Закрыть её было невозможно. К полудню видео попало в сеть. В десять минут первого его крутили по всем новостным каналам.
— Сын президента пригласил террористку не только в свой дом, но и в свою постель! Стоит задаться вопросом: о чём именно Уолкер Нолан мог рассказать этой женщине? Почему он оказался такой легкой мишенью? И как долго президент знал правду?
На этот раз женщина-эксперт, которая критиковала Ноланов после взрыва, не участвовала в дебатах. Она сидела за столом и говорила, глядя прямо в камеру.
— Мы знаем, что эта группировка специализируются на вербовке людей. Они вербуют американских граждан. Сына президента уже допрашивали? Разве мы можем быть уверенны, что они не добрались и до него?
Так всё и продолжалось. Уолкера выставляли либо сообщником, либо марионеткой. Он сам отказался от личной охраны. Он сделал из себя мишень. И, если президент не мог гарантировать безопасность собственной семьи, как он мог гарантировать безопасность этой страны?
Это был фатальный удар.
Меньше чем час спустя президент выступил с заявлением. Он сказал, что он опечален тем, что жертвой террористов стал его собственный сын, и благодарен Уолкеру за то, что он разгадал их хитрость вовремя, чтобы спасти сотни жизней.
— Позвольте мне прояснить, — закончил президент Нолан. – Соединенные Штаты не ведут переговоров с террористами. Мы их не боимся. Мы не позволим им разделить нас. Наша страна сильна. Мы горды и едины. И мы победим в войне против терроризма.
ГЛАВА 23
В понедельник утром Майя без особого энтузиазма сообщила Эмилии, что рейтинг её популярности среди девяти — и десятиклассниц был как никогда высок. Учитывая то, что обычно Майя Роджас была полна энтузиазма, я догадалась, что её мать — специалист по опросам общественного мнения – как и Айви, работала все выходные. И рейтинг популярности президента Нолана был как никогда низким.
Сидящая напротив Майи Ди перебросила свои светлые волосы через плечо.
— Дайте руки, — сказала она. Из-за её исландского акцента слова прозвучали резче. Мы не пошевелились, и она закатила свои светло-голубые глаза. – Я не кусаюсь, — произнесла она. – Чаще всего. Дайте руки.
Майя протянула ей свои руки, а Ди достала ручку и написала что-то на тыльной стороне её правой ладони.
Затем она посмотрела на меня.
— Руку.
— Я пасс, — сказала я.
— Ты не можешь отказаться, — парировала дочь посла. – Это ты начала всё это.
Я взглянула на руку Майи. Ди написала на её тыльной стороне три буквы. ЯСЭ.
«Я с Эмилией».
— Девятиклассницы пишут это на своих руках, — Ди одарила меня ледяным взглядом. – Теперь мы должны написать это на своих.
Эмилия была необычайно молчалива. Ещё неделю назад она приказала бы мне согласиться.
Я протянула Ди руку, продолжая наблюдать за Эмилией. Сестра Ашера не поблагодарила меня ни разу с тех пор, как я помогла ей вернуться в предвыборную гонку. Я понимала, что она не могла меня поблагодарить – тогда ей пришлось бы признаться в том, что дело казалось не просто выборов, хотя бы самой себе.
Я наблюдала за тем, как Ди вывела на моей руке буквы. ЯСЭ.
— Я пришел с пончиками, — рядом с нашим столиком появился Ашер. – И приносящего пончики поприветствовали шумно и пышно, — он принялся терпеливо дожидаться шумного и пышного приветствия.
Вместо этого Эмилия одарила его взглядом сестры, которая слишком хорошо знала своего брата.
— Что ты натворил? – ровно спросила у него она.
— Ничего, — с очаровательной улыбкой ответил Ашер.
Эмилия едва заметно прищурилась.
— Что ты собираешься натворить?
— Разве парень не может просто так принести своей дражайшей, милой сестре сласти в честь чудесного понедельника?
— Нет, — хором ответили мы.
— Возможно, меня переполняет братское чувство вины, — предположил Ашер. – Ведь я предал свою семью, когда встал на сторону мятежника Генри Маркетта в этих выборах.
— Возможно, — парировала Эмилия, — ты что-то взорвал, и хочешь, чтобы родителям рассказала об этом я?
Ашер подмигнул ей.
— Возможно, в этом есть доля правды.
— Я хочу знать, что именно ты взорвал? – многострадальчески вздохнув, спросила Эмилия.
— Зависит от того, была ли ты очень привязана к каменной горгулье на нашем крыльце, — я фыркнула и выхватила у него пончик.
Ашер посчитал это приглашением и сел рядом со мной.
— Как продвигается предвыборная кампания?
Мы не успели ответить.
— Готов поспорить, лучше, чем у некоторых, — к нам подошел Джон Томас, но он не стал садиться за столик. Наверное, ему нравилось смотреть на нас сверху вниз. – Недавно я услышал ужасный слух, — наслаждаясь своими словами, произнёс он.
До этого момента я не помнила о том, что Джон Томас решил сделать Генри своей следующей мишенью. За всем происходящим я забыла спросить у Айви, мог ли конгрессмен Уилкокс знать, что она сделала для семьи Маркеттов.
Я забыла спросить её о том, мог ли сын конгрессмена узнать правду об отце Генри.
— Тебе самое время уйти, — сказал Ашер. Его голос звучал оживленно, но я слышала в нём угрозу.
— Уйти было бы как-то неправильно, — возразил Джон Томас. – Меньшее, что я могу сделать, так это предупредить вас о том, что я услышал, — не считая едва заметной изогнутости его губ, всё в нём говорило об искренности. – Зависимость – это болезнь. Я даже не представлял, что перед смертью отец Генри переживал такие тяжелые времена. Постоянно в центрах реабилитации…
Ашер поднялся на ноги.
— Не, — сквозь сжатые зубы, выдавил он, — говори. Об. Отце. Генри.
Ашер постоянно находился в движении – всегда смеялся или улыбался.
Но не сейчас.
— Я не говорю об отце Генри, — Джон Томас опустил взгляд на Ашера. – Я просто рассказываю вам о слухах.
Зависимость. Центры реабилитации.
Джон Томас не знает, что отец Генри покончил с собой. Это должно было меня успокоить. Он не знает, что Айви скрыла это.
Судя по всему, это был не единственный секрет семьи Маркеттов.
— Ашер, — мои размышления нарушил голос Эмилии. – Не нужно.
Не трать на него слова. Не позволяй ему вывести тебя из себя.
Предупреждение Эмилии привлекло внимание Джона Томаса. Сын конгрессмена склонился к ней и смахнул с её лица прядь волос. Эмилия замерла от его прикосновения. Она почти не дышала.
— Не прикасайся к ней, — голос Ашера был острым, словно бритва. Он всерьез обдумывал идею спрыгнуть с крыши здания, чтобы спасти свою сестру от осуждающих взглядов. Он всегда защищал её.
— Твоя сестра тебе не рассказывала? – глядя Ашеру в глаза, Джон Томас потёр прядь волос Эмилии между пальцами. – Я был у неё первым.
Эмилия вздрогнула. В один миг Ашер сидел рядом со мной, а в следующий Джон Томас лежал на земле, а Ашер стоял над ним.
— Если она сказала, что она этого не хотела, — прошептал Джон Томас, — она соврала.
Ашер сорвался. Это нельзя было описать другими словами. Он снова и снова бил Джона Томаса по лицу с сумасшедшей яростью.
Всё это время Джон Томас улыбался.
— Ашер, — произнесла Эмилия. Он не услышал её, не услышал меня. В своей ярости он не слышал ничего.
Я заметила движение справа от меня, а затем кто-то оттянул Ашера от Джона Томаса. Я не сразу осознала, что это был Генри. Ашер попытался вырваться из его хватки, бросаясь вперед. Крепко сжимая руки на его груди, Генри оттащил его назад.
— Хватит, Аш, — сказал Генри.
Через несколько секунд к нам нагрянули учителя. Джон Томас всё ещё лежал на земле, истекая кровью. Он всё ещё улыбался. Затем он поймал мой взгляд, и я почти слышала, как он злорадствовал:
Не ты одна можешь осуществить план.
ГЛАВА 24
Ашера отстранили от учёбы на две недели. Ему повезло, что его не исключили. У драки было много свидетелей, которые могли описать произошедшее: Ашер ударил первым. Джон Томас даже не отбивался.
Только несколько человек слышало, как Джон Томас провоцировал Ашера на драку.
Когда директор спросил у Эмилии, приставал ли к ней Джон Томас, она покачала головой. Она не посмотрела Ашеру в глаза. Не сказала ни слова.
Как она могла это объяснить?
Когда мы выходили из кабинета директора, Ашер поймал её взгляд.
— Эм…
— Не нужно, — настойчиво произнесла Эмилия. Я мысленно перевела её слова: Не спрашивай у неё, о чём говорил Джон Томас. Не спрашивай, почему она не сказала директору правду. – Ты наконец-то добился того, чтобы тебя отстранили, — сорвалась она. – Теперь ты счастлив?
— Я просто… — начал было Ашер, но Эмилия не дала ему закончить. Она опустила руку на его грудь и оттолкнула его.
— Я тебя об этом не просила.
На уроке «Говоря о словах» покрытый синяками Джон Томас объявил, что он будет работать со мной в паре.
К нам подошел Генри.
— Настоящий мужчина никогда не предполагает, что кто-то захочет быть его напарником, — произнёс Генри. Он одарил Джона Томаса взглядом, от которого по моей спине пробежали мурашки. – Настоящий мужчина спрашивает.
Судя по голосу Генри, на самом деле, он говорил не о парной работе на уроках.
— Настоящий мужчина не принуждает. Не давит, — продолжил Генри. – Он не может просто взять то, чего хочет. Он спрашивает, — ещё несколько секунд Генри пристально смотрел на Джона Томаса, а потом он повернулся ко мне и продемонстрировал пример. – Хочешь вместе поработать над этим заданием, Кендрик?
Если бы взглядом можно было убить, то после того, как я посмотрела на Джона Томаса Уилкокса, он бы уже лежал в могиле.
— С радостью, — сказала я Генри, отворачиваясь от сына конгрессмена.
К сожалению, в классе было нечетное количество учеников, а значит, Джон Томас мог присоединиться к любой группе. Он явно не принимал слова Генри близко к сердцу. Он посчитал их призывом к бою.
— Жаль, что так случилось с Ашером, — небрежно произнёс Джон Томас. – Он всегда был немного безбашенным.
Какой-то миг я размышляла о том, стоило ли ударить Джона Томаса самой и быть отстраненной от учебы на две недели.
— Ашер вернется в школу через пару недель, — полностью контролируя свой голос, произнёс Генри. – А вот ты, — продолжил он, глядя на Джона Томаса так, словно он видел его насквозь, — останешься полным разочарованием для каждого, кто решит тебе довериться.
Слово «разочарование» всегда било Джона Томаса по самому больному месту.
— А что думаешь ты, Тэсс? – придя в себя, спросил Джон Томас. – Ты разочарована?
— Нет, — сказала я. – Я не доверяюсь людям вроде тебя.
На несколько секунд повисла ещё одна напряженная пауза.
— Вы знали, что в Хардвике ведутся записи? – спросил Джон Томас. – О лекарствах, диагнозах, психическом здоровье… — он замолчал. – Вы не поверите, сколько девочек в этой школе отправляются в клиники расстройства пищевого поведения, когда говорят, что едут в летний лагерь. А ваша маленькая подружка Вивви? – продолжил Джон Томас. – Она – интересная личность.
Когда-то Вивви рассказала мне, что девятый класс давался ей нелегко. Она не уточняла, но я знала, что в этой истории были замешаны антидепрессанты.
После всего, через что Вивви прошла в этом семестре, мысль о том, что Джон Томас скажет кому-нибудь о ней хоть слово, заставила меня пожалеть о том, что Ашер не ударил его ещё сильнее.
Генри опустил руку мне на плечо, напоминая мне о том, что Джон Томас пытался сделать со мной то же самое, что он сделал с Ашером: спровоцировать меня на драку, подтолкнуть меня к грани.
В эту игру можно играть и вдвоём. Лучшая часть меня попыталась воспротивиться, но быстро проиграла.
— Забавно, — произнесла я, глядя Джону Томасу в глаза. – Я видела твоего отца в пятницу вечером. Ему явно было очень уютно с женщиной, которая не была твоей матерью.
— Тэсс, — Генри вложил в одно единственное слово столько осуждения. Не опускайся до его уровня. Не играй в его игру.
— Рыжие волосы, — продолжила я. – Синее платье. Ей явно нравилось тяжело дышать в волосы твоего отца, когда он гладил её по шее.
Лицо Джона Томаса замерло.
— Ты не знаешь, о чём говоришь, — напряженно произнёс он.
— Может, мне спросить о ней твоего отца? – я подалась вперед. – Я могу сказать ему, что ты упомянул что-то об их отношениях на уроке.
Мои слова угодили в цель. Судя по выражению лица Джона Томаса, он знал об отношениях его отца с этой женщиной, а его отец знал, что он знал.
— Он тебе не поверит, — сказал Джон Томас.
— Думаю, мы оба знаем, что это не так. Особенно, если я упомяну о том, что ты распускал слухи о семье Генри, — я облокотилась на свои ладони. – Конгрессмен очень наблюдателен, — я повторила слова, сказанные Джоном Томасом на благотворительном ужине. – Ты узнал о семье Генри от своего отца. И почему-то мне кажется, что он будет не слишком рад услышать, что ты распустил язык. Знание – это сила, — небрежно произнесла я, — и вот ты раздаешь силу конгрессмена. И ради чего? Каких-то школьных выборов, в которых ты всё равно не победишь?
Я видела Джона Томаса вместе с его отцом всего один раз, этого хватило, чтобы догадаться, что конгрессмен предпочтет самую малую долю политической власти школьным проблемам своего сына.
— Ты будешь держать свой рот на замке, — выдавил Джон Томас.
Я улыбнулась.
— Как думаешь, будет сложно организовать небольшой разговор с конгрессменом? – риторически спросила я. Джон Томас напал на Генри и Ашера. Он терроризировал Эмилию. Угрожал Вивви. Я была не против ответить на это собственной угрозой.
— Если ты ещё раз навредишь кому-то из моих друзей, — я склонилась вперед, чтобы моего лицо оказалось в дюйме от его лица, — я тебя похороню. И твой собственный отец бросит горсть земли в твою могилу, потому что Генри прав, — мой голос был едва ли громче шепота, но от этого он звучал ещё более резко. – Ты – разочарование.
ГЛАВА 25
Генри не сказал ни слова о том, как я использовала конгрессмена Уилкокса против его собственного сына. А я не сказала Генри, что иногда люди вроде Джона Томаса принимали порядочность за слабость.
Если для того, чтобы Джон Томас понял, что нападать на моих друзей было плохой идеей, мне нужно было запачкать руки – пусть будет так. Если бы я могла наказать его за то, что он сделал – и всё ещё делал – с Эмилией, если бы я могла заставить его заплатить, не заставляя её делать то, чего она явно не хотела – я бы так и сделала.
Настало время ланча, но я была не голодна. Вместо этого я вышла во двор. Я собиралась сесть за столик, но мои ноги продолжили шагать – мимо часовни, мимо Художественного центра Максвелла, на футбольное поле. В ноябре в Вашингтоне было холодно, но в моей крови жила Монтана. Холод беспокоил меня не больше, чем парни вроде Джона Томаса Уилкокса.
Подставив своё лицо ветру, я обдумала то, что я сказала Джону Томасу – и его реакцию на мои слова. Когда-то Айви сказала мне, что фиксерам приходилось уплачивать цену. Учитывая то, что Джон Томас сделал с Эмилией, то, что он сказал Ашеру и то, с какой самоуверенностью он заявил, что отец Генри был алкоголиком, притворяясь, что он не хотел расстраивать нас этими новостями…
Я не собиралась сожалеть о том, что нанесла ответный удар.
Не собиралась гадать о том, каким человеком это меня делало.
Через какое-то время моё лицо онемело от ветра. Когда я зашагала назад к главному школьному зданию, я была уверенна в одном. Если Джон Томас скажет хоть слово о Вивви, если он хотя бы посмотрит в её сторону, и я должна буду выполнить свою угрозу – я так и сделаю.
Я направилась назад к кафетерию, но выбрала длинную дорогу. Мимо компьютерных лабораторий, мимо библиотеки… Я замерла.
Я услышала звук. Резкое бульканье, напоминающее шум воды в трубе.
Не считая меня, коридор пустовал. Дверь в библиотеку была приоткрыта.