- Ааа! Я согласен! – в отчаянии закричал я, закрыв глаза и ожидая, что меня сейчас повалят на землю.
- Петрушка, фу! – рявкнула бабушка.
Прошло пару секунд, а ничего так и не случилось. Приоткрыв один глаз, я смог удостовериться, что опасность мне не грозила. Ротвейлер возбужденно носился по полю. Я перевел дух.
- А теперь, когда мы выяснили, что прыгать будут все, может, уже пойдем к самолету? – ласково улыбаясь, произнесла бабушка. Я покосился на нее. Суицидник был прав. Она - мать Сатаны.
Вслед за «Коленькой» мы подошли к самолету, где нас проинструктировали. Смысла я в этом не увидел, так как прыгать мы собирались с инструкторами, ну да ладно, мне какая разница? Может у них такая обязанность.
Когда я оказался внутри самолета, мне всучили специальный костюм и заставили переодеваться. С радостью сняв с себя вековую одежду, я натянул костюм, полностью закрывающий руки и ноги, а потом обул берцы, которые мне тоже выдали, и натянул на голову специальные очки. Потом меня всего обмотали различными креплениями и прицепили к инструктору. Мда… Все что мне сегодня надо - это чувствовать мужчину задом. Тьфу, это что за хрень мне в голову прилезла?
Я посмотрел на суицидника. У него инструктором была женщина, она, не слушая его возражения, помогла парню быстро переодеться и переобуться, а потом так же прицепила его к себе. Вот повезло же человеку. Тоже хочу женщину!
Через несколько минут самолет загудел и, разогнавшись, оторвался от земли. Всего экстремалов, решивших совершить прыжок, было пятеро. Трое из них были мы. Не густо. А мне вот что интересно, разве суициднику прыгать можно? Хотя, если разрешили… Но ведь и бабушка могла подсуетиться, сделать так, чтобы ему разрешили.
Минут через пятнадцать заговорил мой инструктор, объясняя, что и как я должен делать при падении. Я кивал головой, нервно сглатывая. Ой, мамочки, что-то мне страхово. Не хочу! Дайте мне выйти! Успокойся ты, сейчас уже выйдешь. Я тяжело задышал, когда инструктор сказал мне натянуть на голову специальную шапку. Ну все, сейчас это случится.
Спустя пару минут это действительно случилось. Инструкторы и прыгуны стали по одному подходить к открытой двери самолета и выпрыгивать. Я видел, как побледнело лицо суицидника, когда он оказался около выхода. Нет, оно посерело, кровь отхлынула даже от губ. Он секунду смотрел вниз, а потом его инструкторша подтолкнула его и они вывалились. Божечки… Мои ладони непроизвольно сжались в кулаки. В чем я провинился? За что все это мне?
Мой инструктор крикнул, чтобы я встал. На негнущихся ногах я подошел к двери самолета и глянул вниз. Облака. Я нахожусь выше облаков! И вы хотите, чтобы я после увиденного еще и прыгал? Нет! Ни в коем случае! Идите вы все нахуй! Но инструктор за моей спиной думал по-другому. Он оттолкнулся ногами и руками от самолета, и мы оказались в свободном падении. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, но секунды через три меня резко дернуло назад. Подняв голову, я смог полюбоваться на парашют. Кажется, сегодня я останусь жив. После этой мысли я расслабился, и меня захлестнула эйфория. Это непередаваемые ощущения свободы, полета. Такое чувство, что я невесомый! И весь мир принадлежит мне! Восторг захлестнул меня с головой, и уже не сдерживаясь, я что-то прокричал. Как же это чудесно! Безумно страшно, но в тоже время так шикарно! Не хочу на землю! Хочу остаться в воздухе, продолжить вот так летать! И почему я человек?
Оказавшись на земле, я запрыгал на месте. Хотелось двигаться, хотелось поделиться эмоциями! Я увидел бабушку и ринулся к ней, но тут же остановился, глядя на сидящего на земле суицидника. Бабушка подошла к нему, протягивая руку, но он закричал на нее:
- Оставь меня в покое! – кажись, рявки у них наследственное. – Не подходите ко мне!
Она замерла на месте, обескуражено глядя на суицидника, а затем развернулась и пошла прочь. Он остался один. И чего это на него нашло? Не так уж и страшно было. Зачем кричать? Я покачал головой и уже собирался пойти вслед за бабушкой, как мой взгляд упал на руки суицидника. Он сжимал ладонь, вороша землю, и тут же разжимал ее, и вновь сжимал. Такое чувство, что он пытается успокоиться. Неожиданно он посмотрел в мою сторону.
- Ты можешь прикатить ко мне коляску? – я вздрогнул, когда заглянул в его потухшие глаза, но, несмотря на это, голос суицидника был ровным и спокойным.
- Да, сейчас, - кивнул я.
И опять он меня не поблагодарил, лишь едва заметно качнул головой. Он что умрет, если скажет «спасибо»? Возмущаясь, я дошел до коляски, прикатил ее к суициднику и, развернувшись, пошел к собравшейся толпе, что делилась впечатлениями. Чтоб я еще раз помог суициднику? Фиг вам! Пускай сам справляется!
- Ну все, мальчики. Рада с вами была повидаться, но мне пора возвращаться! – бабушка быстро чмокнула меня и суицидника в щеку.
- Вы уже уезжаете? – удивился я.
- Да. У меня столько дел! Эх, если бы можно было, я бы осталась еще на пару денечков! – она смахнула невидимые для меня слезы и еще раз поцеловала, а потом быстро влезла обратно в лимузин. Он тут же завелся и поехал.
Только мы вошли в дом, как мама, подскочив с дивана, словно пружина, подбежала к нам.
- Вы целы? Целы? Нигде ничего не болит? – она ощупывала то меня, то суицидника.
- Целы мы, целы, - ответил я.
- Что она с вами делала? – все не унималась мама.
- Ничего такого. Мы просто с парашютом прыгнули. Это было так потрясающе! Мама, ты должна будешь обязательно попробовать! – восторженного говорил я.
- С парашютом? – мама посмотрела на меня так, словно не совсем поняла, о чем я говорю, а потом резко побледнела и повернулась к Сене. – Боже, Сеня, ты в порядке?
- Да что ему будет? Мы же с инструкторами прыгали! – мама даже не посмотрела на меня.
- Сень, все хорошо?
- Я в порядке, - слегка улыбнувшись, проговорил суицидник.
- Тц! Да это даже не страшно было! Чего ты так к нему прицепилась? И вообще-то, могла поинтересоваться и у меня, как я себя чувствую. Или ты волнуешься об этом долбанном суициднике, потому что он твой кровный родственник, а я тебе никто? – зло проговорил я.
В доме повисла тишина. Мама, сидевшая на корточках перед суицидником, медленно поднялась и повернулась в мою сторону.
- Ты всегда будешь меня этим попрекать? – голос мамы был каким-то странным, отчужденным что ли.
- Чем? – не понял я.
- Тем, что не я тебя родила. Просто, если всегда, то я буду готова к тому, что ты в любой момент оттолкнешь меня.
У меня пересохло в горле. Черт, я ведь… Я не хотел этого говорить, просто рассердился, вот и сорвалось с языка. Надо что-то ответить, сказать, извиниться. Но, бля, я чувствую себя сейчас последней скотиной. Хочется убежать куда-нибудь, чтоб никто не нашел и переждать, пока будет не так стыдно.
- Прости меня, - прозвучало извинение, хотя я даже не открывал рот, все продолжая глядеть на маму. Я повернулся к суициднику. Он подъехал к маме и взял ее ладонь в свои. – У вас была устоявшаяся, счастливая жизнь, а тут появился я, и все полетело к чертям. Прости, я не хотел это рушить. Если у меня было куда пойти, то я обязательно ушел бы, потому что я тебя очень сильно люблю и ты последний человек, которому я хотел бы причинить боль, Эрика.
- Дурашка ты, Сеня, - голос мамы задрожал, и хоть она стояла с опущенной головой, я понял, что она плачет и, сделав шаг к ней, обнял, чувствуя одну ее руку у себя на спине, вторую продолжал сжимать суицидник. – Я люблю вас двоих. Одинаково. Вы оба мои сыновья, - почему-то мне показалось, что это она говорила мне. Только мне.
- Прости, - тихо прошептал я. – Я больше никогда. Обещаю.
Мама ничего не ответила, лишь кивнула, показывая, что услышала меня. И мы простояли так еще минут десять.
Я пожелал маме спокойной ночи и направился к себе в комнату. На первом этаже работал телевизор, то освещая гостиную, то погружая ее во мрак. Я остановился, взвешивая кое-что, а потом подошел к балкону и, упершись об перила, глянул вниз. Суицидник сидел за синим диваном, положив подбородок на его спинку, и глядел на экран.
- Эй, - позвал я. Он чуть повернул голову в мою сторону и снова отвернулся. – Почему ты накричал на бабушку?
- Я не хотел прыгать, - не отрываясь от телевизора, ответил он. Я усмехнулся.
- Что-то я не помню того, как ты протестовал.
- Я знал, что это бесполезно.
- Да ладно тебе. Не так уж и страшно было, наоборот даже круто! – из-за воспоминаний по телу пробежала дрожь от адреналина. Захотелось повторить прыжок. Суицидник резко повернул голову в мою сторону.
- Тебе, может, и было круто, но мне это напомнило о том, как я… - он замолчал.
- Как ты выпрыгнул из окна? – прищурился я. Он кивнул.
- Ни в тот, ни в этот раз я не чувствовал восторга от падения, эйфории, только дикий страх. Но, если сегодня я знал, что со мной все будет хорошо, то тогда… Я падал спиной вперед и видел небо, и как мимо проносятся окна этажей. Думается, вроде четвертый этаж не так уж и высоко, что там можно разглядеть, но для меня это падение было словно вечность. А в голове была мысль: «Вот бы сейчас появился супергерой и спас меня». Потому что я не хотел умирать! Я хотел жить! А потом было больно. Ты себе представить не можешь эту боль. Вдох давался с огромным усилием, хотелось закричать от боли, но сил не было. И когда вдруг все стало темнеть перед глазами, я понял, что сейчас умру, я даже обрадовался, - он замолчал. Я тоже молчал, переваривая услышанное. Не думал, что он расскажет мне об этом. Вот только не понимаю…
- Хотел жить? Так какого черта? А? Какого черта, суицидник?
- Какого черта? – он усмехнулся. - Жить, когда тебя не слышат - невыносимо.
Он едва заметно покачал головой на последнем слове. Не слышат. Что значит - "не слышат"? Так говорит, словно его окружали глухие.
- Нет. Все равно не понимаю, - пробормотал я и, оттолкнувшись от перил, повернулся к своей комнате.
- Потому что ты тоже меня не слышишь, - спокойно произнес суицидник, возвращая свое внимание телевизору.
Вот теперь я окончательно запутался. Как это я его не слышу? С кем он тогда только что говорил? Со стенами? Тупость какая-то. У него с мозгами определенно не все в порядке.
17 глава. Два месяца.
После того дня, когда в наш дом ураганом ворвалась бабушка и таким же ураганом покинула его, прошла неделя. Первое время я продолжал чувствовать неловкость и стыд, общаясь с мамой, но вскоре все вернулось на круги своя. Суицидник вновь начал закрываться в своей комнате и сутками не вылезал из нее, мама полностью погрузилась в открытие нового магазина в торговом центре, а я начал готовиться к экзаменам.
В школе все только и говорили о предстоящем ЕГЭ, выпускном, поступлении. Утром были уроки, а после обеда дополнительные занятия и репетиции последнего звонка. Дома я появлялся часов в шесть-семь вечера и, выжатый как лимон, шел к себе готовить уроки на следующий день. Иногда я ловил себя на мысли, что не верю в происходящее. До первого экзамена, который должен быть 28 мая, оставалось катастрофически мало времени, а у меня было двоякое чувство. Я не знал, рад ли тому, что школа заканчивается или нет. Не могу представить того, что больше не увижу всех своих одноклассников вместе, в одном кабинете, что больше мы не будем доводить учителей, ругаться между собой, устраивать скандалы, драки, объявлять кому-то бойкоты…
Я пришел в эту школу в девятый класс, и, глядя на различные компании, дуэты, одиночек, подумал, что даже в первоклассной школе все то же самое, как и детдоме, только еще хуже, тут дети соревнуются в том кто богаче, у кого круче игрушки, кто больше популярен. Кто-то мог предложить начать травить одного из одноклассников, и все тут же поддерживали его идею, превращая жизнь ученика в ад. Я этого не понимал. Но один день изменил мое мнение о них…
Девятый класс. Конец осени.
В кабинет врывается один из моих одноклассников и кричит о том, что в коридоре ребята из параллельного класса пристают к другому моему однокласснику. Все кто был в тот момент в кабинете, сорвались с места. Я ошарашено глядел на них, не веря, что можно испытывать такое любопытство, когда кого-то унижают.
- А ты чего сидишь? Пошли скорей!
Меня дергает за рукав одноклассница. Брюнетка с синей прядью. Она маленького роста и пухленькая, но в тоже время очень милая. Парни достают ее ровно до того момента, пока она не начнет медленно расплываться в улыбке. После этого они сразу исчезают с поля зрения. А девушку, кажется, зовут Настя.
Я не сопротивляюсь, и она тащит меня за собой по коридору, до собравшейся толпы. А там я увидел то, чего точно не ожидал увидеть. Все ребята из класса стояли, чуть ли не стеной, загораживая парня, над которым издевались, от парней из параллели. Они кричали, толкались, к параллели присоединилось подкрепление и через пару минут все это вылилось в самую большую драку, что я когда-либо видел. Класс на класс. Со всех сторон сыпался мат, визги девчонок, крики учителей, которые пытались нас разнять. Да, нас. Я сам не понял, когда ввязался в эту массовую потасовку. А разнять нас смогли, только при помощи огнетушителей. Нет, нас не били ими по голове. Нас просто остудили.
Притащив всех в кабинет, классный руководитель начал читать лекцию о неподобающем поведении, а я, вместо того чтобы слушать его, оглядывал класс. У некоторых было побито лицо, у некоторых порвана одежда, у нескольких девчонок красовались царапины на лице, прически напоминали известную фразу «я у мамы вместо швабры», но все до единого радостно улыбались, но главное - они все спрашивали у того самого парня из-за которого все началось, в порядке ли он. Они все были побиты, но почему-то волновались о другом человеке.
- Ты в шоке, да? – обратился ко мне мой сосед Антон. Он то и дело прикладывал платок к разбитой губе и морщился.
- Угу, - кивнул я.
- Вообще-то, тут все просто. Мы, - он обвел рукой весь класс. – Семья. В семье могут быть ссоры, скандалы, непонимание, обиды, драки. Все что угодно. Но никто другой не смеет обижать нашего члена семьи, только у нас есть на это право, а иначе - загрызем, - его глаза холодно сверкнули и я понял, действительно загрызут. Вот так всей толпой нападут и загрызут.
Я заулыбался, вспоминая то время. Совсем скоро я расстанусь с ними всеми. Не верится. Не верится, что через пару месяцев Катя уедет в Америку покорять подиум. Антон отправится в Москву поступать в МХАТ. Кирилл займет место отца в фирме. А Настя собирается открыть свою гей-порно-студию. Шучу. Эта извращенка в будущем хочет стать врачом. А вот я собираюсь поступать в педагогический. Не знаю, отчего вдруг такой выбор. Может, насмотревшись на безразличных учителей в детдоме, захотел стать лучше их, а может, я просто не могу оставить школу. Ведь в ней столько всего было. И пускай я проучился там всего три года, но эти три года были лучшими в моей жизни. Интересно узнать, а какими будут подростки через пять лет, десять, пятнадцать… Конечно, если мне это дело еще не надоест, и я буду преподавать. Ведь я дал себе слово, что как только почувствую, что работа не приносит мне больше удовольствие, что я устаю, что ученики начинают меня раздражать, бесить и я прокручиваю в голове планы их убийства – я сразу уйду с этой работы. Не хочу становиться тем, на кого нагляделся в детстве.
За день до первого экзамена у меня началась паника. Я понял, что совершенно ничего не знаю, хотя мозги были переполнены от полученной информации за несколько недель. Перед глазами то и дело проносились различные термины из биологии. И от этого становилось еще страшней. К вечеру я уже несколько раз повторил весь материал и тупо сидел в гостиной, неотрывно смотря на часы и молясь, чтобы время пошло быстрей и скорей бы уже наступил этот чертов экзамен. Мама пробовала меня поддержать и успокоить, но у нее ничего не вышло, зато вышло, как ни странно, у суицидника.
- Да расслабься ты! Это же просто экзамен!
- Тебе легко говорить, ты его не сдаешь, - ощетинился я.
- Мне неохота. Может в следующем году, - пожал он плечами. – А ты, если будешь так нервничать, то завтра допустишь кучу ошибок. Оно тебе надо? Ты ведь так готовился к этому экзамену. Относись к этому, как к обычной контрольной или подготовке к ЕГЭ.