– Ну, не то чтобы очень в магазине. Мы ведем свое дело в коттедже – коттедж «Розмарин» у дороги неподалеку от Танбридж-Уэлса. Таким способом мы привлекаем покупателей на колесах. Непосредственно продажа поручена мне, и пока я справляюсь превосходно, но все-таки мои успехи меня не вполне удовлетворяют. Я чувствую необходимость в более точной терминологии, и вчера ночью меня осенило, что, прочитав парочку-другую ваших книг, я смогу придать моим рекомендациям еще большую убедительность. Так что, если вы разрешите мне выбрать кое-что из вашей библиотеки…
Она опять чихнула, но на этот раз заметно мягче, и сказала, что, если я действительно занимаюсь настоящей работой, она, безусловно, будет рада помочь мне, и прибавила – в очень дурном тоне, подумал я, – что мне давно пора бросить мои дурацкие затеи и перестать зря тратить мою жизнь, как я ее тратил до сих пор. Конечно, я мог бы указать ей, что на протяжении любого дня не найдется минуты, кроме разве тех, когда я позволяю себе ненадолго расслабиться с пенящейся кружкой в пивной, когда бы я ни размышлял над каким-нибудь внушительным планом, который принесет мне богатство и власть, но бесчеловечно возражать женщине, страдающей от тяжелой простуды.
– Завтра я, если буду чувствовать себя лучше, – сказала она, – приеду посмотреть твои антикварные вещи.
– Правда? Это было бы чудесно.
– Или послезавтра. Но просто поразительное совпадение, что ты продаешь антикварную мебель, так как…
– Да, просто поразительно, что я повстречался со Стаутом…
– Стаутом? Моим дворецким?
– Вашим бывшим дворецким. Он дал мне понять, что вы его рассчитали.
Она мрачно чихнула.
– Еще бы! Разреши, я скажу тебе, что произошло…
– Нет, разрешите мне сказать вам, что произошло, – сказал я и описал обстоятельства моей встречи с Орасом, предусмотрительно заменив пивную молочным баром. – Я вел дискуссию с субъектом за соседним столиком, – завершил я эту увлекательную повесть, – и мое красноречие так подействовало на Ораса, что он тут же спросил меня, не соглашусь ли я переехать в коттедж «Розмарин», чтобы продавать антикварную мебель. У него есть брат, недавно приобретший ее в больших количествах.
– Что-о!!!
Она села на постели, ее глаза, хотя и слезились, засверкали привычным огнем во всю силу. Было ясно, что она намерена сказать что-то весомое, но тут открылась дверь, и появился медик, а я, полагая, что им лучше остаться с глазу на глаз, ускакал, забрал книги и дернул в широкие вольные просторы.
В конце улицы виднелась телефонная будка, я вошел в нее и позвонил Перси. Эти междугородние звонки стоят недешево, но я рассудил, что он должен узнать счастливую новость безотлагательно, невзирая ни на какие расходы. Трубку взял Орас, я известил его о грядущей великой радости.
– Я навестил мою тетю, – сказал я.
– О? – сказал он.
– У нее тяжелая простуда, – сказал я.
– А! – сказал он, и мне почудилась довольная нота в его голосе, словно он одобрял Небеса, преподавшие ей весомый урок, который научит ее в будущем не вышвыривать хороших людей вон без рекомендаций.
– Но она думает, что завтра будет здорова, – добавил я, – и, как только перестанет шмыгать носом, а температура вернется к нормальной, она приедет посмотреть, что у нас имеется. Мне не нужно объяснять вам, что из этого воспоследует. Больше всего на свете после своих романов она любит старую мебель. Для нее она – как валерианка для кошки. Покажите ей кресло, в котором никто не сумеет устроиться поудобнее, и при условии, что его смастерил Чиппендейл, если я не переврал фамилию, она заплатит столько, сколько за него запросят. Вполне вероятно, что она купит весь наш заказ, потратив княжеские суммы на каждый предмет. Я бывал с ней на распродажах и собственными глазами видел, как она швыряется наличностью, будто пьяный моряк. Я, разумеется, знаю, что вы думаете. Вы чувствуете, что вам будет мучительно встретиться с ней после того, что произошло между вами, но вы должны стиснуть зубы и вытерпеть все, как подобает мужчине. Мы все трудимся на благо предприятия, и потому… Алло! Алло!.. Вы слушаете?
Он не слушал. Он повесил трубку. Таинственное поведение, подумал я, и крайне огорчительное для того, кто, подобно мне, ожидал услышать радостные песнопения. Однако сам я пребывал на эмпиреях, так что нелепое поведение всяких там дворецких оставило меня равнодушным, и, чувствуя, что имеется веский повод праздновать, я отправился в министерство иностранных дел, отдал Джорджу Тапперу его два фунта и повел его перекусить.
Перекусон получился довольно унылым, так как Таппи не сказал и двух слов. Он выглядел ошалелым. То же самое я замечал и раньше у типусов, которым возвращал небольшие должки. Они пребывали в трансе, словно после какого-то великого духовного откровения. С чего бы? Однако один безмолвствующий Таппи не мог угасить мое чудесное настроение, и я великолепно себя чувствовал, когда часа через два переступил порог коттеджа «Розмарин».
– Эге-ге-гей! – закричал я. – Я вернулся!
Вместо ожидаемых приветственных воплей – естественно, не от Эрба, но, безусловно, от Ораса и Перси, – ответом мне была глубокая тишина. Конечно, все трое могли пойти погулять, но это казалось маловероятным – хотя Перси иногда любил поразмять ноги, Орас и Эрб с того момента, как мы поселились тут, ни разу не выходили на вольный воздух.
И пока я стоял и ломал голову над этой странностью, мне бросилось в глаза, что за исключением одного так называемого ломберного столика вся мебель тоже бесследно исчезла. Признаюсь тебе, Корки, я был озадачен. Я ничего не понимал и продолжал ничего не понимать, когда вдруг почувствовал – ну, ты знаешь, как это бывает, – что я тут не один, и, обернувшись, убедился, что предчувствие меня не обмануло. Рядом со мной стоял полицейский.
Бывали времена, не стану от тебя скрывать, когда от подобного зрелища мороз пробрал бы меня до мозга костей: ведь едва блюстители порядка начнут выскакивать неведомо откуда, произойти может что угодно. И неопровержимым доказательством кристальной чистоты моей совести служит факт, что я, не дрогнув, приветствовал его бодрым:
– Добрый вечер, констебль!
– Добрый вечер, сэр, – ответил он учтиво, – это коттедж «Розмарин»?
– В точку. Чем могу вам помочь?
– Я пришел по поручению мисс Джулии Укридж.
Мне показалось странным, что у тети Джулии завелись какие-то дела с полицией, однако тетки заведомо способны вытворять жутчайшие вещи, а потому я отозвался на эту информацию вежливым «Неужели?», добавив, что она связана со мной узами крови, будучи бесспорной сестрой моего покойного отца. А он сказал:
– Так, значит? – и высказал мнение, что мир тесен, с чем я от души согласился.
– Она говорила о том, что собирается навестить меня тут.
– Я так и понял, сэр. Но сама она приехать не смогла, а потому послала горничную со списком. У нее тяжелая простуда.
– Вероятно, заразилась от моей тети.
– Сэр?
– Вы сказали, что у горничной тяжелая простуда.
– Нет, сэр, тяжелая простуда у мисс Укридж.
– А! Теперь все разъяснилось. Но зачем она послала горничную?
– Доставить нам список похищенных предметов.
Не знаю, как ты, Корки, но чуть только кто-то в моем присутствии упоминает похищенные предметы, как меня охватывает томительное предчувствие. Я смотрел на полицейского, а заметная часть моей спины покрывалась гусиной кожей.
– Похищенных предметов?
– Ряд ценных предметов мебели. Их называют антиквариатом. Собственность вашей тети, сэр. Их забрали из ее резиденции на Уимблдон-Коммон во время ее отсутствия. Согласно ее утверждению, она уехала в Брюссель для присутствия на одной из тех конференций, которые устраивают писатели, поскольку она писательница, насколько я понял, и оставила дом под присмотром дворецкого. Когда она вернулась, ценные предметы антикварной мебели отсутствовали. Опрошенный дворецкий показал, что он взял выходной на вторую половину дня и отправился на собачьи бега, и никто не мог бы удивиться сильнее него, когда он вернулся и обнаружил, что предметы были похищены. Конечно, он уволен, но это лишь в слабой степени облегчило мисс Укридж ее утрату. Как говорится, лучше никогда, чем поздно. На чем до нынешнего утра все и кончилось. Но нынешним утром, исходя из полученной информации, указанная дама заподозрила, что похищенные предметы находятся вот в этом коттедже «Розмарин», и она связалась с тамошней полицией, каковая связалась с нами. Видите ли, она считает, что это сделал дворецкий. С помощью сообщника, имею я в виду, и они вдвоем скрылись с похищенными предметами, надо полагать в простом фургоне.
По-моему, Корки, как-то раз я спросил тебя, случалось ли тебе во время политической дискуссии в пивной вдруг получить в нос, и, если память мне не изменяет, ты ответил отрицательно. Но я получал – дважды – и оба раза чувствовал себя оглушенным и ошеломленным, как Джордж Таппер, когда я вернул ему два фунта, которые он мне одолжил, и пригласил его перекусить вместе. Иллюзия, будто крыша провалилась и угодила мне на голову, была до чрезвычайности убедительной.
Впиваясь в констебля взглядом, полным ужаса, я словно бы смотрел на двух констеблей, отбивающих чечетку.
Ибо его слова сняли повязку с моих глаз. И Орас с Перси предстали передо мной не как приятные деловые партнеры, но в своей подлинной сущности – волк в шкуре дворецкого, и букмек, не умеющий различать между добром и злом. Да-да, как ты говоришь, иногда обстоятельства принуждали меня лямзить пустяковые безделки, вроде часов моей тетки, но существует четкая граница между заимствованием часов и очищением дома от разнообразных предметов антикварной мебели. Без сомнения, они осуществили это именно так, как сказал констебль, и было это до абсурда просто. Никаких затруднений. Нет, Корки, ты ошибаешься. Я вовсе не жалею, что сам до этого не додумался. Я бы презрел подобный поступок, даже зная, что весь этот хлам полностью застрахован и моей тетке будет без него куда легче жить.
– Вот только одно, – продолжал полицейский, – я не вижу здесь никакой антикварной мебели. Только столик, но он в списке не значится. А если бы тут была антикварная мебель, вы бы ее заметили. Похоже, меня послали не по тому адресу, – сказал он и, выразив сожаление, что побеспокоил меня, взгромоздился на свой велосипед и укатил.
Он оставил меня, как ты легко можешь вообразить, в полном смятении мыслей, и ты, вероятно, полагаешь, будто темными кругами под глазами я был обязан открытию, что непотребный букмек подначил меня на продажу ворованной мебели и я тем самым мог получить значительный срок в качестве пособника, или как они это там называют. Отнюдь нет. Да, это было достаточно скверно, но куда хуже была мысль, что мой наниматель смылся, не заплатив мне за последние шесть недель. Видишь ли, когда мы заключали это наше джентльменское соглашение, он сказал, что предпочел бы, если я не возражаю, уплатить мне кругленькую сумму по истечении моего пребывания на посту, а не мелочиться из недели в неделю, и я не стал возражать. Конечно, я допустил глупость. Корки, старый конь, я настаиваю: заруби у себя на носу – когда кто-то явится предложить тебе деньги, хватай немедленно и ни под каким видом не соглашайся на более позднюю выплату. Только так у тебя есть верный шанс обрючить наличные.
Ну, как я упомянул, я стоял там, испивая горькую чашу, и, пока испивал, на дороге остановился автомобиль, и по дорожке к коттеджу направился высокий седеющий мужчина со странно изогнутыми губами, будто он только что проглотил тухлую устрицу и сожалеет об этом.
– Я вижу, вы предлагаете антикварную мебель, – сказал он. – Так где вы ее держите?
Я как раз собирался сказать ему, что она вся распродана, но тут он увидел ломберный столик.
– Как будто неплохая вещица, – сказал он, и я заметил в его глазах тот особый блеск коллекционера антикварной мебели, который так часто наблюдал в глазах моей тети Джулии на распродажах, и весь затрепетал от волос до подметок.
Ты столько раз подчеркивал молниеносность моего мозга и мою стремительную находчивость, Корки… Ну, если не ты, значит, кто-то другой… И не думаю, что когда-либо я был так быстр, как в тот момент. Что-то вроде ослепительной вспышки подсказало мне, что, сумей я загнать ломберный столик Перси за сумму, равную его долгу мне, все будет улажено и мое положение стабилизируется.
– Да уж, прекрасная штучка, – сказал я. И дальше дал себе волю. Мной владело вдохновение. Не думаю, что когда-либо прежде я был столь убедителен, даже когда страстно внушал Флосси, что кредит – кровь коммерции. Золотые слова струились сами собой, и я видел, что завел его. Казалось, не миновало и секунды, а он успел вынуть чековую книжку и уже выписывал мне чек на шестьдесят фунтов.
– На кого мне его выписывать? – спросил он.
А я сказал:
– На С.Ф. Укриджа.
И он выписал и сказал мне, куда послать столик – куда-то в лондонский район Мейфэр, – и мы расстались самым сердечным образом.
После его отъезда не прошло и десяти минут, как появился – как ты думаешь, кто? – Перси! Да, Перси собственной персоной, типчик, которого я никак не ждал увидеть. Мне кажется, я его тебе не описывал, но, в общем и целом, он был вылитый Санта-Клаус, только бритый, и теперь он даже еще больше смахивал на Санта-Клауса.
Просто бурлил доброжелательством и joie de vivre. Он не смог бы более сиять счастьем, даже если бы фаворит, на которого были поставлены колоссальные суммы, вдруг ушиб копыто о барьер и пришел последним.
– Привет, петушок, – сказал он. – Так ты вернулся?
Ты, возможно, полагаешь, что после информации, полученной от блюстителя порядка, я начал с места в карьер упрекать его за преступную деятельность и убеждать, чтобы впредь он следовал призывам лучшей части своей натуры, но я воздержался – отчасти потому, что взывать к лучшей части натуры букмека дело безнадежное, но в основном потому, что хотел тут же привести наши финансовые отношения в порядок. Первое – в первую очередь, таков мой неизменный девиз.
– Ты! – сказал я. – А я думал, ты смылся.
Ты когда-нибудь видел букмека, пораженного в самую душу? Я до той минуты не видел. Он был оскорблен до ее глубины. Есть одно словечко, к которому моя тетка любит прибегать в своих романах, когда герой сморозит героине что-нибудь не то и она разозлится. Она… Как это?.. «Вознегодовала» – вот это словцо. Перси вознегодовал.
– Кто? Я? – сказал он. – Не уплатив тебе твои деньги? Ты за кого меня держишь – за нечестного человека?
Я извинился, объяснил, что когда я вернулся и обнаружил, что его нет, а вся мебель увезена, это, естественно, дало толчок определенному ходу мыслей.
– Так я же должен был убрать товар до приезда твоей тетки, верно? Сколько я тебе должен? Шестьдесят фунтов, верно? Вот, получай. – Он вытащил бумажник величиной со слона. – А что это у тебя тут?
Провалиться мне, если в вихре чувств, когда я его увидел, чек личности с изогнутыми губами совсем не вылетел у меня из головы. Я поставил свою подпись стремительной авторучкой и придвинул чек к нему. Он посмотрел на него с некоторым удивлением.
– Что это?
– Я только что продал ломберный столик проезжему в автомобиле.
– Умница, – сказал Перси. – Я знал, что не ошибся, когда сделал тебя вице-президентом по продаже. Этот столик висел у меня на шее уж не знаю сколько месяцев. Взял его в счет безнадежного долга. И сколько ты получил за него? – Он поглядел на чек. – Шестьдесят фунтов? Чудненько. А я – всего сорок.
– А?
– С проезжего, которому продал его сегодня утром.
– Ты продал его проезжему сегодня утром?
– Именно.
– Так кто из них его получит?
– Ну, твой, конечно. Он заплатил больше. Мы должны поступать по-честному.
– И ты вернешь своему сорок фунтов?
– Не говори глупостей, – сказал Перси и, конечно, продолжал бы пенять мне, но в этот момент появился еще один посетитель, костлявый, жилистый, очкастый субъект, и по виду профессор или кто-то из той же компании.
– Вижу, вы предлагаете антикварную мебель, – сказал он. – Я хотел бы взглянуть на… А! – перебил он себя, увидев столик. Полапал его, где только мог, перевернул вверх ножками и даже как будто собрался обнюхать.
– Чудесно, – сказал он. – Великолепная работа.
– Восемьдесят фунтов, и он ваш, – сказал Перси.
Профессор улыбнулся одной из этих мягких улыбок:
– Боюсь, он вряд ли стоит столько. Называя его чудесным и великолепным, я подразумевал работу Танси. Айка Танси. Возможно, лучшего современного поставщика антикварной мебели. На первый взгляд я бы сказал, что это его средний период.