45-я стрелковая дивизия, в полках которой оставалось не более половины штатного состава, за первую декаду сентября продвинулась лишь на двенадцать километров. Передовые штурмовые группы при поддержке эскадрильи истребителей выбили немцев из городка Дербенец и едва не потерялись в глухих дубово-буковых лесах приграничной полосы. Позиции дивизии оказались растянуты, связисты не спали сутками, мотая провода. Обещанное подкрепление запаздывало. Нервозность командования дивизии передавалась командирам подразделений. Внятных приказов не было – похоже, наступление тормозилось по всему 1-му Украинскому. Разведка сообщала, что на территории противника, в десятикилометровой прифронтовой полосе, происходят загадочные перемещения живой силы и техники. Как будто вымотанные части спешно отводятся в тыл, а вместо них заступают новые, и готовится серьезный контрудар – причем отнюдь не пехотой.
Одиннадцатого сентября из штаба армии спустилась директива: частям 45-й стрелковой дивизии генерала-майора Сидельникова, при поддержке батальона тяжелых танков КВ-8, срочно выдвинуться на рубеж Володич – Грозино и, не дожидаясь контрнаступления немцев, взять ряд ключевых высот у крупного населенного пункта Багровичи. Фланги фронта пришлось оголить, подразделения стягивались для удара – два мотострелковых полка, две батареи 76-мм полевых орудий.
Двое суток отделение разведчиков сержанта Зорина ползало по кустам, наблюдая за обстановкой в прифронтовой полосе. Навестили хутор, занятый немцами, вернулись с «языком» – вполне разговорчивым обер-лейтенантом Рудольфом Готбергом, заместителем командира дивизиона легких самоходных артиллерийских установок «Wespe». «Язык» в непринужденной беседе поведал, что не любит Гитлера, симпатизирует расстрелянному главарю заговорщиков Клаусу фон Штауффенбергу, имеет двух голодных детишек в Нюрнберге, любимую жену Гертруду там же, и умирать как-то не рвется. А что касается информации по существу, то сведений о готовящемся наступлении советских войск у командования вермахта нет, фронт на данном участке прикрывают два потрепанных пехотных батальона, четыре дивизиона этих самых «Wespe» и батарея самоходных гаубиц «Grille» с неполным боезапасом.
Наутро оба мотострелковых полка после массированной артиллерийской подготовки бросились в наступление, смяли оборону на ключевых высотах и практически сходу взяли Багровичи, потеряв около ста человек убитыми и ранеными. Отступающих немцев не преследовали. Просто отправили вслед тех же разведчиков, доложивших, что те организованно отошли в район Жварина – небольшой деревушки в живописных холмах Прикарпатья. Оттуда доносятся звуки работающей техники, девичьи крики и хор губных гармошек, исполняющих классическую «Майне кляйне». «Эх, – прокомментировал Вершинин, – артиллерией бы отработать гадов, а то для нас – война, а для фрицев – увеселительная прогулка. Слушай, Леха, а может, они не соображают, что до Берлина рукой подать?»
До Берлина, по приблизительным расчетам, оставалось километров восемьсот. Никто не знал, что вся эта долгая история под названием Великая Отечественная растянется еще на восемь месяцев. Провидению было угодно, чтобы закрепившаяся в районе Багровичей дивизия не пошла дальше – в противном случае она угодила бы в котел. В разрыв между 45-й стрелковой дивизией и ее южным соседом, 12-м гвардейским корпусом генерала Рохтина, устремились тяжелые «Тигры» танковой дивизии СС «Мертвая голова», неведомо как оказавшиеся на данном участке фронта.
Это стало громом средь ясного неба! Батарею «сорокопяток» Рохтина смяли за полчаса, рассеяли стрелковую роту, прикрывающую фланг. Десятки танков по широкой дуге – через перелески, поля, овраги, редкие деревни – стали охватывать с юга растянувшиеся позиции 45-й дивизии.
Но немец в сорок четвертом был уже не тот, что в сорок первом. Да и Красная армия разучилась в панике отступать. Резерв Рохтина своевременно прибыл поддержать соседей. В спину немецким танкам ударили их же собственные тяжелые противотанковые гранатометы «Панцершрек». Танки пылали, как веселые пионерские костры. Разбегались экипажи, залегла и стала отползать под плотным огнем пехота. Двенадцать «тигров» чадили страшным черным дымом посреди ромашкового поля. С запозданием открыли огонь противотанковые ружья с другой стороны – нашлись резервы и у генерала Сидельникова. Еще два танка встали и задымились. Остальные отползали, огрызаясь из орудий. Контрнаступление захлебнулось.
Однако терять прославленную, закаленную в боях дивизию немцы не хотели. Под прикрытием артиллерии по полю ползали БРЭМы «Бергепантер», бронированные ремонтно-эвакуационные машины. Цепляли кранами, установленными на платформах, не слишком поврежденные танки, буксировали в тыл. За несколько часов танковые части были отведены за линию фронта, а чтобы русские чего не удумали, в воздух с замаскированного аэродрома в Плюжице была поднята эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, которая полчаса утюжила пустую линию фронта, швыряясь бомбами и треща пушками из подкрыльных гондол.
На изломанной передовой установилось шаткое затишье. У соседей тоже не наблюдалось особых наступательных порывов. Помалкивала Ставка. Войска по обе линии фронта зализывали раны, принимали пополнение, настороженно следили за телодвижениями противника. Но в то же время с обеих воюющих сторон велась работа – разведчикам заскучать не давали.
14 сентября третий взвод разведроты капитана Калмакова под покровом темноты убыл в неизвестном направлении, и два дня о его судьбе вестей не было. В расположении роты, расквартированной на западной окраине Багровичей в брошенных жителями избах, царило нервозное ожидание. «На чемоданах сидим», – шутил командир первого взвода лейтенант Нахальцев, с лихвой оправдывающий свою фамилию. Форму не снимали, оружие и снаряжение держали наготове. «Торчим тут без толку, – ворчали рвущиеся в бой энтузиасты. – Кислород зазря поглощаем, углекислый газ выделяем». И, кажется, дождались. После обеда 17 сентября Калмакова срочно вызвали в штаб дивизии. Вернулся капитан через час – деловой, собранный. Провел короткую беседу с командирами взводов, после чего объявил построение в закрытом дворике при полной амуниции. Полсотни бойцов – обученных, обстрелянных, владеющих любым оружием, умеющих думать головой – удивленно повернули головы, когда комроты, отыскав глазами Зорина, поманил его пальцем.
– Зорин, Вершинин, ко мне. Для вас особое поручение.
Калмаков объяснил создавшуюся ситуацию уже в сенях своей штабной избушки:
– Рота уходит на задание в направлении Обжиша – это на запад. Там соединимся с третьим взводом. В расположении противника зафиксированы скрытые маневры, приказано установить их характер, возможна разведка боем… но вас двоих это не касается. Задание ответственное, Зорин, отнесись серьезно. Фронтовое управление СМЕРШ проводит радиоигру, чтобы обмануть противника и отвлечь основные части его войск от точки готовящегося удара. Операцию осуществляет 11-й шифровальный отдел СМЕРШ. Радиоигру поведут из Слеповца – это городок километрах в сорока к северу. Территория от немцев освобожденная, но они по-прежнему где-то здесь. Сам понимаешь, фронт в этих краях – понятие зыбкое и неуверенное. От вас требуется проводить группу шифровальщиков из разведотдела армии в Слеповец, в секретную часть. Там их уже ждут. Отвечаете за товарищей головой. Если с кем-то из них что случится – пойдете под трибунал. И не говори, Зорин, что тебе под трибунал не привыкать ходить, однажды удача и отвернуться может… Уяснили задание? Марш к штабу, через полчаса будет машина. Двух сопровождающих должно хватить – все же не по немецкой территории поедете. Поступаете в распоряжение старшего шифровальной группы. Если он сочтет, что в Слеповце вам делать нечего, – пулей обратно, нехрен там бездельничать, когда война идет.
– Мы не ослышались, товарищ капитан? – Зорин переглянулся с расстроенным Мишкой. – Мы, боевые разведчики, должны нянькаться с какими-то шифровальщиками? В то время, когда рота уходит на выполнение боевого задания?
– А ну цыц! – разозлился Калмаков. – Это приказ, Зорин, так что будь любезен. Персоны важные, повторяю – если с ними что-то случится…
– Трибунал, мы поняли, товарищ капитан, – кивнул Вершинин, незаметно толкая Зорина в плечо – дескать, кончай выделываться. – Разрешите выполнять?
– Бегом! По всей форме, полный боекомплект. На всякий случай, мало ли чего…
Обсуждать приказы прямого начальства дело полезное и крайне необходимое – в отсутствие, разумеется, самого начальства и по мере выполнения этих самых приказов. Задание Зорину окончательно разонравилось, когда у штаба он увидел новенькую, с иголочки полуторку – ГАЗ-АА с ядовито-зеленым кузовом и поднятым капотом. Водитель в поношенном бушлате подливал в мотор масло из грязной банки и негромко бормотал заклинания. У кузова мялись какие-то личности в плащ-палатках. Возможно, это и было предчувствие – голосу интуиции Алексей с некоторых пор привык доверять. Хотя сейчас он был просто зол.
– Все-таки наши машины – самые лучшие в мире, – задумчиво изрек Вершинин, любуясь угловатыми формами грузовика. – Посмотри, какая красотка эта вот полуторка! Конструкторы, конечно, потрудились…
– Никому не говори, – буркнул Зорин, – но советский ГАЗ-АА – лицензионная копия американского грузовика «Форд-АА» 29-го года выпуска.
– Врешь, – расстроился Мишка.
– Клянусь.
У водителя, похоже, были проблемы. Он спрыгнул с капота, забрался в кабину, завел двигатель и принялся с поджатыми губами вслушиваться в его работу. Двигатель тарахтел, но как-то неуверенно, чихал, а потом жалобно всхлипнул и окончательно заглох.
– Ну, точно, американское дерьмо сразу не заводится, – презрительно проворчал Мишка, когда они подошли поближе. – Был бы наш мотор, точно бы завелся.
– Ладно, – Зорин оправил амуницию, комбинезон, поудобнее закинул на спину пистолет-пулемет Судаева с коробчатым магазином и отправился докладывать старшему о прибытии группы сопровождения.
– И это вся группа? – старший, капитан Яворский – астенический субъект с гладко выбритым неприятным лицом – исподлобья оглядел обоих разведчиков.
– Так точно, товарищ капитан. – Наметанный глаз Зорина сразу выхватил женскую фигуру из группы опекаемых лиц. – А в чем проблемы? Мы поедем по территории, освобожденной от немецко-фашистских захватчиков, и неприятности маловероятны. Сорок километров – это два часа езды по пересеченной местности.
– Безобразие, – процедил Яворский, неприязненно посмотрев на разведчика. Резко повернулся и начал что-то сердито выговаривать молодому шоферу, дергающему стартер. Вспомнилась расхожая фраза: умный любит учиться, а дурак – учить.
– Скоро поедем, товарищ капитан, – отбивался от незаслуженных нападок вихрастый водитель. – Что вы хотите от новой техники? Она же только с завода, не обкатана, детали не притерты. Сейчас, будьте спокойны, все будет пучком! Знаю ли я, где Слеповец? А как же, товарищ капитан, обижаете. Дважды мотался туда и обратно, возил таких, как вы, извините… Там, главное – не промахнуться мимо бора: дорогу плохо видно, особенно по темноте. Ухабов не сосчитать, и через дубраву лучше не соваться – только кажется, что дорога нормальная, а местные говорят, что она в тупик упирается. Хрен ее знает, конечно, не проверяли. Вот и можно ехать, товарищ капитан, часов за пять доберемся. Садитесь, прошу пани, как говорится…
Вершинин недоумевал: как можно ехать пять часов сорок километров? Да их пешком за это время пройти можно! Впоследствии выяснилось, что сорок – это по прямой. И что в Стране Советов всё великое – даже ямы на дорогах. Грузовик подскакивал на ухабах, в кабине задорно матерился ефрейтор Шмелев. Остальные, едва не вылетая из кузова, проклинали бездорожье и шоферские навыки вихрастого Шмелева. Все четверо устроились в передней части кузова, за кабиной, где было набросано тряпье и несколько дырявых матрасов. Очевидно, для особо важных пассажиров. Дорога, больше напоминающая стиральную доску, петляла между дубовыми рощами и каменными кряжами, то падая в низины, то карабкаясь на косогоры – такие крутые, что дважды пассажирам приходилось покидать машину и подталкивать ее сзади, чтобы покорить очередную вершину. Зорин с подчиненным сели в задней части кузова. Приходилось выискивать оптимальные позы, чтобы избежать особо болезненных толчков. Ехали по безлюдной местности – за всю дорогу не встретилось ни одного человека. Мелькнули за косогором черепичные крыши, разведчики насторожились было, залегли за бортом, приказав пассажирам не высовываться. Но все обошлось. Мишка бормотал про «лесных братьев» Степана Бандеры, которым в этой местности ничто не возбраняет объявиться, про немецких и советских дезертиров, про бродячих партизан, скандальных военнослужащих Армии Крайовой, наивно верящих, что они насадят в Польше свою власть в обход Советов. Места действительно были непростые, и смотреть приходилось в оба.
Зорин украдкой поглядывал на пассажиров – особенно на представительницу слабого пола. Старший лейтенант Татьяна Ладышева – так представилась она час назад. Назвать молодую женщину красивой не повернулся бы язык, но что-то в ней все-таки было. Невысокая, ладно сбитая, носящая бесформенные мужские штаны, что не давало возможности по достоинству оценить ноги. Но выше пояса все было в порядке. Зорин несколько раз смущенно отводил глаза – она перехватывала его взгляд и криво усмехалась. Говорливостью старший лейтенант не отличалась, но на разведчиков косилась с интересом, как бы решая, кто из этих двоих достоин большего внимания. Лицо у нее было асимметричным, приплюснутым, безжизненные волосы выбивались из-под пилотки, но неважное впечатление от внешности компенсировали глаза – невероятно большие, серые, какие-то нереально блестящие, с поволокой. От них было сложно оторваться.
Остальные не представляли интереса. Капитан Яворский был хмур и раздражителен – похоже, это было его нормальное состояние. Сидел он с брезгливо поджатыми губами, иногда косился на подчиненных и сопровождающих. Сержант Зорин капитану не понравился – в этом можно было не сомневаться. Единственный в компании, кто мог поддержать беседу и посмеяться, был лейтенант Хлопотов – светловолосый парень с длинным лицом и выпуклыми глазами. С подобной публикой Алексей встречался – ее хватало в частях технического, медицинского, инженерного и прочего обеспечения. Люди интеллигентные, с высшим образованием – такие чувствуют себя в общей массе белыми воронами и вынуждены «опрощаться», чтобы сойти за «своих». Они меняют речь, привычки, манеры, много и неудачно шутят, начинают курить, выпивать, материться – у отдельных это неплохо получается. Одна незадача – глаза. Их не спрячешь, и по ним многое видно.
Четвертым в компании был сержант Кармазов – коренастый мужичок лет тридцати пяти, с близко посаженными глазами и траурно опущенными носогубными складками. Рукопожатие его при знакомстве было твердым, но каким-то отстраненным. Он пребывал в себе, хмурился, кусал губы, искоса поглядывал по сторонам. А еще Зорин подметил, что сержант подтянул кобуру к животу и, в каком бы положении ни оказывался, всегда был готов выхватить табельный «ТТ» – прославленный советский пистолет, обладающий такими чудовищными недостатками, что, если бы его создателя в один прекрасный день репрессировали, никто бы не удивился. Разведчики давно отказались от этого оружия – неудобного, не имеющего полноценного предохранителя, что приводило к многочисленным несчастным случаям.
Зорин помнил, как покойный Новицкий, работавший «на гражданке» в уголовном розыске, рассказывал, что в «Настольной книге следователя» имеется даже глава, в которой рассматривается характерный «самострел» пистолета Токарева от удара. Было множество случаев, когда намеренное преступление выставлялось за случайное происшествие. В НКВД даже вышел приказ о запрете носить пистолет с патроном в патроннике. А еще и плохая фиксация обоймы в рукояти, что в бою частенько приводило к обезоруживанию стрелка. Хорош конфуз: бежишь в атаку, размахивая этой штукой, хочешь выстрелить, а обойму потерял! В общем, фрицы обхохочутся. Разведчики предпочитали «Вальтер», «Парабеллум-08» да офицерские самовзводные наганы образца 1895 года.