— Эко страшно! Я на дерево залезу, только и видали меня.
Аринушка подумала немножко, лобик поморщила и рассудила здраво:
— Ты шибко толстый вырос, под тобой ветка подломится и бегать ты давно не мастак, тебя даже мыши не трусят. Обленился совсем. Наверное, старый стал. Помрешь, поди, скоро. Я хоронить не приду, не жди!
Кот лапой прикрылся, будто бы в слезах затаил горькую обиду:
— Заступись, Матушка, обижают… Мррр…
Леда улыбалась, покачивая головой. Как тут не заступиться:
— Ты, Аринушка нашего друга не строжи, он вам — малышам, сколько песенок спел, сколько сказочек рассказал… Так он вас любит-голубит, а вы его то за хвост, то стариком кличете. А Котик наш в самом расцвете сил. Только пару лет как остепенился, а то был и сам шалун.
— А что скушать меня грозится? Мне то слышать не любо…
— Так ведь шутит Милаш!
— Вот я тоже шучу!
— Ох, же ты стрекоза…
Марусенька завозилась на постельке, захныкала. Леда торопко поднялась с лавки, вынула дочку из колыбельки, приложила к груди:
— Спи моя Брусничинка, спи, сладкая…
Черемухой пахнуло из растворенного окна. Ветреный день был, а к вечеру вроде бы поутихло. Как же там Радунюшка, мается уже сутки, с утра Михей за своей «знаткой» матушкой отправился, должна бы уже помочь. Давно свекровушка нагадала, что на сей раз мальчик в семье будет, да только крупненький — Аринушке не в пример, та легко выскользнула. Всем бы так родить.
Марусенька приоткрыла синие глазки, удостоверилась, что мамочка рядом и снова заснула. Леда не спешила девочку укладывать, сама отдыхала, держа ее на руках, с улыбкой поглядывала на сына. Большой уже стал Радмир. И весь-то пошел в отца. Не по годам суров и умен. День ото дня крепче и здоровее, а на плече и груди все явственнее проявляются черты древнего рисунка. Вот уже и крылья можно различить и выступы на броне… Высоко полетит этот Змей. На страх врагам, на радость тем, кто доверился и защиты ждет.
Мала еще Брусничинка, не знает, каков у нее славный братец. А скоро и у Арины Михеевны народится близкая родня. Хотя Аринушка сама сдачи даст и еще, пожалуй, будет за братика горой стоять. В мать пошла или в бабку Арлету. Та за эти годы раздалась, огрузнела, вроде тише стала, как заростающая речная старица. Все утряслось, все сложилось — и дочь счастлива за добрым мужем и Боги дают сил внучаток понянчить да на племянников порадоваться.
Скоро вернется из Нижнего мира Радсей. Доченьку приведет — рыженькую Златицу
— баловницу. Вот уж кто шалунья и егоза! Истоскуется за долгие месяцы в Подземном царстве, а как выпустит Дед на вольную волюшку под ясным солнышком порезвиться, так знай только держи. Один Кот на нее управу имеет: — А, ну, капризы долой, а то сказочки не слыхать!
Враз присмиреет Огненная Царевна. А вот матушку ее горделивую так и не видали больше. Не любит показываться на свет, Радсей шептал, что и дочку с неохотой отпускает, да спасибо ей и на том, что преград не ставит. Любит Радсея, любит их доченьку златовласую и ясноликую. Отрывает от сердца на три летних месяца, как повелели Высшие Силы, которым подвластно все.
Тяжелым шагом в горницу взошла сама Арлета, погладила по головушке смурную внучку, сунула ей в ротик подсоленный ржаной сухарик.
— Пойдем ко мне, милая, я тебя уложу.
— Бабушка, позабавь про «волосики-лес», может, я и домой проситься не стану. — Лиса, ты лиса…
— Маменька меня «медведушкой» зовет, за то что я медок шибко люблю… А лису тятенька обещал мне поймать, она у нас курочку утащила. Только я ее бить не дам, а поругаю малость, да прощу, только пусть поиграет со мной сначала. А сейчас ты поиграй…
— Балуют тебя родичи, не годно так. Погоди-погоди, вот Мирончик родится, его пуще будут ласкать, а ты в няньки пойдешь.
Тут и Леда вступилась, не выдержала:
— Не стращала бы ты девочку зря. Сама знаешь, Радуня всех деточек будет крепко любить, а уж Михей в дочке души не чает. Кажется, и Луну с неба достал бы для своей «медведушки». А и ты, Аринка, запоминай — малышу больше заботы надобно, матушке некогда тебя баловать, ты уже большенькая. К нам будешь приезжать, у нас Котик ласковый, ты бы с ним помирилась.
— Не буду мириться! Он меня плаксой зовет!
— Не хнычь и не будет звать. Котик у нас добренький и детки для него завсегда в радость.
— «Волосики-лес» хочу…
— Поиграла бы ты с ней, Арлета, да спать увела. Поздний час уже. Слышите, как соловушки в черемухе распелись…
Ненадолго заслушались все, несло из окна майской прохладой, томили душу соловьиные трели. Скоро Годар придет, заберет свою Брусничнику, отнесет в спаленку на верху. Пора будет и Радмиру ложиться. Хотя долго, пожалуй, с Котом еще будут степенно беседовать — рассуждать перед сном о том о сем. Ох, смышлен сынок не по летам, что-то дальше будет…
Арлета между тем сжалилась над любимой внучкой, разыграла старинный ребячий приговор. Сначала взъерошила кудряшки, потом погладила пальцами лобик, за нос потянула…
Потом Арлета ладонь ниже перевела и все-то с поговорочкой:
Защекотали узловатые пальцы по голым коленкам, заверещала, забрыкалась Аринушка. Засмеялась и бабушка:
— Будет, будет баловаться тебе, пора и честь знать!
Девочка прежде Змеицы забежала на лесенку, что вела наверх, сама же Арлета ступала медленно, основательно утверждала ногу на каждую ступень. Тяжела стала с годами.
На другое утро Леда отпросилась у мужа съездить на лесную заимку, навестить Радунюшку. Арлета осталась в Гнездовье присмотреть за детьми, хотя и рвалось сердце материнское к дочери, а все же окорачивала себя, потому как не брал Арлету мир с Михеевой матушкой. И напрасное дело, ведь Болотная бабка Радуню очень полюбила, сама готова была с невестки пылинки сдувать, во все дела в медвежьем терему совалась, предлагала помощь, а чаще всего добрым советом, да «знающим» словцом. И даже сынка не жалела за ради невестки. Часто ли так бывает…
Вот и в этот раз, едва Леда порог их терема переступила, сразу заметила, что Михей лицом сер и губы едва ли не в кровь искусаны.
— Маешься, поди, опять?
— Так ведь есть ради чего, лишь бы соловушке моей полегчало… Только что-то сынок не торопится на сей раз. Мать сказала, недолго уже, в бане они, скоро, поди, все разрешится.
— Овин-то открыл? Растворил ли все погреба?
— Сам знаю, не маленький…
— Ну, терпи, терпи, раз такая твоя доля!
Леда тихонько про себя посмеивалась. Еще с первых родин подруги проведала, что Лесная Бабка невестушку молоденькую пожалела, сделала наговор, чтобы заместо роженицы ее муж страдал. Оказывается, и так можно, ежели уметь. Михей даже не спорил за ради любимой «ладушки», уж не знала Леда, какие такие хворобы мужика донимали, но Радунюшка и впрямь мало мучилась. А, может, то Аринка — кудрявая рябинка, спешила на свет белый поглядеть, чуяла, что вся родня ее ждет, как из печки пирожка.
Пожалела Леда старого приятеля и пошла на огород к баньке, встала за дверьми да прислушалась к бубнящему старческому шепоту: — Вода-водица!
А потом вдруг раздался тоненький детский вскрик и недовольное хныканье следом. Леда прижалась лбом к сухим доскам двери, лила слезы из прикрытых глаз, про себя благодарила кого-то Незримого за рождение новой жизни. И неважно было кого… просто рвалась из сердца благодарная радость, хотелось весь мир ею охватить. Все кто слышат сейчас, все кто видят и знают, спасибо вам… Миронушка у нас народился… Мирон Михеевич — Медвежий сынок.
Чуть погодя, успокоившись, Княгиня решилась таки приоткрыть дверь:
— Помощь вам не нужна?
Старуха только зыркнула неприветливо, мол, уйди, не мешай. Сама правила младенчика на мокром полке, разминала ручки, ножки, гладила животик, «лепила» головушку и все-то с наговорами, с добрыми пожеланьями, тайное дело творила — всего-то несколько причетов, а на весь век «человечку» может хватить:
А еще Бабка за носишко крохотный потянула:
Леда шустро вернулась к избе, обняла за плечи сидевшего на крыльце Михея, стерла платочком испарину с побелевшего лба мужчины:
— Поздравляю с сыночком, Михей Потапыч! Не зря, знать, тосковал-маялся…
— А то!
— Люльку-то приготовил? Очеп гладко остругал или в коре оставил, чтобы не часто новые ребятишки заводились?
— Типун тебе на язык! Дуреха ты, хоть и Княгинюшка наша! Я деточек еще много хочу, выстругал шест глаже некуда, пусть сыпятся малыши как морошка из лукошка. И Радуня не против совсем… Аринушка-то как там у вас, не заскучала с вредной «змеиной» бабушкой?
— С Арлетой они завсегда дружно живут. С Котиком цапается дочурка твоя, только ему же все нипочем, он славный у нас, ребятню терпит.
— Игрушки вырезал для Мурлыки-сказочника, захватить не забудь. Мышки на колесиках чудные получились… еще, небось, и детишек потешат.
— Это ты ладно придумал.
— Пойду, гляну сынка, можно уже, поди. Ой, неужто дождался радости!
Вздохнул тяжело, плечи расправил едва не со скрипом, ничего-ничего, зато Радунюшка завтра уже будет на ногах, можно Аринку домой везти, казать братика. С легким сердцем возвращалась Леда в Гнездовье, теперь черед Радсея встречать, он ребятишек сильно любит, рад будет новой родне. Все хорошо.
На лесной заимке, надежно сокрытая от чужих глаз, раскинулась богатая усадебка. Из единой прежде избы разросся высокий терем с расписной крышею, а чуть поодаль за яблоньками-дичками устроен был хлев со скотом. Огородишко опять же рядом, а посреди него банька ладная. И поближе к небольшому лужку стояло с десяток добрых ульев. Крепкий хозяин жил, по всему видать.
А на сочной мураве ближе к хозяйскому дому как по щучьему веленью да по Аринушкиному хотенью появился вдруг Пряничный домик. Еще по весне «медведюшка» сказку такую от Кота услыхала и давай к тятеньке приставать, спеки да спеки ей «взаправдешний» дом. Пришлось Михею уважить дочурку. Спечь теремок, у него, конечно же, не получилось, а вот небольшой деревянный домишко для забавы детишкам отчего же не смастерить, ежели руки умелы и кругом стоят годные к тому дерева.
Раскрашивали домик тоже всем невеликим пока еще семейством, да и знатных родственничков привлекли к работе. Радмир помогал дяде Михею мастерить кисти, Аринушка краски размачивала, пробовала на вкус, недоумевала — красна, как ягодка водичка, а не больно-то сладка. Вышел домишко на славу — расписан снизу доверху всякой печной снедью: калачами да бубликами, пряниками да леденцами в виде коней и рыбок. А на крыше в виде «птицеверта» резной деревянный петушок-золотой гребешок. Тонким, легким сделал его Михей, вертится петушок на своей аккуратной жердочке, показывает, куда ветер дует.
Вот стал теремок готов, можно и жильцов запускать. А по старому обычаю, кто первым должен ступить за порог? Правильно, настоящий кот. И чем здоровее, тем лучше. А потому, пришлось везти из Гнездовья самого Милаша. Уж кота родовитей и толще его во всей округе не сыщещь. Домик сын Баюна сразу одобрил, уж больно красивый и уютный, одно жалко — теплой печурки нет, в зимние холода не согреешься.
Зато летом есть где ребятишкам собраться, полюбили Аринушка и Радсей хозяйничать в теремочке, даже Марусеньку брали с собой. Под воркотанье Милаша девочка быстро засыпала, уронив русую головушку на пушистую котову спинку. Радмир обликом вышел весь в отца, черты лица те же и его высокие скулы, опять же волосы темные, а глаза, правда, ярко-синие, как у Леды. Марусенька — Брусничка оказалась во всякую родню: голубые прозрачные глазоньки и светлые прямые волосики.
Аринка — рябинка, маленький постреленок, если весела и добра — ликом вылитый папенька Медведь, а уж если осерчает, да брови сведет — это Радуня.
Теплыми летними вечерами частенько собирались на заимке родичи: Арлета с Мироном нянчиться приезжала, Годар с младшим братом видался — любо было Радсею побыть среди своих посреди тихого леса. Изменился Радсей — возмужал, раздался в плечах, будто бы еще вырос, волосы совсем побелели, собирал их в косу теперь. Глаза тоже словно выцвели и поблекли, но смотрели строже, без прежней смешливости. Будто многое повидали уже из того, о чем наземным людям и знать-то не стоит.
Одиночество полюбил Младший. Выбираясь наверх из Нижнего мира, долго бродил один среди цветущих лугов и тенистого леса. Шептался о чем-то с дикими травами, обнимал огромные сосны, чутко прислушивался, как текут глубоко под шершавой древесной корой незримые соки.
От корней ввысь поднимается вода, питая каждую ветку, а от острых зеленых листьев — ловцов света в самую тьму, под землю течет пойманная небесная сила, давая жизнь и корням. Испокон веков так заведено: два тока, два пути — вверх и вниз, оба рядышком, оба нужны. А деревья живут сразу в двух мирах — Верхнем и Нижнем, оттого им особая мудрость дана, оттого они так спокойны и величавы. Умеют сносить боль тихо, не жалуясь. Умирают молча. И умеют ждать…
О себе и своем нынешнем житье Радсей мало рассказывал, стал молчалив и задумчив за эти годы. А вот дочурка Златица говорлива оказалась, как горный ручеек. От нее-то и узнавали, каково оно — Подземное царство:
— У дедушки хорошо, реки текут молочные с кисельными берегами, хоть ложкой черпай, да ешь. А есть одна огненная река, туда всем ходу нет, а мне будет можно, как подрасту. И сады тоже есть, а там птички сидят золотые на веточках и тихо-тихо поют, а камешки на земле все разноцветные и сияют так, что завсегда светло.
В развлечениях детских Златица часто заводилой была, даже пыталась Радмиром командовать, потому как возрастом не уступала. Маленький Змей позволял порой верховодить в игре, улыбался только снисходительно… А, где надобно, так и свою волю показывал, да так, что перечить и не моги. Вот и сейчас вышел спор, кому быть «коршуном», а кому «наседкой» в игре. Милаш злобным коршуном быть отказался наотрез, Радмир тоже, а Аринушка еще маловата, ей вовсе не догнать никого…
— Давайте лучше играть в городки! Или в разбойников и купцов. Марусеньку пусть в полон возьмут, посадят в терем, а мы пойдем выручать. Милаш бегать ленится, вот и пусть сторожит. Мы к нему близко подкрадемся и песенку споем: «Спи глазок, спи другой!» Кот запохрапывает, а мы сестричку и вызволим тогда…
Хорошо деткам на летней волюшке, раздолье играть на широком дворе, а ежели дождик заморосит, всегда можно в своем теремочке укрыться. Там и картинки припрятаны, что тятенька с ярмарки привез, и пареночек морковных матушка насушила и даже корочку засохшую от большого пирога Аринушка прячет-бережет за какой-то надобностью.
А в берестяной коробочке под столом всякие прочие сокровища «медведушки»: янтарные бусики — тетушкин подарок, костяной гребень, что лесная бабуля вручила на молодой месяц, осиное гнездышко недостроенное, синий жук, что некстати помер и куколка в пеленах. Из нее, как сказывала Леда, бабочка вылезти должна. Только шибко уж долго собирается, нет у Аринки терпенья, так и охота надковырнуть кусочек пелен.