И текла-текла с русых расплетенных кос речная вода, целый подпол набрался к утру, туда и нырнула Водяница до новой ночи.
На другую ночь Старый Скряга явился, выбрался из глубокой ямы, куда закопали его жадные торгаши, с кем не поделил выручку после базарного дня. Все амбары, все лари в деревне затемно облазил, каждое зернышко собрал и замотал себе в куль про запас. Уполз в сарай, забился в солому от света, дожидаться темной поры, новую поживу искать.
Притекли в Заброшенную деревеньку и Гости Лесные, любопытные: Леший с Лисункой и малыми лешачатками, парочка смешливых Кикимор, наведался Дикий Кур и Ведьмак с головой собачьей. Побродили, понюхались, да не прижились на месте людей, снова стаяли в лес до зори.
А обезумевший Вечор так и остался обитать в сторожке у кладбища. Выбрала нежить его над собой Старшим. Прозвали Хозяином Погоста, смотрителем за покоем, поручили разбирать свары приблудных топляков да залетных ведьм. Много нечисти в особые дни собиралось в проклятой деревеньке, устраивали разные гульбища и кумовство колдовское. Стал на пригорке Ясень засыхать, полетела средь лета желтая листва, вновь становясь зеленой, если падала вдруг в ручей с Живою водицей…
Давно замолчала Арлета, мягко поглаживали ее пальцы голову Леды, что лежала у нее на коленях.
— Не усыпили тебя еще мои сказки?
— Грустно-то как же. Ой, жалко их всех. И Зорюшку и Вечора. Разве он виноват, что таким уродился. Родителей ведь не выбирают.
— И то верно, милая. Идем-ка спать, завтра вам дорога дальняя, почитай два денька шагать по лесу до той потаенной деревушки. И что вас там ждет? Сказывают, что бывали охотники набрать заветной водицы, да никто не вернулся назад с добычею, все там полегли, а может, и до сих пор бродят, пополнив свиту Хозяина Погоста. На что надеется Годар, не пойму. Еще и тебя с собой тащит, не могу, говорит, оставить, еще потеряется. Вот чудной… Любит он тебя без ума. А для мужика это плохо.
— Так и я же…
— Ну, чего замолчала? Сама ты не знаешь, милая, так сердце слушай тогда, а не ум.
— Сердце, душа, ум… а тело? Тело совсем уж в расчет не брать?
Арлета словно засмущалась чего-то, прикрыла глаза, а губы улыбались сначала блаженно, а потом горестно:
— Плоти тоже должно любо быть, иначе-то как… Ох, сильно желание телесное, порой затмевает и душу и ум. Да только лишь сердце одно правду знает, ему верить надобно без боязни. И уметь ждать…
— Во всем ты права. Я вот только не дождалась, в омут кинуться поспешила, а теперь что же… Не девка и не жена, стыдно мне быть должно по вашим понятиям, как еще меня будущий муж примет, корить не начнет, как ты полагаешь? — прошептала Леда, поднимаясь с половичка и расправляя длинный подол сарафана.
Арлета смотрела внимательно, потом повела полными плечами, уютнее кутаясь в черную шаль:
— Ну, раз такое дело, начну тебе узорчатую рубашку шить для первой ночи.
— Это еще зачем? Что за рубашка такая?
Арлета засмеялась лукаво, будто радуясь тому, как девушка растерялась:
— После узнаешь, рано пока тебе.
То была последняя ночь в Гнездовье, а на утро Леда, как нарочно, долго не могла пробудиться. Уж больно сладкие снились сны: яблоневые сады с певчими птахами на ветках и высокая красивая женщина в нарядной шапочке, расшитой мелким жемчугом. Женщина протягивала ладони, а в них плескалась нагретая солнцем вода:
— Пей, сколько пожелаешь, ничего мне для вас не жаль, милые вы мои!
— Мне самой-то не надо, мне бы людям помочь…
Разошлись ладони в стороны, на землю вода пролилась, и на том самом месте вырос цветок со множеством белых лепестков.
— Это одолень-трава. В дорогу возьми, пригодится. Слова-то все помнишь?
И тут коснулись плеча девушки знакомые горячие руки:
— Вставай, коли с нами идти надумала. Арлета тебя добудиться не может, испугалась уже, за мной позвала. Что же с тобой приключилось, ладушка? Ай, под утро только тебя сон сморил? После страшных-то сказок, верно, всю ночь дрожала, нос боялась из-под одеяла высунуть.
— Годар, нам надо взять с собой корешок кувшинки.
— Что еще выдумала?
— Оберег сделать надо. Мне сон снился сейчас про одолень — траву. Это белая кувшинка, если сказать по- другому. Где ее можно добыть?
— У Арлеты снадобий много, может, и эта травка найдется. Солнце скоро подымется, нам уж пора выходить. Надо ли верить твоему сну, не обман ли он?
— В дорогу привиделся, может, это знак добрый. Попробовать надо, дело недолгое, вдруг да и впрямь поможет.
А ведь нашелся в кпадовочке у Арлеты среди запасов целебных травок и корешок белой кувшинки. Из него-то и приготовила Леда в дорогу амулет, всего-то прошептала на рассвет заветные слова, согревая сухой корешок своим дыханием, а после опустила зелье обратно в холщовый мешочек:
— По утренним росам и вечерним грозам. По звездным дорогам, солнечным тропам, облачным вершинам, лунным долинам. Одолень-трава — растение силы, отведет от меня тени могилы, удачу принесет, к добру приведет! Сказано — запечатано! Не разбить, не развеять, добро полной мерой отмерить!
Вот теперь можно и в путь отправляться. Через луг да поле недолго и до первых березок. Михей встретил Годара и Леду на лесной поляне. Медведь тоже нес на плече небольшой короб с каким-то скарбом, неужто матушка заботливая в дорогу напекла пирогов? Хотела Леда по этому поводу пошутить, да остереглась, больно уж собраны и суровы были мужчины на вид, а у нее самой сердце пело в груди. И ничегошеньки-то она не боялась, подумаешь, до пустой деревни добраться, да начерпать себе колдовской водицы, великое дело…
Шли не споро, все-таки одноногий Медведь был не лучший ходок, хотя устали не зная, выступал первым. Ближе к вечеру добрались до реки. А вот спускаться вниз по течению решили утром нового дня. На высоком берегу под пологом старых елей мужчины соорудили два костерка. Леда сперва не додумалась, зачем же второй-то, сообразила лишь, когда принялись укладываться на ночлег. Тот костер, что первым прогорел в неглубоком рве, Михей землицей прибросал да поверх накрыл срезанными еловыми ветками.
— Добрая тебе выйдет постеля! Как у мамки родной выспишься на пахучей хвое.
А к ужину достал Медведь из своего короба подовые пироги с какой-то неведомой кисло-сладкой травкой, похожей на ревень, да глиняный горшочек с медом.
— Для тебя нарочно припас, на-ко отведай!
— Сла-адко… Все хочу спросить, бабушка-то не ругала тебя, что увел тогда меня из избы?
— Уже не припомню, утешил ее, сказал, что покраше сыскал невесту. И помоложе…
— Вот же ты Медведище дремучий! Не рано меня в бабушки записал?
— Для Змея и такая сгодишься.
— Может, я сама по себе!
— Это ты кому другому соври, я-то вижу, как глядишь на него. Да и Змея допрежь тебя я ни с одной девкой об руку не видал. Одни звездочки вам в небесах светят, одна травка мягкой кажется.
— Красиво ты говоришь, Михей, ох и заболтаешь невестушку, то-то я гляжу, с первой встречи по тебе Радуня скучает, мастер ты сказки сказывать.
— Не болтай зря, а лучше доешь пироги.
— Мне и одного много, окстись!
— Больно худа, ветром унесет, Годар — здоровый мужик, ему надо бабу покрепче.
— Слово-то какое — «ба-ба»…
— Самое доброе слово, особливо до голодного мужика.
— Слышал бы твой Князь, какие ты со мной речи ведешь, ох, как бы противу шерстки не погладил.
— Ай, боюсь, аж поджилки трясутся, смотри, девка, меня не выдай!
— Вот же ты чудной!
Годар в это время на реку ходил, а уже в сумраке вернулся с парой болыиеньких щук. Здесь же на углях рыбин и испекли, потрапезничали на славу. Скрипели по округе козодои, сгущалась тьма. Медведь вызвался в ночь сторожить, а спутникам своим велел укладываться на отдых. Князь хотел по очереди не спать, но Михей его успокоил:
— Отдыхайте с Ладушкой, я за всем прослежу, мимо меня ни один зверь незамечен не пробежит, ни одна пичуга не пискнет. Я с малолетства в полуха сплю.
Годар расстелил на еловых лапах свой широкий плащ, и Леда закуталась в него чуть не с головой. Ночь подступила прохладная, а девушке было тепло, словно на печи лежала, дух слегка подгоревшей хвои успокаивал, расслаблял уставшее за день тело. А когда уже совсем приготовилась засыпать, ощутила, как прилег рядом и Князь. Спиной к нему была, а сразу признала, больше ведь некому.
— Тепло тебе или еще шибче ножки закутать?
Не выдержала, на голос его оборотилась:
— А сам-то как же… Может, укроемся вместе, твоего плаща на двоих хватит.
— Обо мне не заботься, я и сам жаркий и тебе замерзнуть не дам, до зари буду тебя согревать. Нынче прятаться не от кого…
Улыбнулась, прикрывая глаза, выпутала из складок шерстяной ткани ладошку, коснулась его груди, расслышав глубокий вздох мужчины в ответ:
— На руку мне ложись, вот так ладно будет… Спи, заюшка, завтра долог день ожидает.
— Годар, а какой у нас план? Просто через деревню пройдем и наберем воды, так ведь?
— Так, да не так… про те места больно слава худая идет, много охотников за целебной водой ушли, да не возвратились. Нежить там свой закон правит, кабы не крайняя нужда, ни по чем бы не ступил на проклятую землю, что по ночам топляков из себя выпускает. Однако же, к ночи такие беседы вести нам не следует, в головушку не бери мысли худые, пригрейся да спи.
— Хоть ты жуть говоришь, а мне все не боязно… с тобой рядом.
— А тебе и не придется пугаться. В деревню тебя никак не возьмем, обождешь на другом бережку, мы с Михеем вдвоем управимся.
— Вот же придумал, я с вами пойду, мне одной точно страшно будет!
— Не спорь, а то зацелую.
Леда глаза широко распахнула, пытаясь в кромешной тьме разглядеть, не светятся ли очи Годара желтыми огоньками, да так ничего и не увидела, почувствовала только, как коснулись ее щеки твердые мужские губы, а после неторопливо достали и рот. Тепло-тепло, а по телу дрожь прокатилась, когда вдруг ответила смело. В первый раз поцеловала сама. И обожгло… Будто всполохи пламени охватили ум, заставили сладко томиться тело, одно желание — совсем близко быть, прижаться к нему и таять под ласками, дозволяя все.
Целовались жадно, неистово, оба сгорая от неутоленной страсти, распаляя себя еще более, и в этот раз первым опомнился Змей, оторвался от ее дрожащих губ, прошептал глухо:
— Дома тебя взять хочу, на постели своей, а не в лесу на еловых игольях. Хочу, чтоб во всем тебе хорошо было, радость тебе дать желаю и наутро снова тебя любить, а не вести на поклон к нечисти.
Только и смогла в ответ вымолвить:
— С тобой все приму…
— Не забудь свои слова, когда у Лунной Девы окажешься. Про меня не забудь…
Леда теперь молчала. Удобно пристроилась в крепких руках мужчины и задремала вскоре, взяла усталость свое. Одна лишь мелькнула мысль:
— «А надо ли мне вернуться в свой мир и свое время, если Годар здесь один останется? Мое место подле него. Пусть и будет так».
И уже сквозь сон пробормотала тихонько:
— Не забуду и не оставлю. Люблю…
Глава 17. На пиру у Хозяина
Все кончается, мой друг, разрывают кольца рук, свитые в тугую плеть боль и сказка, свет и смерть. Все, к чему вела нас страсть, скоро все должно упасть, и за этот острый край выходи — гостей встречай…
Ранним утром Михей раздобыл где-то в зарослях рогоза лодку с почерневшим от времени веслом, и путники поплыли вниз по течению Резвушки. Греб сам Князь, высказав, что и так всю ночь отдыхал и никогда прежде так сладко не высыпался, как в эту ночь на еловых лапах поверх кострища. С ладушкой своей рядом.
Леда молчала, сидела на днище лодочки, закутанная в теплый плащ по самые глаза, на реке туман, слякотно, небо серыми тучами заволокло, вот-вот дождик крапать начнет. Одна только забава на пути и случилась — рядом с кормой вынырнул из воды яркий зимородок, держал в остром клюве неудачливого гольянчика. Вздрогнула Леда, а после залюбовалась полетом красивой пташки. И все равно грустно, тревожно на душе:
— А долго ли еще добираться-то?
— До вечерней зори должны увидать домишки и холм с Ясенем. Только в темное время туда идти затея глупая, придется опять ночь переждать и попробовать утром.
Погода за весь день так и не установилась, дважды путники на берег сходили — ноги поразмять, правда, огня уже не зажигали, лес мокрый, да и не до того было. В густых сумерках едва не проскочили деревушку, хорошо заметил Годар одинокий фонарь на берегу. Странное свечение, факел — не факел, а будто бы головешка мерцала высоко на шесте, чисто маячила: «Сюда, мол, плывите, туточки мы все, вас одних поджидаем!» И тишина… Ни рыбка хвостом не плеснет, ни птица не пролетит. Тишь и мрак могильный.
Привалилась лодка к противоположному берегу, там и решено было заночевать, да только какой тут сон, если рядом через неширокую речушку раскинулись заповедные места, где правит Навий Хозяин. Однако же из каких-то брошенных жердин, да кучки подсохшего хвороста близ чахлого леска Михей соорудил костерок для Леды, сам рядом прилег на свою фуфайку и вскоре крепко заснул. Недаром прошлую ночь стоял в карауле, да почти полдня греб по реке, надо и Медведю набраться сил.
Годар же решил до Резвушки дойти, еще разок оглядеть темные силуэты построек, да разгадать, что за огниво такое на шесте светится. А Леда закусила остатками подсохших лепешек и приготовилась немного подремать, ожидая Змея. Однако, вскоре прислушалась и насторожилась. Голос жалобный ей послышался от реки. Будто бы даже детский голосочек на помощь звал. Попробовала Леда Михея добудиться, толкнула пару разов в плечо, да все без толку, так и пошла одна на далекий зов, думая, что там же, у реки, и Годара встретит. Двоем-то живо разберутся, что к чему.
Барыней в красной шали выплыла на мрачный небосвод круглощекая сдобная Луна. Затянулась облачной фатой, словно спряталась, застыдившись. Но стало немного светлее. Леда торопливо шла на детский голос и вдруг неподалеку еще один различила, точно, ребятишки плачут, потерялись, глупые. Кто же их о такую пору здесь одних бросил…
Свежестью потянуло с реки, а еще резко пахнуло вдруг запахом гнили, хоть нос затыкай. Леда растерялась на миг, нос рукою зажала и начала ребятишек кликать: «Сюда, сюда!» Только никто уже ей не отзывался, а потом раздался позади ехидный смешок. И сбоку тоже и спереди в густой траве у самой воды. И заплакало, заухало где-то под ногами.
Вот тогда и напала на девушку настоящая жуть, кинулась назад, но, споткнувшись о кочку, тут же свалилась наземь. Зашелестел камыш вдоль всего низкого берега, зазвенело в ушах от писка и гомона. Девушка глаза подняла и остолбенела. Прямо на нее ползли по траве маленькие человечки без рук, без ног, одна головенка на тощем тельце вертится, а крохотные ротики скалятся в ухмылке, показывая острые блестящие зубы. «Потерчата, не иначе… вот же страсти какие!»
Себя не помня, подскочила Леда и бросилась было в сторону, да снова растянулась на скользкой траве и покатилась к воде. А уж там, когда села и огляделась, поняла, что почти окружена маленькими уродцами, один выход остался — в лодку прыгнуть, отвязать ее от колышка и выплыть на середину речушки, может, не станут преследовать ее в воде отвратительные создания. Тут уж не до раздумий, дрожащие руки сами дергали узлы, что вязал Михей. Обдирая кожу до крови, пальцы распутывали веревку. Наконец, девушка оттолкнулась веслом от берега, едва не попав по хихикающим «ползунам».
Крикнуть хотела Леда, во всю моченьку завопить, на помощь позвать мужчин, да поняла, что едва может шептать, будто враз голоса лишилась. Мерно покачиваясь, меж тем лодочка Михея уверенно плыла через реку к противоположному берегу, словно из-под низу, в воде чьи-то руки ее направляли. Леда пыталась грести, хотя бы на середине реки держаться, и ни в какую, немного времени прошло и уткнулся деревянный «нос» в старенькие мостки на другом берегу.