Взрослый охотник угрожающе кричит, все время замахиваясь копьем, для решительного удара положение неудобное. И копье весьма массивное, но, по-видимому, он прекрасно осознает, что бить им в грудь чудища — занятие бесполезное. Подростки разбежались в стороны, но и не думают подаваться в бега, хотя возможности убежать у них есть, — не у всех, но есть, если ломанутся в разные стороны. Но, как видно, бросать своих никто из них и не помышляет, достойно уважения. Как им удастся завалить этого поросячьего монстра, определенно непонятно, но праздновать труса они не собираются.
Из туши вепря уже торчат четыре дротика, только это, кажется, ничуть не может остановить зверя или даже замедлить, — наоборот, раззадоривает. Кабан роет копытом землю, подбирая момент, чтобы атаковать наглецов, нанесших ему раны и посягнувших на его самку. Один из парнишек накладывает на изогнутую палку дротик — выходит, это приспособление не что иное, как копьеметалка, — замахивается и бросает его, вогнав снаряд под лопатку. Однако видно, что костяное жало не проникает достаточно глубоко, раня животного, но не смертельно. Вероятно, для этого у парнишки недостаточно сил. Зверь тут же бросается на мальчишку, а тот быстро забегает за дерево, даже не пытаясь сопротивляться ему. Единственное, что он может противопоставить дикой мощи, — это свою подвижность и ловкость.
Мужчина тут же пытается воспользоваться возможностью и нанести решительный удар, но кабан замечает опасность, резко разворачивается — и охотник вынужден отскочить назад и также прикрыться деревом. Если схватка продлится достаточно долго, им удастся ослабить рассвирепевшего вепря: его бока уже обильно окрашены кровью, да только похоже, что до этого еще очень далеко.
— Лариса, бей в брюхо!
Девушка только нервно кивает в знак того, что поняла, и приникает к прицелу: расстояние не больше пятидесяти метров — если уж совсем сильно не будет трястись, то должна попасть. Конечно, калибр так себе, но маленькая пуля будет обладать достаточной энергией, чтобы проникнуть внутрь и причинить какие-то повреждения, а тут, как говорится, вода камень точит. Очень большие сомнения, что ему удастся завалить этого убийцу в одиночку.
Как ни странно, первой выстрелила именно она. Попала или нет, не понять, но начало положено. Выстрел произвел совсем ненужный эффект. Охотники испугались и сразу же подались в стороны, силясь понять, откуда появилась новая опасность, а в том, что это опасность, они, похоже, не сомневались. Кабан же, казалось, не обратил никакого внимания на происходящее вокруг. Разозленное животное заметило только то, что эта блоха наконец отбежала от дерева, и ринулось в атаку.
Выстрел! Вепрь слегка присел, огласив окрестности своим криком, а в следующее мгновение уже начал разворачиваться. Выстрел! Это Лариса. Попала. Зверь вновь закричал в бессильной ярости. Выстрел!
Вторая пуля Дмитрия, как видно, бьет в жизненно важный орган, потому что передние ноги зверя подламываются, и он тычется рылом в землю. Соловьев переламывает стволы, загоняет две пули — все, готов.
Кабан опять на ногах, осматривается, силясь понять, откуда пришла опасность, и бросается на одного из подростков. Охотники в страхе разорвали дистанцию, но не бегут, что там происходит и чем им грозит этот гром, непонятно, а вот опасность, исходящая от зверя, им известна, и они понимают: побеги — и ты мертв. Вновь кабан в прицеле, Дмитрий целится под лопатку. Выстрел! Опять ноги подломились, и израненный гигант припадает на передние. Выстрел! Животное заваливается на бок, уже издавая только громкий хрип, его пасть окрашивается красным — как видно, разорвало легкие.
— Куда, дурилка! Лариса, сиди здесь!
Взрослый охотник бросается вперед и с победным кличем вонзает свое копье в бок животного. Оружие проникает глубоко в тело почти поверженного монстра. Да только «почти» не считается. Вепрь все же находит в себе силы — мотнув головой, он одним из клыков ранит человека, вырывая из него крик боли и опрокидывая его наземь. Подняться больше нет сил, кабан ползет вперед, страшно хрипя и разевая окровавленную пасть. Человек пытается отползти, суча одной ногой и помогая себе руками, вторая нога безвольно волочится, оставляя кровавый след.
Все это Дмитрий наблюдает, уже несясь вперед, словно спринтер, огибая стволы деревьев и проламываясь сквозь жидкий подлесок. Патроны уже в стволах, только стрелять бесполезно. Сейчас нужен один-единственный, но гарантированно способный остановить кабана выстрел. Тот видит своего врага, чувствует, что может до него дотянуться, и он не остановится, будет пытаться, пока такая возможность есть.
Приблизившись вплотную, Дмитрий встал над практически поверженным животным и, прицелившись, выстрелил ему в висок. Все. Вепрь тут же уронил свою тяжелую голову, а по его телу прошла дрожь. Нет сомнений, что животное мертво, а это всего лишь конвульсии.
Взгляд на раненого. Твою ж мать! И кто тебя просил, Аника-воин. Мужчине досталось изрядно. Правое бедро буквально распластано, но похоже, что пострадала только мышца, кость цела, жилы не перебиты, артерия не разорвана. Но все одно хорошего мало. Очень серьезная рана, и получится ли его выходить, определенно непонятно. Ясно только одно — что медлить нельзя ни секунды. Да, артерия не повреждена, но кровь обильно льется из разверстой раны.
Счет на секунды. У него в машине была аптечка, но ее носить с собой по лесам неудобно, оставлять же всякий раз с вещами неразумно, а вот борсетка, которую он носил на поясе, для таких целей самое то. Что там Лариса переложила в нее из аптечки, он, признаться, не посмотрел, просто надел на пояс, и все. А стоило бы: она ведь не хирург и не травматолог, могла напичкать одними таблетками, — и что потом делать? Молния с резким вжиком поползла в сторону… Зря он так о ней. Умница. Резиновый жгут лег на бедро выше раны, пара секунд — и все готово.
Мужчина и рад бы сопротивляться, но сил для этого явно недостаточно. Все это занимает не так много времени, хотя Соловьеву кажется, что прошло не меньше часа. Наконец обильный поток крови прекратился. Закрепив жгут, Дмитрий тут же поднялся и схватил ружье. Вовремя, йошки-матрешки.
— Лариса, не стреляй!
Мальцам не понравилось появление незнакомца и то, как он возился с их старшим товарищем, поэтому они приближались к нему с уже наложенными на копьеметалки дротиками. Только применять оружие не спешили, все еще испытывая робость. Сколько это продлится, непонятно, нужно срочно что-то предпринять — как-то дать понять им, что он не враг. Но как? Он ведь ни бельмеса на их языке. Его сообразительности только и хватило, чтобы, внутренне борясь с собой, положить оружие и выставить вперед раскрытые ладони, демонстрируя свое дружелюбие.
Но остановило мальчишек не это. Подходя с разных сторон, они встали как вкопанные, когда старший охотник вдруг поднял руку и произнес одно-единственное слово, после чего рука безвольно упала на землю. Все же за малый промежуток времени мужик потерял изрядное количество крови. Потом он сказал еще что-то, и мальчишки приблизились к нему.
Так. Вроде порядок. Но время терять никак нельзя. Гадство! Рана выглядит очень уж жутко. Нет, крови он не испугался, инстинкты, выработанные в армии, всплыли сами собой, потому он и действовал столь хладнокровно. Слишком хладнокровно… и глупо. Подставился по полной — хорошо, хоть парнишки проявили нерешительность. Будь кто постарше — очень даже может быть, что ему пришел бы абзац. Хм. Остановить кровь, наложить повязку, пока не доберутся до медиков, это он умел, но тут, похоже, нужно шить, — сомнительно, что в лагере у них условия будут лучше, чем здесь. И что делать? Сначала нужно дать Ларисе взглянуть на рану. Ну да, фармацевт она, но он-то уж точно не врач.
— Лариса! Все нормально, спускайся!
Хотел бы он сам верить в то, что говорит, но похоже, что выхода у них нет. Мужика нужно срочно спасать, да и ружье он уже подобрал, ненавязчиво так, ни на кого не наставляет, повесил на плечо. Однако тот, кто подумает, что ему понадобится много времени изготовиться к бою, очень сильно удивится. Не надо вам этого проверять, мои дорогие. Да и не хочет никто плохого для вашего вожака, — а кто же он им еще: как-никак, самый старший.
— Что тут? — спросила запыхавшаяся Лариса.
— Я понимаю все. Но лучше бы тебе посмотреть.
— Ты не забыл, кто я по специальности?
— Я же сказал, что все понимаю. Но моих познаний хватит только на то, чтобы остановить кровь и наложить повязку до медсанбата.
— Ага. А я, значит, медсанбат?
— Прости, но лучше уж ты.
— Ой, мамочки.
— Ладно. Давай я сам.
— Нормально. Я постараюсь справиться. Вот только…
— Что?
— Ты уверен, что хочешь тратить драгоценные лекарства на этого дикаря? Притом что нет никакой гарантии, что у меня получится.
— Выхода нет. Это самый лучший способ завязать отношения. Можно сказать, нам улыбнулась удача.
— Ага, удача. Потратили несколько патронов, вон сейчас лекарства в ход пойдут. А если не поставим его на ноги, то окажемся злейшими врагами.
— Надо постараться.
Этот диалог был весьма своеобразным. Лариса склонилась над ногой раненого, распустив своим ножом кожаную штанину. Нож был одним из метательных, который Дмитрий хорошо заточил и вручил ей. Сталь, конечно, так себе, но если об этом не забывать, то вполне нормально. Соловьев разговаривал не глядя на нее, рассматривая новых знакомых, пребывая в напряжении, готовый в случае необходимости броситься в драку. Те в свою очередь во все глаза смотрели на странных незнакомцев.
На всех аборигенах одежда из прочной и в то же время хорошо выделанной кожи. Не мягкая замша, сшито все так себе, с наружными швами, по всей видимости, нитями из сухожилий, но все же это была одежда, а не набедренные повязки или наброшенные на тело шкуры. Куртки длиной до середины бедер, пояса, на которых висят ножны и кожаные мешочки, — там, наверное, какие-нибудь нехитрые приспособления. Рукава курток пришиты не полностью, только сверху и с боков, в подмышках видна прореха. Ясно, портняжье дело тут в загоне, но все одно очень даже ничего. Спереди есть разрез ворота, чтобы удобнее было надевать через голову, там пришиты кожаные шнурки, чтобы стягивать ворот. Поглядев на раненого, у которого была задрана куртка, Дмитрий понял, что немного ошибался. То, что ему показалось вначале штанами, на деле оказалось какими-то кожаными чулками, подвязывающимися… Хм. Все-таки есть набедренные повязки. Кусок кожи пропускается между ног, а потом на боках завязывается за углы, а вернее, к углам прикреплены кожаные же ремешки, вот они-то и завязываются, там же подвязываются и эти чулки. Если куртки и штанины из кожи грубой выделки, то набедренная повязка — из мягкой, хорошо отделанной. Понятное дело, пусть ты хоть трижды дикарь, причинного места натирать никому не захочется.
Весь облик этих людей у него ассоциировался с индейцами. Но странное дело: вроде и лица раскрашены, преимущественно в белые и желтые цвета, и по паре перьев в длинных волосах, забранных в две косы, и загар такой, что обзавидуется любой из побывавших на морском побережье, но облик их практически ничем не отличался от земного. Иными словами, они здорово походили на европейцев, вдруг решивших поиграть в индейцев. И волосы ничуть не черные, а рыжие, у одного и вовсе русые. Вон у старшего имеется очень даже окладистая борода. У того, что мертв, отошел, бедолага, лицо тоже заросшее, но пожиже, — наверное, был помоложе.
Дикари с не меньшим интересом поглядывали на Дмитрия с Ларисой. Такое впечатление, что они боролись с неодолимым желанием пощупать незнакомцев, на которых столько всякого диковинного. Не надо, ребятки, не время. Потом утолите свое любопытство.
— Ну что, будем шить? — поинтересовалась Лариса.
— А есть варианты?
— Есть. Оставить ее как есть, менять почаще повязки. Если выживет, однозначно будет инвалидом.
— А если сшить?
— Скорее всего, хромота останется, но так, незначительная — все же мышца полностью не восстановится. Но это при большой удаче, если он не отдаст концы.
— Выхода нет. Инвалид — это одно, а охотник с хромотой — совсем другое. Сшить сможешь?
— Ну нам преподавали полевую хирургию, а мне, как ты помнишь, учиться нравилось, но практики никакой не было, даже на трупах не практиковалась. Ладно, поняла. Снимай аптечку. Объяснить бы дикарю, что его собираются лечить, а то ведь ему сейчас ой как больно будет.
— Попробую. Эй, дружище, мы сейчас будем тебя лечить, будет больно.
Говоря это, Соловьев всячески подкреплял свои слова жестами, то тыча руками на себя и Ларису, то на рану, показывая, что они сейчас будут шить рану, то кривясь, словно от боли, то разводя руки в стороны, словно изображая спокойную гладь воды, — мол, все будет пучком. В общем, полный сюрреализм. Но, как видно, его прекрасно поняли:
— Хо. А лапон. А тана.
Как ни странно, Дмитрий прекрасно понял, что ему ответил мужик. Нет, он не выучил вдруг их язык, и слова для него оставались непонятными, а вот жесты… Куда там ему, с его потугами, у этих людей язык жестов был просто на высоте. Вот ни слова не разобрал, но отлично понял, что именно сказал раненый: «Хорошо. Я понял. Я готов», — именно так или очень близко к этому. Нельзя сказать, что Дмитрий не обрадовался этому обстоятельству. Еще бы и ему так уметь — и проблем с общением вообще никаких. Но, как видно, умение читать язык жестов у местных было настолько на высоте, что они сумели понять и его.
Лариса склонилась над раненым, а Соловьев остался стоять немного в стороне, повесив карабин на плечо, оставив в руках свое ружье. Случись что, это оружие будет куда более сподручным, тем более что в стволах сейчас была картечь. Лес, о больших расстояниях не может быть и речи, а картечь позволяла поразить противника даже при не особо точно взятом прицеле. Дмитрий всегда считался хорошим стрелком, но так будет надежнее, да и выстрел от ружья куда как громче, значит, и психологический эффект будет повыше.
Тут еще и старший отправил куда-то одного из парнишек. Что именно сказал вождь, было определенно непонятно, потому как фраза состояла из пары слов, и при этом никаких жестов сделано не было. Черт его знает, может, послал за подмогой, желая пленить чужаков и завладеть их имуществом. Внимательнее надо. Не расслабляться.
Стараясь все время держать в поле зрения оставшегося мальца, Дмитрий не сводил взгляда и с Ларисы, благо первый находился поблизости от нее и внимательно следил за ее действиями. Хм. А он и не знал, что у Ларисы с собой целый флакон спирта: она им обработала вымытые руки. Дезинфекция. Оно и к лучшему — знай он об этом, и кто поручится, может, уже добрался бы до антистрессового всех времен и народов. Странно, как к нему не обратилась сама Лариса. Впрочем, она никогда не пила алкоголя.
Девушка промыла рану от набившегося туда мусора, используя воду из небольшой бутылочки, которую носила в кармане на случай, если захочется пить: не лезть же каждый раз в вещмешок. Затем обработала перекисью водорода, простерилизовала все тем же спиртом нить и иглу, которые перед работой она забрала у него вместе с аптечкой. Были у него моток ниток и иголка, только они предназначались для одежды: армейская привычка иметь при себе починочный материал.
Дело вовсе не в требовании устава. Это зачуханный боец может не иметь при себе иголки и нитки и щеголять прорехами в одежде, огребая за это от начальства. Уважающий себя всегда держит под рукой не только нитки с иголками, но и кусок свежей подшивы на подворотничок. И опять устав тут ни при чем: вопрос самоуважения. Нормальный дембель всегда будет следить за собой, и как следствие — за тем, чтобы у него не появлялись всякие прыщи, фурункулы и карбункулы. Другое дело, что это может вылиться в извращенную форму, когда старослужащий заставляет молодого починить или постирать его форму или же сменить подворотничок. Но первопричина здесь не в желании показать свое превосходство, а именно в опрятности и гигиене. Дмитрий никогда не самоутверждался подобным образом и предпочитал следить за собой сам, — как следствие, эта привычка въелась ему в кровь. Поэтому, отправляясь в путешествие по лесам и горам, он не мог не взять с собой нитки и иголки: мало ли обо что можно изодрать одежду. А оно вон где пригодилось.