Следующие несколько глотков всё ещё вызывают рвотные позывы, а затем становится наплевать.
Лежишь на полу. Смотришь в потолок. Боишься снимать слуховой аппарат, опасаясь того, что сегодня тишина тебя задавит, переломав все кости. Нестерпимо хочется кричать, но соседи не оценят, поэтому просто продолжаешь вглядываться в потолок. Почему жизнь такая сука? Почему всегда через тернии к звездам? Почему-почему-почему?!
Коньяк стремительно убывает. Начинаешь ловить вертолеты. А опасные пьяные мысли кажутся все менее идиотскими. Нашарив в кармане пиджака телефон, вызываешь такси. Чуть покачиваясь, спускаешься на улицу. Едешь обратно. К чертовому магазину, чтобы высказать всё, что ты думаешь о чертовом эгоцентричном мальчишке. Заверить, что больше ты к нему ничего не чувствуешь и он может не беспокоиться о том, что ты будешь его преследовать.
Странно, наверное, заявлять такое, преследуя его в это самое время. Но разум застилает алкоголь. А чувства, уязвлённые и обнажённые, будто кровоточащая рана, требуют выхода. Если ставить точку, то жирную.
Выходишь на улицу, вдыхаешь ноябрьский морозный воздух. Куришь. Начинает отпускать. Скандала больше не хочется, но возвращаться домой ни с чем — тоже.
«Окей, я просто зайду и поговорю с ним», — решаешь ты, направляясь в сторону бара, втайне надеясь, что его уже там нет.
Шумная компания на месте. Сдвинув несколько столов, громко обсуждают абсолютно тебя не заботящие глупости. Помещение бара похоже на погреб, стены которого без сложного замысла в некоторых местах обклеили старыми музыкальными плакатами. Бармен кидает на тебя скучающий взгляд. Две официантки судачат о красавчике с дерзкой татуировкой. Ты даже не сомневаешься, о ком идет речь.
Кроме компании Мудилы в баре всего несколько посетителей, так что спрятаться не выйдет, место не такое людное, как тебе бы хотелось. Заказываешь стопку коньяка, выпиваешь для храбрости, будто того, что было употреблено дома, не достаточно, а затем неуверенной поступью приближаешься к компании.
— О! — вскакивает один из ребят. — Так это ж тот глухой! — беспардонно тычет он пальцем в твою сторону.
— Частенько мозолишь глаза в последнее время, — восклицает другой.
— Да че орёшь, придурок, всё равно нихера ж не слышит! — смеётся первый.
— Слышу вообще-то, — выговариваешь ты с нескрываемой злобой. Коньяк делает свое грязное дело. Эмоции, которые ты привык подавлять, льются наружу, сквозят в словах и интонации, окутывают тебя будто аура, сразу давая понять окружающим, в каком состоянии ты находишься.
— Нихера себе! Глухой прозрел! — орет пьяный парень в дурацкой кепке.
— Глухие не прозревают, дебил, — рычишь ты.
— Че сказал? — улыбка тут же сползает с лица паренька. — Ебало давно не полировали?
— Задницу себе отполируй, — советуешь ты. Парень в ответ почти кидается в твою сторону, но в последний момент его останавливает Мудила, что сидит в центре стола, будто Гопник-Иисус с картины «Тайная вечёра в баре», чтоб ему пусто было. Девушка, с которой ты его видел ранее, льнет к нему, явно желая уединиться. Девушка напротив, пришедшая с кем-то из «друзей» Мудилы периодически стреляет на него глазами. На фоне остальных он выглядит измазанной в грязи розой, окружённой сорняками. Но ты-то понимаешь, что таков он только в твоих глазах. Потому что ты влюблён в него. На самом деле он сорняк, притворяющийся розой.
— Не трогай его, — командует Мудила и парень останавливается, не успев занести кулак для удара. — Доебываться до инвалидов зашкварно. Что с него взять?
Такое у него мнение о тебе? Инвалид?
— Это не даёт ему право… — бычится гопник.
— Хер знает, что там у глухих в башке, — настаивает Мудила. — Забей, — отмахивается он. — А ты съебывай, — властно обращается он к тебе.
— Нет. — Кровь стучит в висках. Кулаки самопроизвольно сжимаются. Вот сука. — Я не уйду, пока мы не поговорим.
— А есть о чем говорить? — очень правдоподобно удивляется он.
— Слы-ы-ыш, оглох что ли? Уёбывай! — глумливо рычит кто-то с другого конца стола.
— Не уйду, пока не поговорим.
— Он че типа твой знакомый? — наконец доходит до самого активного гопника.
— Не, — отнекивается Мудила. — Так, прилипала.
Ты морщишься, услышав еще одну не самую лестную характеристику.
— Так вот значит кто я? — шипишь ты сквозь зубы. Несколько парней из компании поднимаются из-за стола вслед за первым самым скандальным. Мудила, заметив это, поспешно перегибается через стол, хватает тебя за галстук, притягивает ближе к себе и тихо шепчет:
— Уёбывай, придурок, пока это не зашло слишком далеко!
Впервые в его голосе ты замечаешь неподдельный страх.
— Что непонятного? Уходи! — он тебя будто бы умоляет.
— Уйду, если ты уйдешь со мной, — шепчешь ты упрямо. Коньяк не позволяет тебе бояться. Чувство самосохранения на отметке ноль. Уверенность в своем всесилии где-то над облаками.
— Прилипала? Очередной педик польстился на твой еблет?
Парни явно в курсе популярности Мудилы в определенных кругах.
— Именно он, — с вызовом выговариваешь ты, а через мгновение в правое ухо, на котором висит слуховой аппарат, прилетает удар. В ухе сперва звенит, а потом наступает обманчивая тишина. Обманчивой она является потому, что складывается впечатление, будто бы всё резко закончилось, хотя потасовка только начинается. Ты падаешь на пол, в то время как Мудила кидается на парня, что ударил тебя. Тот отбрасывает мальчишку обратно к дивану. Судя по выражениям лиц девушек рядом, они начинают визжать. Та, что стреляла взглядом на Мудилу, кричит на драчуна и получает от него оплеуху. Вскакивает ее ухажёр и бросается на парня. Кто-то хватает тебя сзади, сжимая горло рукой. Ты действуешь чисто на инстинктах. Перед глазами мелькают картины масштабной потасовки. Все против всех. Сбрасываешь с себя душителя, с другой стороны прилетает удар в колено. Сейчас тишина тебя не вдохновляет. Ты не сможешь вовремя сообразить, если кто-то кинется на тебя сзади или сбоку. Вся надежда на глаза, но в баре полумрак и ты слишком пьян, чтобы реагировать вовремя даже на увиденное.
Ты не помнишь, как вылезаешь из этого Ада. Просто в какой-то момент вываливаешься из бара и бредешь в сторону магазина. Тебе не сразу удается сообразить, что идешь ты с чьей-то помощью. Мудила, позволив тебе опереться на своё плечо, стремительно тащит во двор жилого здания, магазин в котором стал для тебя в последнее время самым посещаемым местом после работы и дома. Парень что-то говорит, но ты не понимаешь, что именно. Попытки разобрать по губам безуспешны.
«Я не слышу», — выговариваешь ты с усилием. Мудила останавливается, смотрит прямо на тебя и выразительно выговаривает «Долбоёб».
«На себя посмотри…» — кидаешь ты, продолжая хромать к подъезду. Колено, на которое пришелся удар, ужасно болит. Шея начинает чесаться от удушения. Правое ухо ноет. Слухового аппарата на нем нет, а если бы и был, вряд ли он выдержал удар и продолжил бы нормально функционировать.
Заходите в старый подъезд. Ни домофона, ни лифта, лишь покрытые застарелой краской, трещинами и уличными росписями стены и засыпанная окурками лестница. Поднимаетесь на третий этаж. Мудила, стараясь не отпускать тебя, роется в кармане, выуживает ключи, открывает старую деревянную дверь. Тебе кажется, что замок в этой двери без надобности. При желании ее можно снести с петель одним сильным пинком. Тебя затаскивают в маленькую однокомнатную квартирку. Внутри на удивление чисто, хотя Мудила не производит впечатление чистюли. Ты еле-еле разуваешься, а затем парень тащит тебя в ванную комнату, включает душ и толкает тебя в ванну прямо в одежде. Холодные струи бьют в лицо подобно ледяным иглам, пронзающие не плоть, но сознание. Ты фыркаешь, захлебываясь. Пытаешься подняться, но Мудила прижимает тебя рукой к ванне, не позволяя убежать от отрезвляющей процедуры.
«Мать твою! Хватит!» — орешь ты.
«Не хватит, — отвечает Мудила. — Будешь барахтаться в ледяной воде, пока не придешь в себя».
«Уже пришел!»
«Ну да… Конечно».
Тебе кажется, что тебя заливают водой целую вечность, прежде чем поток, наконец, стихает. Мудила кидает тебе в лицо полотенце, хотя какой от него толк, когда твои брюки, рубашка, пиджак и нижнее белье насквозь мокрые. Ты кое-как неуклюже вылезаешь из ванны. Вода потопом льется на пол. Мудила скрывается за дверью, но через мгновение возвращается с футболкой и старыми джинсами.
«У меня и трусы промокли», — жалуешься ты, чувствуя себя трезвее, чем до того, но все еще далеко не как стеклышко.
«Значит походишь, блять, без трусов!» — судя по выражению лица Мудилы, он злится.
Развешиваешь одежду на змеевике. Вытираешь лицо и мокрые волосы. Натягиваешь черную выцветшую футболку с броской надписью SEX и узкие джинсы. Слишком узкие. Яйца тебе за такое одеяние точно спасибо не скажут. Кое-как застегиваешь ширинку и чувствуешь максимальный дискомфорт в паху. Но дареному коню под хвост не заглядывают.
Мудила разместился на полу в коридоре, опершись спиной о кухонный дверной косяк. Курит, смотря куда-то вдаль за границы реальности. Ты садишься (медленно, так как боишься, что штаны на тебе могут разойтись) напротив него, тянешься к пачке сигарет, но он бьет тебя по руке.
«Жалко, что ли?»
«Что ли, — хмурится он. — Нахера устроил весь этот цирк с конями?»
«Я всего лишь хотел поговорить», — зубы стучат после ледяного душа. Да и в квартире далеко не тропики.
«И лучшего для этого времени найти не смог?» — Мудила искренне недоумевает, будто действительно ничего не сделал, за чем последовала бы такая реакция.
«Почему ты был с той девушкой?»
«А почему бы мне с ней не быть?»
«Мне казалось, мы неплохо провели время вместе».
«Неплохо, — соглашается парень. — Но это не значит, что я теперь тебе чем-то обязан».
«Но я хочу… Ты же понимаешь, что я Хочу, чтобы ты был мне обязан».
Он смеется. Ему доставляет удовольствие играть на твоих чувствах. На струнах из твоих нервов.
«Если у меня нет шансов, скажи уже мне «Нет» и я от тебя отстану», — шепчешь ты, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Не слышишь свой голос, но уверен, что прямо сейчас он начинает хрипеть. По крайней мере, горло саднит.
«Я уже не раз тебе это говорил», — заявляет Мудила.
«Неправда. Ты твердишь «не приходи больше», а сам уезжаешь со мной к черту на кулички. Твердишь «мне не интересно», но первый заговариваешь со мной. У меня такое впечатление, что ты сам не знаешь, чего хочешь».
«Тоже мне, психолог выискался», — хмурится парень, отводя взгляд.
«А еще мне кажется, что ты просто зассал», — продолжаешь ты напирать. Он вздрагивает и кидает на тебя злобный взгляд. О, задел за живое.
«Да что ты вообще понимаешь?!» — Иногда ты даже рад, что глухой. По крайней мере, не надо слушать чьи-то вопли, потому что Мудила явно переходит на повышенные тона.
«Если не знаю, расскажи», — предлагаешь ты.
«Нечего рассказывать». — А взгляд говорит об обратном. И то, как он начинает, сам того не замечая, нервно теребить край своей футболки. Нет, что-то точно произошло.
«Тебя что, пытался изнасиловать мужчина?» — начинаешь ты сразу предполагать наихудшие варианты.
«Дебил что ли?»
«Твой отец гей?»
«Пока еще только пидарас».
«Тогда что? Что тебя так пугает в развитии со мной отношений, если учесть, что я явно тебе нравлюсь?»
Мудила вскакивает, как от пощечины. Он хватает тебя за ворот футболки, одним рывком поднимает тебя с пола и прижимает к стене. Имей эта ситуация более интимный характер, и ты бы уже перевозбудился.
«Действительно, — его трясет от злости. — Почему же я не хочу окунаться в столь перспективные пидорские отношения в России? Ведь если мы будем вместе, все двери мгновенно распахнутся передо мной! Все отнесутся к нам с пониманием, и никто не захочет вколотить нас в какую-нибудь бетонную стену! Так просто! Взял и начал встречаться с мужиком! Ни последствий тебе, ни угроз! Живи в свое удовольствие и бед не знай!»
«Трусишь». — На самом деле парень дело говорит. Но, черт побери… Суровые реалии тебя не устраивают и так просто мириться с ними ты не собираешься.
«Много на себя берешь», — бесится он всё больше.
«Лишь делюсь наблюдениями», — остаешься ты невозмутим, чувствуя жар его тела даже сквозь свою и его футболку. Хочется прижаться плотнее и согреться. Но сейчас это, наверное, не самая удачная идея.
«Тебе зубы не дороги?»
«А ты что, собираешься побить меня за то, что я влюблён в тебя?» — нервно улыбаешься ты. Вообще-то в России матушке за такое не то что побить, и убить могут.
«С тобой невозможно разговаривать», — на удивление резко остывает он, отпускает твою футболку и возвращается на пол.
«Так что же произошло? — продолжаешь допытываться ты. — Неужели нашему рубахе-парню разбили сердечко?»
Молчит, будто воды в рот набрал. Ох, как же ему не нравится обнажать душу. У него такой вид, будто ты его режешь без ножа.
«Типа того», — наконец отвечает он. Вот так новость.
«Все закончилось плохо?»
«Хуево, с какой стороны ни посмотри».
«Расскажи».
«Не хочу».
«Хочешь. Только боишься».
«Заебал, — выдыхает он устало, а затем внезапно продолжает. — Я не гей, если что. Мне нравятся и девушки. Они красивые. У них мягкая кожа. У меня на них встает».
Замечательное уточнение.
«И девушки?» — повторяешь ты за ним в вопросительной форме, ставя ударение на «И».
«На первом курсе был один чел… — Кто бы сомневался. — Ну так вот… — Ну? — Он типа понравился мне. — Аллилуйя, сука. — А я никогда комплексами не отличался. — Это заметно. — Гомофобией — тем более. Взял и подкатил». — Ловко. Смело. Поспешно.
«Избили?»
«Хуже. Это был мой препод. Позвонил бабушке и сообщил, что ее внук гомосек. Ты же понимаешь, что у стариков совсем другое восприятие этого мира. Они воспитывались иначе».
«И?»
«Что «и»? Увезли на скорой помощи. Инфаркт».
Напряженное молчание.
«Это тогда она?..»
«Нет, позже… Но с этого всё и началось. Этот уебок чуть не убил человека лишь потому, что, видите ли, к его великой персоне подкатил пацан. Пиздец. Просто лютый пиздец!»
«Поэтому перестал ходить в университет?»
«Вот ещё… Просто стало скучно». — Врёт.
«Бухать куда веселее?»
«Точно…»
«И что ж теперь ты ненавидишь геев за то, что в свое время тебя отшил натурал? Звучит абсурдно», — заключаешь ты.
«Я не ненавижу геев, — ощетинивается он. Видимо ненавидит он сугубо одного гея — тебя. И не то чтобы у него не было на это оснований. — Но я сам им быть не хочу. Не хочу жить в Аду и постоянно оглядываться. Не хочу, чтобы мои близкие страдали лишь потому что… Потому что мне захотелось перепихнуться с кем-то, не подходящим под общие стандарты».
«То есть боишься…»
«Отъебись. Не все такие суицидники, как ты. Видимо, мало били», — приходит он к выводу.
«Почему же, били достаточно», — не соглашаешься ты.
«Тогда какого хера ты приперся в бар? Тебя в потасовке и зарезать могли. Не подумал об этом?!» — возмущается он.
«Подумал… Но решил, что ты стоишь таких рисков». — На его лице появляется странная, незнакомая тебе гримаса, значение которой интерпретировать не выходит. Некая смесь отчаянья, злости, боли и… Благодарности?
«Да пошел ты…» — кидает он и отворачивается от тебя, устремляя взгляд на входную дверь, а затем говорит что-то еще.
«Я не могу разобрать».
Он раздраженно поворачивается к тебе и повторяет:
«Вызывай такси и уёбывай», — и протягивает тебе твой телефон, который видимо выудил из кармана пиджака прежде чем закинуть тебя под холодный душ.
«И мне нельзя остаться?» — не всегда же воплощением наглости необходимо быть Мудиле. Иногда эту ношу ты можешь водрузить и на свои плечи.
«Да что, блять, с тобой не так? Уёбывай, говорю», — тыкает он пальцем в дверь, и ты замечаешь сожаление в его взгляде. Сожаление за то, что он все это тебе рассказал. Открылся. Оголил душу. А теперь чувствует себя под прицелом твоего взгляда слишком уязвимым. Ты, в качестве живого подтверждения его ошибки, становишься опасен. Потому он поскорее хочет выгнать тебя из своей обители. Спрятаться от тебя. Запереться за семью печатями.