Когда я сообщил дяде о матрасе, он просто взорвался от возмущения: «Ты испортил матрас!» Вернувшись на следующий день после работы домой, я обнаружил, что вместо матраса на постели лежал мешок с соломой, на котором мне и пришлось спать все время моего пребывания в Люнебурге.
Несмотря на чисто формальные отношения с дядей Генрихом и тетей Дорой, я приятно проводил время в Хагене, познакомившись с местными жителями моего возраста. Кроме моих кузин Хартвиг и Ирмы, на ферме обучалось ведению домашнего хозяйства под присмотром тети несколько девушек. В нашей компании был также Бодо Фосс, дальний родственник, учившийся у дяди Генриха фермерским делам.
По вечерам после обеда мы, молодежь, собирались в большом ухоженном саду за домом. Мы шутили и просто болтали. Как-то я попытался незаметно поцеловать одну из девушек в шею, но она тут же отвесила мне звучную пощечину. Мои кузины до сих пор подшучивают надо мной, вспоминая этот случай.
Наша компания часто ездила в кино в Люнебург, угощались мороженым или отмечали какое-либо событие. Пять или шесть раз я приезжал вместе с Хартвиг и Бодо в город на танцы и встречался с местными девушками. Незадолго до моего восемнадцатилетия мы вместе с Бодо съездили ненадолго из Люнебурга в крупный портовый город Гамбург.
Сразу же по приезде мы направились на Репербан (Речная улица), в квартал красных фонарей недалеко от гавани. Когда мы отважились войти в один из окрестных баров, я начал нервно шарить руками в карманах, не зная, чего ожидать.
Хозяин заведения сразу же громко обратился ко мне по включенному репродуктору: «А ну хватит играть с наконечником своего пожарного шланга!»
Покраснев как рак, я быстро выдернул руки из карманов. Затем мы с Бодо нашли свободный столик. Вытащив из носков спрятанные там деньги, мы заказали выпивку.
Через пару минут к нам подсели две «дамы», загородив выход из нашей кабины. Хотя мы их не звали, но почувствовали себя обязанными заказать им что-нибудь выпить.
Два деревенских парня представляли легкую добычу для пары кабацких проституток. Прежде чем я понял, что происходит, одна запустила руку в карман моих брюк. Отсутствие опыта в общении с подобными агрессивными дамами имело следствием мою полную растерянность.
Я лихорадочно начал обдумывать возможность побега и сказал своей партнерше, что мне необходимо отлучиться в туалет. Она с подозрением отнеслась к моим словам и не позволила мне покинуть ее, и только Бодо смог убедить ее, что мне действительно необходимо выйти. Хотя она и разрешила мне встать из-за стола, но пошла вместе со мной.
Зайдя в свое убежище, я немедленно запер за собой дверь. Присев, я посмотрел в замочную скважину. Женщина продолжала стоять рядом с дверью, как часовой. Прошло пять минут, прежде чем она ушла. Воспользовавшись случаем, я быстро выбежал из бара, пересек улицу и стал ждать Бодо.
Он нагнал меня спустя пять минут. Он был рассержен и начал ругать меня: «Как ты мог оставить меня с этими проститутками!»
Несколько раз я выбирался в Люнебург самостоятельно. Возвращаясь ночью на ферму один, я часто обнаруживал парадную дверь запертой. У меня не было ключа, я свистел, и вниз спускалась Ирма и отпирала дверь.
Вернувшись однажды поздно ночью – это было в ноябре 1938 г., – я издал условный сигнал, но мне никто не ответил. Тогда я проник в дом через чердак, попасть туда можно было через примыкавший к дому коровник. Подойдя к комнате Ирмы, я осторожно постучал в дверь, чтобы узнать, почему она мне не открыла. Ответа не было, тогда я, осторожно нажав на дверь, вошел внутрь и увидел, что она лежит в постели.
Когда я заговорил с ней, она не ответила и даже не пошевелилась. В эту минуту я увидел, что рядом с ее рукой лежит пистолет, а подушка в крови. В состоянии шока я разбудил ее старшего брата Германа, приехавшего в Хаген на побывку из армии, и сообщил ему, что с Ирмой случилось что-то ужасное.
Всего за две недели до этого она, как-то в разговоре, спросила нас, какой самый лучший способ самоубийства. Никогда даже и в мыслях не предполагая, что такая прекрасная девушка захочет лишить себя жизни, я небрежно заметил, что это может быть пистолет. Хотя никто так и не объяснил мне причину ее самоубийства, я могу предположить, что она была изнасилована или забеременела. Я думаю, что она просто не смогла вынести позора и выстрелила себе в рот.
Ее трагическая смерть стала тем событием, которое я никогда не забуду, несмотря на все смерти и трагедии, что мне еще предстояло пережить.
Романтический эпизод в последние месяцы мира. Сентябрь 1938 – август 1939 г.В сентябре 1938 г. я внимательно следил за переговорами в Мюнхене Гитлера с британским премьер-министром Чемберленом и французским премьером Даладье, в результате которых было заключено соглашение о передаче Германии населенной немцами Судетской области Чехословакии. Я считал, что это было разумное решение. Как и аншлюс с Австрией, произошедший ранее в марте, этот дипломатический триумф имел широкую поддержку в народе и пробудил чувство гордости за страну. Правда, существовали сомнения перед окончательным принятием решения относительно того, не станет ли Гитлер оказывать давление на соседние страны.
Несмотря на то что меня могли призвать в армию, мирное разрешение Мюнхенского кризиса, позволившее мирным путем воссоединить разделенный после Версаля немецкий народ, заставляло верить меня и многих немцев, что война не является неизбежной.
В ночь на 9 сентября в среду нацистские штурмовики-головорезы в коричневых рубашках напали на магазины и предприятия, которыми владели евреи, и начали избивать евреев на улицах по всей Германии. Событие, получившее название «хрустальная ночь», стало главной новостью газет. Контролируемая государством пресса оправдывала погром, объясняя его как народное возмездие за якобы «еврейские преступления».
Приехав утром в четверг в Люнебург, я увидел собравшуюся перед магазином на центральной улице города небольшую толпу и нескольких штурмовиков. Разбитые осколки большой витрины, усеивавшие тротуар, говорили о том, что хозяином магазина был еврей. О еврейских предпринимателях я узнал тогда в первый раз. Пропаганда к тому времени смогла внушить антипатию к пострадавшим евреям, но многие немцы считали, что такое государственное насилие может зайти слишком далеко, и испытывали чувство опасения относительно дальнейших действий нацистов.
Обеспокоенный эскалацией насилия, я начал задавать себе вопросы. Что заставляло нацистов действовать столь жестоко? Что происходило с Германией? Хотя меня и угнетали эти мысли, я не мог высказаться открыто, мне оставалось только надеяться, что положение каким-то образом улучшится. Несмотря на то что меры, предпринимаемые нацистами против евреев, стали впоследствии внешне менее заметными для немецкого общества, репрессии только усиливались.
Вспоминая о том времени, можно сказать, что в обществе была явная нелюбовь к ограниченным партийным чиновникам и их крайним взглядам. Большинство немцев были не уверены в будущем и недовольны тем, что приходилось жить при диктатуре и подавлении свобод. Даже многие из тех, кто раньше поддерживал нацистов, возможно, поняли, что власти действовали все более радикально как во внутренней, так и во внешней политике. Но, несмотря на свою оппозиционность, граждане боялись последствий в случае открыто выраженного ими несогласия.
В то же время многие начинания правительства встречали широкую поддержку. Немцы ждали от Гитлера, что он наведет в обществе порядок и разовьет экономику. Действительно, была достигнута почти всеобщая занятость. Более того, немцы испытали небывалое чувство патриотической гордости из-за отмены несправедливых решений Версальского договора и возрождения национальной мощи Германии. Возможно, именно эти противоречивые чувства позволяли нацистам удерживать свою власть.
Домашняя обстановка в Хагене тем временем становилась все более напряженной и безрадостной после смерти Ирмы. Хотя я по-прежнему находил удовольствие в общении с нашей дружеской молодежной компанией, мои отношения с тетей и дядей несколько охладели. Теперь я проводил в Хагене меньше времени и старался чаще выбираться в город и встречаться с молодыми девушками.
Стояла весна 1939 г., значительно потеплело, и мы с Бодо решили поехать на велосипедах из Хагена в город. В центральной гостинице Люнебурга каждую субботу устраивали танцевальный вечер. Как было принято на подобных мероприятиях, мужчины в костюмах и галстуках собирались на одной стороне бального зала, освещенного люстрами, а на другой – на скамьях, расставленных вдоль стены, – сидели девушки в вечерних туалетах.
Оркестр уже играл, когда я и Бодо прошли на свои места. Полчаса спустя красивая девушка в конце зала напротив нас перехватила мой взгляд. Поспешив на другую половину зала, я подошел к столику, за которым она сидела со своей подругой. Наклонив в поклоне голову, я попросил разрешения пригласить ее на танец.
Мы станцевали три или четыре вальса и фокстрот, и тут вечер закончился. Она согласилась, чтобы я проводил ее. Мы прошли несколько кварталов, прежде чем добрались до ее дома. Она жила на втором этаже, а внизу был цветочный магазин, в котором она работала. Войдя в темный магазин, мы опустились на скамейку. Мы разговаривали в течение часа и все ближе придвигались друг к другу, обменявшись наконец несколькими поцелуями.
На год младше меня, Аннелиза Берндт была прекрасной шатенкой с карими глазами, ростом 168 сантиметров. Она держалась с естественной грацией и невинной простотой, бывшей крайне привлекательной. Открытая и дружественная в общении, в интимном разговоре она становилась серьезной и сдержанной. Вот эта ее сдержанность, с которой она говорила о своем прошлом и о своих личных переживаниях, делала ее для меня еще больше привлекательной. Мне трудно было представить более обворожительную девушку ее возраста.
Аннелиза выросла в семье среднего достатка в Вандсбеке, районе Гамбурга. Ее отец владел полутора гектарами земли и восемью теплицами для выращивания цветов на продажу. Ей было около 8 лет, когда развелись родители. Ее мать тогда положили в больницу, она долго болела и не могла ухаживать за своими детьми. В результате ее младшая сестра Фридель осталась с матерью, а Аннелиза жила с отцом в цветочном питомнике, которым вместе с отцом владели две его сестры. У одной из них был муж и две дочки, все они тоже жили с Берндтами.
Печально говорить, но все эти родственники низвели роль Аннелизы в семье до нежеланной падчерицы. Ее отец был человеком добрым, но слабохарактерным, ему было трудно утвердить свое главенство в доме и потребовать, чтобы к Аннелизе относились по справедливости. Несмотря на его привязанность к дочери, ей не хватало любви и поддержки матери на трудном этапе ее жизни. Эта ее отчужденность от окружавших ее людей, испытанная в детстве, отрицательно сказалась на дальнейшей ее жизни.
Закончив десятый класс, Аннелиза сразу же покинула неприветливый дом в Гамбурге и в октябре 1937 г. переехала в Люнебург. Ей предстояло три года ученичества в цветочном магазине. Неудивительно, что она не хотела делиться своими детскими воспоминаниями и не сразу рассказала мне о некоторых эпизодах своего детства.
Мои отношения с Аннелизой вначале не были серьезными, но мне все больше нравились наши длинные разговоры, добродушные подшучивания; мы с каждым разом лучше узнавали друг друга. Из-за нашей занятости на работе мы могли встречаться не больше одного раза в неделю – сходить в кино или прогуляться в окрестностях Люнебурга. Подойдя к цветочному магазину, я извещал ее о своем прибытии особым свистом. Тогда она выходила на улицу или открывала окно. Я редко мог позволить себе угостить ее обедом, только иногда приглашал ее в ресторан пригородного парка.
Во время одной из наших долгих прогулок в парке нам едва удалось избежать встречи с моими тетей и дядей Шторками из Люнебурга. Они внезапно появились вдалеке на тропе, и мы с Аннелизой быстро укрылись в кустах, росших рядом с дорожкой, прежде чем они обратили на нас внимание. Могло показаться странным, что нам необходимо было от кого-то прятаться, но в то время считалось непристойным, если одинокие мужчина и женщина прогуливались вместе. Если бы они нас увидели, то мы попали бы в стеснительную ситуацию.
Аннелиза никогда раньше не встречалась со Шторками. Меня же они приглашали несколько раз в свой большой дом на обеды. Когда они решили в апреле 1939 г. принять в свою семью моего десятилетнего брата Германа, я одобрил их решение, которое удовлетворяло всех. Возражала лишь мать, но дедушка Маттис горячо поддержал его. Он считал, что усыновление помогло моим родителям в финансовом отношении и одновременно его дочь, бывшая бездетной в браке, обретала сына.
К лету 1939 г. все надежды на то, что Мюнхенское соглашение обеспечит долговременную стабильность в Европе, улетучились. Опять начала нарастать напряженность в международных отношениях. Несмотря на опасность близкой войны, я не испытывал никаких колебаний и был готов отслужить два года в армии, что требовалось от всех парней, достигших восемнадцатилетнего возраста. И все же я никогда не пошел бы добровольцем, если бы служба была необязательной. Даже при моем давнем желании испытать на себе, что это значит – быть солдатом, меня просто не интересовала профессиональная карьера в армии.
Я решил не ждать призыва и пойти добровольцем в армию в январе 1940 г. по окончании двух лет учебы на электрика. Это дало бы мне возможность отслужить обязательные два года в армии до того, как начнется моя программа подготовки на инженера.
В первых числах мая я сел на поезд и отправился в близлежащий городок Винзен, где располагался распределительный пункт призывников. Я хотел, чтобы меня или взяли добровольцем, или разрешили заранее оформить все необходимые документы, чтобы начать служить в начале следующего года. Несмотря на то что мне нравилось читать о морских сражениях Великой войны, у меня не было любви к морю и желания стать моряком. Не интересовала меня и служба в авиации. Еще задолго до наступления моего призывного возраста я решил для себя, что буду служить солдатом в немецкой армии.
Имея большой интерес к механике и электротехнике, я стремился к службе в танковых войсках. Я полагал, что мои технические познания будут нелишними для экипажа танка, романтика профессии танкиста также играла не последнюю роль. Я прошел короткий медосмотр и быстро заполнил необходимые бумаги. Офицер сообщил мне, что я начну военную подготовку в танковой дивизии в Берлине в январе, как я и просил.
В то время все лица мужского пола в Германии были обязаны до призыва в армию отработать полгода в Имперской службе труда. Это была военизированная организация, только вот основным оружием вместо винтовки была лопата. Служба труда обеспечивала государство бесплатной рабочей силой и помогала подготовить молодежь для службы в армии. Возможно, из-за того, что я пошел в армию добровольцем, я избежал призыва в Имперскую службу труда. К тому же неизбежность войны также могла сыграть в этом свою роль.
С тех пор как я приехал в Люнебург, я не раз, затерявшись в толпе горожан, слушал выступление оркестра кавалерийского полка, игравшего во время трех ежегодных парадов. Тем летом, так же как и прежде, медленно вышагивали по узким улочкам городка от тридцати до сорока великолепных лошадей, которыми управляли всадники в мундирах; гром больших литавр и низкие звуки медных духовых инструментов отражались от высоких стен домов, и казалось, это было эхо воинственной атмосферы того времени. Европа стояла на пороге новой войны, ей предстояло пережить шесть страшных военных лет, прежде чем вновь воцарится мир.
Глава 4. Военная подготовка. Август 1939 – май 1940 г.
На исходе лета 1939 г. нацистами была развязана в газетах и на радио шумная кампания, требовавшая от Польши предоставить Германии коридор, который проходил бы по польской территории и соединял Восточную Пруссию с остальными областями Германии. Ненавистный Версальский договор узаконил разделение немецкого государства, и потому в обществе существовала широкая поддержка этого справедливого территориального требования. Антипольские настроения разжигались также постоянно повторяемыми обвинениями в серьезном нарушении прав немецкого населения в Польше.