерах «Ф-Флагге», журнале войск связи, редакторами в котором были майор Плегер и капитан Бойттель. В течение года они опубликовали много небольших статей о случаях, в которых средства связи сыграли особую роль в «Ф-Флагге», «Милитер-Вохенблатт» и «Дойчен Вер».
Мои статьи касались организации связи в сражении при Танненберге[24] и радиограммах Самсонова, и в Мазурском поозерье, отсутствии связи в 1-й кавалерийской дивизии во время сражения под Гумбинненом[25]. После окончания дивизионных учений в Графенвёре Главнокомандующий 2-й группировки генерал Рейнхардт устроил прощальный вечер для офицерского корпуса 7-й дивизии перед выходом в отставку. Мы так сроднились с ним, обладавшим столь обширными познаниями и отзывчивым сердцем, что у многих храбрых солдат текли по щекам слезы. Сам железный командир дивизии барон фон Кресс произнес несколько благодарных слов. После отбоя, когда отзвучала вечерняя зоря, мы отправились в казино. Генерал Рейнхардт сидел между двумя высокопоставленными русскими офицерами, которые приняли участие в учениях. Затем он встал за столом и начал говорить нам, молодым офицерам, о той прекрасной профессии, которую он выбрал. Он напугал русских, когда осушив в последний раз стакан за наше здоровье, бросил его в стену.
Во время отпуска в 1926 г. в Швейцарии у меня появилось впечатление, что граждане Швейцарской Конфедерации, считавшиеся истинными демократами и бдительными защитниками Отечества, по нашим понятиям были такими же ярко выраженными милитаристами, что и мы. Все их мысли и дела вращались вокруг одного – выполнения нормативов по стрельбе и проходивших каждый год учений. К тому же эти незаметнейшие гражданские обращались друг к другу «господин капитан» и «господин майор». В то время как наши казарменные дворы были пусты, Люцерн был полон новобранцев, которые в любую минуту были готовы к строевой подготовке. Взволнованный, я смотрел на скульптуру «Умирающий лев» Торвальдсена, посвященную памяти швейцарских гвардейцев при штурме дворца Тюильри, видел я и Чертов мост близ Сен-Готарда, рядом был вырублен в скале православный крест в воспоминание о павших в 1799 г. солдатах Суворова[26].
Начальник командования сухопутными войсками генерал фон Сект провел в январе 1926 г. в Силезии первые учения для командиров и связистов. Это были большие маневры без привлечения боевых подразделений, в которых приняли участие все подразделения связи дивизии и высших штабов германской сухопутной армии. Наши полевые кабели и телефонные линии были проложены на большом пространстве, но слишком ограниченном для установления оперативных связей – без твердых границ и базы для постоянной сети связи – кабельной и открытой проводной.