Они сидели до одиннадцати, пока Сорен не приказал им обеим идти спать. Клэр выскользнула, чтобы позвонить парню с телефона на кухне. Элеонор отправилась в спальню и переоделась в пижаму.
Клэр вернулась, заползла в постель и заснула посреди рассказа о том, как сильно скучает по Айку.
Элеонор перевернулась на бок, думая о том, что Клэр ей сегодня рассказала. Отец Сорена был чудовищем, насиловал собственную дочку. Она знала, что между Элизабет и Сореном был год разницы. Знал ли он о происходящем, будучи ребенком? Он пытался защитить Элизабет, как защитил Клэр? Или с ним это тоже происходило? Боже, одна мысль о том, что кто-то причинял маленькому Сорену вред, вызывала мысли о возмездии и ярости, которые даже ее пугали. Хорошо, что его отец умер. Если бы он криво посмотрел на Сорена, Элеонор собственными руками убила бы этого мужчину.
Не в состоянии заснуть, Элеонор выбралась из постели и вышла в коридор. Она не знала, что делать или куда идти. Она знала, что хотела поговорить с Сореном, только чтобы убедиться, что он в порядке.
Пройдя несколько дверей, она услышала голоса, но ни один не принадлежал Сорену. Она бы узнала его голос в темноте с завязанными глазами среди тысячи голосов, зовущих ее по имени. Все, кто остались на ночевку в доме, заняли западное крыло, как его назвала Клэр. Сорен как-то сказал ей, что превыше всего ценит уединение, и, возможно, он нашел комнату в восточном крыле дома. Следуя за ногами и интуицией, Элеонор прошла в старую часть дома, которая располагалась за двойными дверями на втором этаже. Как только она вошла в коридор, по ее босым ногам прошелся сквозняк. Воздух пах покрытыми пылью воспоминаниями. Она заглянула в несколько комнат и увидела мебель, покрытыми пожелтевшими от времени белыми простынями.
В конце длинного коридора Элеонор обнаружила комнату с приоткрытой дверью. Она заглянула внутрь и увидела Сорена, сидящего в кресле с закрытыми глазами. Кресло стояло в футе от окна, и лунный свет окружал его словно ореол. Несколько долгих минут она просто смотрела на него, на его руки, лежавшие на подлокотниках, на его лицо, такое умиротворенное в покое, на его ресницы - необычайно длинные и темные для таких светлых волос, которые покоились на его щеках. Смотря на Сорена, можно было с легкостью поверить, что Бог его создал по своему подобию. Если Бог выглядел как Сорен, на земле не осталось бы атеистов.
- Элеонор, я приказал не покидать комнату в одиночку.
Она поморщилась.
- Простите. Я вернусь.
- Нет, можешь входить. Закрой за собой дверь.
Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и заперла ее.
Сорен начал говорить, пока она на дрожащих ногах шла от двери к его креслу. Она не нашла куда сесть кроме пола, поэтому села у его ног и ощутила себя словно дома. Он положил руку на заднюю часть ее шеи и запустил пальцы в волосы. Они выписывали круги на основании ее шеи. Долгое время ее голова просто лежала на его колене. Она могла жить у его ног. Она могла умереть у его ног. Если бы ей хватило смелости, она бы ему об этом сказала.
Элеонор посмотрела на него. Он поднял руку и поманил ее пальцем. Она поднялась с пола и села к нему на колени, в его объятия. Его губы нашли ее, и в темноте, при лунном свете, они впервые поцеловались.
Поцелуй, словно воздух, окружал ее, уносил словно вода, поддерживал словно земля и обжигал словно пламя. Она читала о такой страсти, о голоде, о желании и испытывала их сама. Но никогда не ощущала их вкус на своем языке.
Рука Сорена скользнула под ее футболку и ласкала поясницу, пока его рот пировал ею. Она расслабилась, отдала себя ему и поцелую. Он был в брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом, и Элеонор наконец смогла прикоснуться к его шее, которая будто навечно была скрыта колораткой. Она прижала пальцы к его горлу, почувствовала, как его пульс стучит под рукой, сильный, но ровный.
Он отстранился, и они посмотрели друг на друга.
- Теперь можете говорить, - сказала она, низким и почтительным голосом.
- Я люблю тебя, Малышка.
Она расслабилась в его руках и закрыла глаза. Он прижал ее ближе и крепко обнял. В этот момент она могла умереть и ни о чем не сожалеть.
- И что теперь? - спросила она.
- Есть вещи, которые ты должна знать.
- Вы мне расскажете?
Сорен положил ладонь на ее колено и провел вверх по ноге, остановившись у развилки ее бедер.
- Элеонор, ты должна понимать, что то, что я должен тебе рассказать, изменит все. Это не мелодраматическое преувеличение. Это изменит твой взгляд на меня, возможно, даже то, как ты видишь мир. Как только ты узнаешь правду, ее невозможно будет забыть, невозможно будет расслышать. Пожалуйста, не принимай поспешного решения.
Элеонор подняла руку и прикоснулась к губам Сорена. Поцелуй разрушил те остатки стены, которая оставалась между ними. От его губ она переместила руку на щеку, покрытую легкой щетиной, к его лбу, где провела большим пальцем по кончикам ресниц. Она опустила руку и произнесла два слова - не вопрос, а приказ:
- Расскажите мне.
Глава 21
Элеонор
Элеонор ждала, но Сорен молчал. Не впервые. Он смотрел в окно на лунный свет, будто пытался найти покой в белом свете.
- Ты задавала мне вопросы, - наконец сказал он. - Я отвечу на них сейчас.
- Как чертовски вовремя.
- Элеонор.
- Простите.
- Мы начнем с конца твоего списка. Они проще, - ответил он.
- Вы их все помните?
Он кивнул.
- Все.
Она не могла поверить, что он запомнил все ее вопросы. Даже она их не помнила. Он снова подтвердил свое заявление, подняв руку и пальцем написав в воздухе цифру двенадцать.
- Номер двенадцать. Влюблен ли я в тебя? Я уже ответил на этот вопрос. Если ты хочешь снова это услышать, тогда да, я влюблен в тебя, Малышка, и был влюблен со дня нашего знакомства.
- Со дня нашего знакомства?
- Будет правильнее сказать, что я был влюблен в тебя еще до момента нашей встречи. Но это уже другая история для другой ночи.
Элеонор сделала несколько глубоких вдохов.
- Я думала... - Она остановилась и пожала плечами. - Я влюбилась в вас с первой секунды нашей встречи. Приятно знать, что я не одна такая.
- Нет. Ты определенно не одна. Теперь вопрос номер одиннадцать - кто я? К тому времени, как я закончу отвечать на эти вопросы, ты поймешь.
Он вывел в воздухе десятку.
- Когда вы исполните свою часть сделки? - произнес он, повторяя ее вопрос. - Сделку, по которой я даю тебе все, включая секс, но не ограничиваясь им, как я полагаю.
- Особенно секс, но я приму все, что у вас есть.
- Не сегодня, - ответил он. - Понимаю, для тебя это кажется суровым, но я предпочитаю ждать как можно дольше. Тебе еще столько нужно узнать, столько решений нужно принять. Я пытаюсь скрасить ожидание. Но ты даже еще не закончила школу. Ты должна сосредоточиться на обучении, поступить в колледж. Как только ты ступишь на этот путь, мы поговорим об этом снова.
Элеонор тяжело выдохнула. Разочарование соперничало с радостью от долгожданных ответов.
- Справедливо. Не могу сказать, что хочу ждать. Я хотела быть с вами с самого начала. Но я и не удивлена. Знаю, это не просто, вы священник, а я...
- Постоянное искушение.
- Приму это как комплемент.
- Это он и есть. Кроме того, есть еще одна причина для ожидания. Мы вернемся к ней на четвертом вопросе и втором. А сейчас девятый номер, где ты признаешься, что ты девственница и спрашиваешь меня, цитирую, «не против ли этого»?
- Не против? Я имею в виду, я до сих пор девственница.
- Да, Малышка. Твоя девственность не препятствие, и, если бы ты вела сексуальную жизнь до нашего знакомства, это тоже не было бы проблемой. Сейчас, так или иначе, я испытываю собственнические чувства по отношению к тебе.
- Я не хочу быть ни с кем другим, кроме вас.
- Ты уверена?
- Полностью, - подтвердила она. - Может быть, с Сэм. Она действительно...
- Элеонор.
- Простите. Продолжайте.
- Твой восьмой вопрос - девственник ли я?
- Вы говорили, что были с кем-то, когда были подростком, поэтому я предполагаю, что нет, - сказала она, не зная, что думать об этом «нет». Она хотела, чтобы у одного из них был опыт, но опять же, быть первой означало быть особенной.
- Твоя догадка верна. Многие священники не девственники. Но не большинство. В конце концов, мы не рождены священниками.
- Сколько вам было, когда случился первый раз? Или мне не разрешено задавать дополнительные вопросы?
- Обещаю, мы дойдем до этого. А теперь к вопросу номер семь. Почему я хочу, чтобы ты всегда мне подчинялась? - Он остановился, словно подбирал слова. - Позволь ответить просто. В твоей истории об Эсфирь, царь привязал Эсфирь к кровати. Думаешь, тебе бы это понравилось?
Она надеялась, что приглушенный свет скроет ее румянец.
- Думаю, да. Быть привязанной к кровати во время секса кажется очень сексуальным. Это странно?
- Отнюдь. Многие люди, мужчины и женщины, получают удовольствие, отдавая контроль во время сексуальных утех, и отдают свои тела, а иногда и жизни, в руки партнеров. Это называется сексуальное подчинение. Другие, как я, получают удовольствие от противоположного. Брать полный контроль над кем-то и доминировать над ним.
Элеонор поежилась от слов Сорена. Она не ожидала такого личного откровения в своих сексуальных желаниях - он хотел взять контроль над ней? Доминировать?
- Логично, - ответила она, пытаясь говорить нейтрально.
- Я наслаждаюсь твоим подчинением так же, как и ты уверена в том, что тебе понравится быть привязанной к кровати во время секса.
- Это вас возбуждает?
Сорен посмотрел ей в глаза, и в них она увидела, как мир зажегся и сгорел дотла.
- Больше, чем ты можешь себе только представить.
Элеонор прижала ладонь к его груди и ощутила под пальцами, как колотится его сердце.
- И, - начал он после судорожного вдоха, - это отвечает на вопрос номер пять - у чьих ног ты должна сидеть? Я не знаю, у чьих ног ты должна сидеть. Но знаю, у чьих ног я хочу, чтобы ты сидела.
Он не намекал. Она знала это наверняка. Она знала, что он просто ответил на ее вопрос. По собственному желанию она отстранилась от него, опустилась на пол и села у его ног. Ее голова покоилась на его колене, а его рука на ее волосах, и она ощутила то, что, должно быть, ощутил Сорен, когда впервые надел колоратку священника. Она обрела себя у его ног. Тут её место. Вот кем она была. Она больше не будет искать себя в другом месте, кроме у его ног.
- Я хотела бы, чтобы вы ушли и были со мной, - прошептала она в ладонь, скользящую по ее губам. - Тогда бы вам не пришлось переживать о самоконтроле.
- Элеонор, первая ночь, когда мы займемся любовью, станет величайшим испытанием для моего самоконтроля.
Она хотела ответить, возразить, но он сказал, займемся любовью, и красота этих слов лишила ее дара речи.
- А теперь вопрос номер шесть. Почему все думают, что меня зовут Маркус Стернс, а в моей Библии написано Сорен Магнуссен? Это сложный вопрос, и на его ответ уйдет много времени. Устраивайся поудобнее, - сказал он и выдавил улыбку.
- Я сижу в спальне у ваших ног. Мне удобней, чем было когда-либо в своей жизни. Я никогда не захочу уходить отсюда.
- Я никогда не попрошу тебя уйти. Но ты можешь изменить свое решение после того, как я отвечу на оставшиеся вопросы.
- Никогда. Доверьте мне правду. Пожалуйста.
- Как пожелаешь. Ответ на этот вопрос начинается задолго до моего рождения. Моим отцом был Лорд Маркус Стернс, шестой барон Стернс.
- Кем?
- Бароном, мелким. Мой отец был представителем обедневшей английской аристократии. Его отец растратил семейное состояние, оставил отца ни с чем кроме фамилии и титула.
- Ваш отец был бароном?
- Безумие, верно? Где-то в северной Англии стоит разваливающееся поместье под название Эденфелл, и я могу заявить на него права, если захочу. Но я не хочу.
- Ваш отец мертв. Значит вы...
- Опустите тиару, миледи. Я священник. И на этом все.
- Но вы можете быть бароном, если захотите?
- Мой отец признал меня своим ребенком. Полагаю, могу, хотя мне это не интересно.
- Так странно. Ваш отец был бароном и все это оставил?
- Ему пришлось. Понимаешь, мой отец делал то, что делали поколения дворян, когда сталкивались с нищетой. Он пошел в армию и стал офицером. Он быстро рос в званиях. Образованный, хитрый, бескомпромиссный... В Северной Ирландии отца называли Красным Бароном за кровь, что он оставлял на своем пути. Когда он ушел из армии, то бежал из Англии. У него было столько врагов в ИРА9, что он начал опасаться за свою жизнь. Он приехал в Америку, снискал положение в Новом Английском обществе и женился на богатой молодой девушке, унаследовав ее состояние.
- Я думала, ваша мать была датчанкой.
- Да. Жена моего отца не была моей матерью. Моя мать, Жизела, была восемнадцатилетней датской пианисткой, которая приехала в Нью-Гемпшир, чтобы поступить в консерваторию. Но ее стипендия покрывала только обучение. Ей нужно было где-то жить. Ее наняли в качестве няни для моей сестры. Жена отца едва не умерла во время родов Элизабет, и только экстренная гистерэктомия спасла ей жизнь. Она стала бесплодной. А отец хотел сына. У него была дочь и никакого шанса на продолжение рода. Он был жестоким человеком до того инцидента. А после, стал монстром.
- Что он сделал?
- Он изнасиловал мою мать.
Элеонор ахнула. Она подняла голову и посмотрела на Сорена, но его лицо было пустым, а глаза лишены всяких эмоций.
- У нее появились вы.
- Да. Не знаю, было ли это намеренно, изнасилование мамы, чтобы она родила ему сына, которого не смогла родить жена. Намеренно или нет, это произошло. У нее появился я, и она назвала меня Сореном, семейным именем. Отец назвал меня Маркусом, в честь себя.
- Вы поэтому ненавидите имя Маркус?
- По многим причинам. Мама хотела сбежать и сбежала бы, но она любила Элизабет как собственного ребенка и не могла оставить ее с отцом, не могла оставить ее незащищенной. Поэтому она осталась в этом доме. Отец притворялся, что ее не существует. Это был единственный способ сохранить мир с женой, ревнующей к красивой датской девушке, которая заботилась о ее ребенке. Думаю, отец ждал чего-то, ждал увидеть во мне что-то. И увидел.
- Что?
- Я заговорил на шесть месяцев раньше, чем сестра. В два я начал играть на фортепиано. Я быстро усваивал новое. Отец решил, что я показал достаточно признаков высокого интеллекта и заслужил быть законно признанным сыном. Я достаточно угодил ему, что он дал необходимые взятки и изменил документы о рождении. Его жена стала моей «матерью», а он - моим отцом.
- А я думала, что у моих родителей был трудный брак. Что случилось с вашей мамой?
- Когда мне было пять, меня отослали в закрытую школу в Англии, а маму без промедления уволили, и она вернулась в Данию. Мы долго не видели друг друга.
- Как долго?
- Тринадцать лет.
Глаза Элеонор наполнились слезами из-за грусти в голосе Сорена.
- Тринадцать лет...
- В школе мне было сложно. Я знал, что во мне что-то изменилось. Мой отец видел это. Я видел это.
- Видел что?
- Каков отец, такой и сын, Элеонор. Я был... я садист. Я получаю высочайшее наслаждение в причинении самой страшной боли.
Он молчал достаточно долго, чтобы его слова достигли Элеонор. Она ощутила, как они проникли в ее тело, в ее кровь, словно какое-то магическое заклинание, предназначенное превратить ее из девушки в другое существо. Она позволила им ее изменить.
- Продолжайте.
- Мальчики в школе боялись меня. Даже обычная игра в футбол могла превратиться в кровавую, если я терял контроль. Я ушел глубоко в себя. Я научился дистанцироваться. Я хотел сделать им больно, но не хотел навредить. Я был волком на поводке, и этот поводок был в моих руках. Однажды ночью, когда мне было десять, волк сорвался с поводка.