Андрей Орлов
«Идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мёртвым рядом с ним».
«Здесь, где окна все – бойницы,
Здесь, где смерть таят кусты,
Здесь, глотнув чужой землицы,
Одураченные фрицы
Превращаются в кресты».
Часть первая
– Разрешите?
– Да, входите, Зорин, присаживайтесь. Добрый день.
«С чего бы он добрый?» – подумал Алексей, переступая порог.
– Здравия желаю, товарищ капитан государственной безопасности. – Тиская пилотку, он примостился на колченогом табурете, исподлобья оглядывая не блещущую роскошью обстановку. Три стула, стол, портрет генералиссимуса в рамочке. Рядом – рамочка поменьше: Виктор Семенович Абакумов, комиссар ГБ 2-го ранга, начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ, выше которого только небо и тот… который рядом. Некогда особистам, обслуживающим наступающие части Красной армии, с комфортом обустраивать свои кабинеты.
Работник военной контрразведки поставил жирную точку на сером листе, убрал написанное в стол и воззрился на «посетителя». Молчание затягивалось. В облике ответственного работника не было ни одной ярко выраженной черты – все усредненное, стандартное, легко забываемое – кроме разве что щеголеватого кителя, который недавно постирали и погладили. В 43-м году на базе Управления особых отделов Народного комиссариата внутренних дел СССР было создано и передано в ведение Народного же комиссариата обороны Главное управление контрразведки СМЕРШ. Бывшие особисты стали военными, им были присвоены общеармейские звания – без приставки «государственной безопасности» в персональном звании. Но данный экземпляр Зорина не поправил. Очевидно, ностальгировал по прошлому.
– Оперуполномоченный отделения контрразведки 34-го мотострелкового батальона капитан Хасин, – растягивая буквы, представился наконец опер и снова замолчал – зарылся в ящик стола и принялся там что-то искать. Порыскав глазами по сторонам, Зорин заметил в помещении еще одного человека – средних лет майор сидел в углу на табурете, забросив ногу на ногу, перелистывал содержимое толстой папки и демонстративно не смотрел на сержанта. Над головой майора красовался плакат, изображающий пролетарскую дивчину строгих нравов, прикладывающую палец к губам. Надпись предупреждала: «Не болтай!»
Под арест сержанта Зорина, слава богу, не закатали. Он был одет по форме, хотя и с погонами рядового. Пилотка, выданная скуповатым завхозом батальона, в расположении которого он так чудесно оказался, имела такой вид, словно семеро в ней уже скончались, ремень состоял из сплошных трещин и грозил порваться от неловкого вдоха, а вот портянки выдали почему-то зимние, и носить их в первые дни теплой осени было сущим наказанием.
– Итак, начнем. – Уполномоченный Хасин извлек из ящика тонкое личное дело, бегло перелистал и что-то дописал в конце – видимо, дополнил список смертных грехов. И снова замолчал – наткнулся в деле фигуранта на что-то интересное. В открытую форточку было слышно, как в динамике, закрепленном на дереве, диктор Левитан нудно перечисляет населенные пункты, отбитые у врага. Способностью сохранять терпение при общении с работниками определенных структур Алексей уже обзавелся, поэтому помалкивал. Лучше не думать о страшном. Теперь он живет по принципу: если утром проснулся – уже хорошо. А если еще и выспался…
– Интересная у вас биография, Алексей Петрович, – помедлив, выдал контрразведчик. – Интересная, но, как говорится, проблемная. Двадцать четыре года, коренной сибиряк, в Новосибирском институте военных инженеров транспорта не доучились. По причине самой похвальной: ушли на фронт. Из служащих, в семье ни одного врага народа… хм, что за семья такая? Успешная сдача норм ГТО, «Ворошиловский стрелок» второй категории, автомобильные курсы при ОСОАВИАХИМ, увлекались парашютным спортом. Всё блестяще. А дальше – еще лучше. Боевой разведчик, три медали, богатый послужной список. Успешное выполнение всех заданий командования. И вот конфуз. В июле текущего сорок четвертого года вашу разведгруппу постигла неудача. Захват вражеского «языка», и вместо того, чтобы вернуться на передний край проторенной дорогой, вы повели группу через минное поле – в итоге четверо погибших, включая «языка».
– С этим делом давно разобрались, товарищ капитан, – устало вымолвил Зорин. – Маршрут отхода был прописан штабом дивизии, а именно – заместителем начальника разведотдела майором Глахотным, оказавшимся впоследствии немецким шпионом – настоящим, кстати, шпионом, товарищ капитан.
– Последнее ваше замечание как расценивать? – сомкнул брови Хасин, а майор в углу оторвался от своей папки и с интересом глянул на говорящего.
– Простите, товарищ капитан, вырвалось.
– Ладно, об этом позднее. – Работник СМЕРШ тонко ухмыльнулся. – Вас арестовали через день – за избиение майора Глахотного… в ту пору он еще не был разоблачен как немецкий шпион, так что, как ни крути, поступок ваш тянул на воинское преступление, предусмотренное Дисциплинарным уставом. Военный трибунал 45-й стрелковой дивизии приговорил вас к высшей мере социальной защиты – расстрелу, но в последний момент смертная казнь была заменена тремя месяцами штрафного подразделения. Вы служили в штрафной роте, и, надо признаться, неплохо служили, хотя смыть свою вину кровью вам так и не удалось. Похвальная инициатива в бою под Калиничами, куда прорвался парашютный десант фашистов. Вы приняли командование отделением и успешно выполнили поставленную командиром роты задачу. Вы были на хорошем счету у ныне покойного капитана Кумарина и покойного оперуполномоченного контрразведки Чулымова. Участие в успешных операциях под Хохловкой и Кижичем, на выступе у Казначеевки – когда погибло до девяноста процентов списочного состава вашей роты. Взятие Гожеля, Гмеричей. И полное уничтожение противником вашего подразделения в районе высоты 567, когда сводная группа полковника Шапилова попала в западню. А дальше начинаются домыслы, измышления и ничем не подтвержденные факты. – Корчить иезуитские гримасы оперуполномоченный умел. – По вашим словам, спастись удалось горстке солдат – и в плен сдаваться вы ни в коем случае не хотели…
– К лесу ползли, – буркнул Зорин. – Встать невозможно было. А немцы на опушке – и здравствуйте… Не волнуйтесь, товарищ капитан, в плену мы пробыли не больше часа. Если вы считаете, что за это время гитлеровская пропаганда успела отложить в нас личинку, то вы ошибаетесь.
От внимания не укрылось, как усмехнулся и вновь уткнулся в свои бумаги майор в углу. Капитан побагровел, но решил не взрываться раньше положенного срока.
– А вы нахальны не только в бою, Зорин. Итак, согласно вашим показаниям… – Опер сделал многозначительную паузу. В деле все было записано, но говорить он, похоже, устал.
– Рядовые Бязликов и Казаченко продались немцам, – продолжал за него Алексей, – но долго после этого не жили. Остальные бежали, уничтожив немецкий конвой. Двое при побеге погибли – фамилий, к сожалению, не помню. Выжили десять человек. Выбирались из окружения. Группу вел капитан госбезопасности Чулымов, геройски погибший в стычке с неприятелем. В первом же бою мы потеряли Алтыгова, потом Чулымова. Помогли партизанам из отряда Йонатана Фильмана…
При упоминании имени оба офицера поморщились.
– Партизанскую базу немцы засекли в ту же ночь, – продолжал Зорин. – Мы вырвались… в противном случае, товарищ капитан, нас бы партизаны расстреляли – по причинам, надеюсь, всем понятным. Прошу прощения, что не вступили в бой с превосходящими силами противника – хотелось выжить, чтобы еще повоевать. На бандеровском хуторе попали в засаду, приняли бой, потеряли рядового Чеботаева. В стычке с боевиками из Армии Крайовой погиб Ралдыгин. Взяли в плен майора так называемой Русской освободительной армии Сосновского и его немецкого коллегу штурмбанфюрера СС Гельмута Штайнера. Сосновский вывел нас на абверштелле под Барковичами – разведшколу абвера, из которой, в связи с наступлением советских войск, эвакуировали секретную документацию. С этой целью в школу прибыл взвод солдат из Жмеричей. Взвод мы уничтожили полностью. Начальнику школы, подполковнику абвера Герхарду Хофферу удалось бежать. – Зорину как-то не хотелось говорить о том, что начальник школы, суровый прусский воин, был отпущен лично им за «примерное поведение». Он поспешил перейти к главному.
– Грузовик с документацией мы захватили, но попали под огонь второго взвода, идущего на выручку своим. В бою погибли смертью храбрых Фикусов, Новицкий, Игумнов. Троим удалось вырваться – мне, Гурвичу, Шельнису.
– Замечательная история, Зорин, – В голосе капитана прорезались ироничные нотки. – Вы у нас просто герой месяца. Вышли с доблестью из окружения – с такими невероятными приключениями. Предлагаете поверить в эту бессмысленную басню? Ну, хорошо, допустим. И розовая майка, которую вы прицепили к кабине грузовика…
– Надеюсь, вы понимаете, товарищ капитан, что это не глумление над советской властью, которую мы беззаветно и преданно любим? – Зорин сделал все возможное, чтобы в голосе зазвенела сталь, – Это было единственное, что нашлось под рукой, чтобы как-то… обозначить нашу принадлежность. Ведь танки могли открыть огонь. Не в наших жизнях было дело, а в бесценных архивах школы, которыми был набит грузовик! Я не специалист, товарищ майор, но в этом архиве – собрание секретной документации о действующих на советской территории гитлеровских агентах. У многих – должности, положение, безупречные «легенды»! Кстати, товарищ капитан, где мои товарищи Гурвич и Шельнис? Нас разобщили, я не видел их два дня!
– Соскучились по своим сообщникам? – ухмыльнулся особист. – Их допрашивают, все живы, не волнуйтесь. И показания Шельниса и Гурвича, должен вас известить, несколько отличаются от ваших.
«Неужели?» – подумал Алексей.
– Как же вы так, Зорин? Не договорились врать складно?
В глазах «интервьюера» заплясал холодный огонек, а Зорина вдруг охватило странное чувство – злое, праведное, сильное. Нет, не неприязнь к советской власти, к делу партии Ленина, ко всему, что вкладывали в него всю сознательную жизнь и на совесть вложили. Но он понял с пронзительной ясностью, как ненавидит всех этих трусливых, скользких, самоуверенных «прилипал», окопавшихся везде – в армии, на гражданке… Сосущих кровь из нормальных людей, не дающих жить, подозревающих всех и каждого, не представляющих из себя ровно ничего, паразитов, захребетников, реальных вредителей, потенциальных трусов и предателей, мнящих себя богами! С каким бы удовольствием он разрядил ППШ в эту самоуверенную глумливую рожу… И что-то не понравилось контрразведчику в лице рядового штрафной роты. Насторожился, покосился, как бы невзначай, на верхний ящик стола, где лежал пистолет. Но Зорин был уже спокоен, безучастно смотрел в окно, где шевелились на ветру ветви бука – и особист расслабился, снова напялил деловую мину.
– Итак, другой версии, как вы провели это лето, у вас, Зорин, полагаю, нет? Вы упрямо стоите на своем?
– Грузовик, набитый архивами разведшколы, ничего не стоит, товарищ капитан? Данная информация нашим органам не нужна? Нам плевать, кто там окопался у нас в тылу?
– Мы еще разберемся, что вы там привезли, – процедил сквозь прокуренные зубы капитан. – Первое впечатление после поверхностного знакомства с документами, хм, довольно неоднозначное. Имеются признаки, указывающие на то, что их изготовили в абвере.
– Вы не поверите, товарищ капитан, – рассмеялся Зорин, – но их действительно изготовили в абвере.
– А ну, хватит! – Уполномоченный рассвирепел, подпрыгнул и так хлопнул ладонью по столешнице, что самому стало больно. «Рыба, – подумал Алексей. – Ну что ж, рядовой такой-то признан если не причастным, то вполне пригодным к антисоветской террористической деятельности…»
– Действительно, хватит, капитан, – безымянный майор захлопнул папку и пружинисто поднялся. – Вы несете полную чушь. Когда научитесь отдавать отчет своим действиям и поступкам? – В голосе майора зазвенели тяжелым металлом начальственные нотки, и Хасин съежился, поджал губы, остерегся выступать поперек.
Майор одернул полы гимнастерки и представился:
– Майор Шилов. Третий отдел СМЕРШ – борьба с агентурой, забрасываемой в тыл Красной Армии. Вы блестяще провели импровизированную операцию, Зорин. Доставленные вами архивы бесценны – эксперты уверены, что это полная документация разведшколы за последние несколько лет. Уполномочен вас поздравить. – Глаза майора потеплели, он протянул руку, и слегка ошарашенный Зорин машинально ее пожал. – С вас снимаются обвинения, вы восстанавливаетесь в сержантском звании и будете представлены к правительственной награде – соответствующие бумаги перешлют в штаб армии. Аналогично обвинения снимаются с ваших подчиненных Гурвича и Шельниса, все направляются для прохождения дальнейшей службы в свои подразделения. С соответствующими документами, если есть желание, можете ознакомиться. Удачи, сержант, благодарю за службу.
Мир качнулся в глазах Зорина. Он схватился за край стола, чтобы не упасть, голова закружилась веселой каруселью. Как в тумане, плыли перед глазами сочувственно-снисходительное лицо майора Шилова, пристыженная физиономия особиста Хасина, который лез из кожи, делая свою работу, а его бессовестно обманули, не известили о планах начальства. Растерянный, оглушенный, забывший о том, как надо радоваться, он шел по коридору, машинально отдавал кому-то честь, уступал дорогу связистам, мотающим кабель, деловым канцеляристам.
«Комитет по встрече» уже изготовился. Ефрейтор Мишка Вершинин – а еще недавно рядовой, какая «блестящая» карьера! – лучший друг по разведроте, чернявый, смешливый, вылитый казачок, хотя родом из Мурманска, уже стоял на крыльце и важно надувал щеки, изображая торжественный туш. Расхохотался, обнял – живой, чертила! Из «Виллиса», придерживая кобуру, выпрыгнул командир разведроты капитан Калмаков – совсем не изменился, если не считать свежего шрама под глазом, перекосившего лицо. Подошел, сдержанно посмеиваясь в прокуренные усы.
– Герой, твою мать, сто чертей тебе в задницу! Ну, чего шарами лупаешь, сержант Зорин? Честь отдай по уставу, да обними отца-командира, или загордился в своем «элитном» штрафном подразделении?
Это было неплохое начало дня. Он приходил в себя, заново рождался, смывал позор и потрясения последнего месяца. Обнимался со смущенным и несколько озадаченным Гурвичем, уже и не надеявшимся обрести видимость вольной жизни, с разжалованным офицером интендантской службы Шельнисом, который после допросов в СМЕРШе продолжал трястись, как бубен.
Городок Бобыш, занятый подразделениями 34-го мотострелкового батальона, располагался в ближнем тылу. Части и соединения 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева продолжали выдавливать немцев и местных коллаборационистов из приграничных областей Западной Украины. Передовые части прорвали глубоко эшелонированную оборону, ушли на запад и у границы Польши увязли в тяжелых позиционных боях. Соединения вермахта, щедро разбавленные подразделениями Ваффен СС, оборонялись отчаянно, с упорством обреченных, периодически переходя в контратаки. Наступление захлебывалось, дневные переходы становились короче, обескровленные части переходили к обороне, дожидаясь подвоза пополнения и боеприпасов.
Вечером восьмого сентября гвардии сержант Зорин уже находился в распоряжении роты, знакомился с бойцами отделения, среди которых знал только Мишку Вершинина, и вникал во всю эту непростую ситуацию.
Положение на театре военных действий складывалось весьма странное. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов взломали оборону противника и вели боевые действия в восточных областях Словакии, Венгрии, Румынии. На севере – образцово-показательная операция «Багратион», проведенная маршалом Рокоссовским: освобождение Белоруссии, победоносное шествие по Восточной Польше с попутной ликвидацией очагов сопротивления. Немцы отступали организованно, умно, применяя отработанную тактику «эластичной обороны», позволяющую путем сокращения периметра фронта компенсировать растущие потери в живой силе и технике. И все же времени на перегруппировку у них не было. Красная армия давила…
И встала на Висле – обескровленная, уставшая, подчиняясь странному приказу Ставки. Встала в дневном переходе от истекающей кровью Варшавы, где повстанческие части Армии Крайовой уже месяц отбивались от превосходящих сил корпусной группы обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Залевски. Восстание захлебывалось, мирные жители гибли тысячами, каратели и солдаты 29-й гренадерской дивизии Каминского, входящей в самопровозглашенную РОНА – Русскую освободительную народную армию – проводили массовые расстрелы, сжигали дома, вывозили имущество. И все это происходило на глазах у советских войск, не имеющих приказа брать Варшаву.