– Спасибо.
Он медленно моргнул.
– Сначала сон. Пару часов. Потом секс. Решил, что ты должен быть в курсе.
Я хохотнул и, чувствуя, как сон манил меня к себе, закрыл глаза.
– Спасибо, что находишься рядом.
Он перекатился на бок, подмял подушку под голову и закрыл глаза.
– Пожалуйста.
Я наблюдал, как он засыпал, до тех пор, пока мои веки не отказались сотрудничать.
***
К моменту приезда Льюиса мы уже приняли душ, переоделись, хорошенько поели и чувствовали себя человечнее, чем во время завтрака. День был погожим и теплым. Небо было таким же голубым, каким я помнил из детства.
Льюис улыбнулся букетам, которые мы держали, но ничего не сказал. Думаю, и не нужно было.
– Готовы? – спросил Льюис. Он интересовался не тем, были мы готовы загрузиться в машину или нет. Он хотел знать, был ли я готов увидеть могилу Арчера. Неужели хотя бы один человек мог быть по–настоящему готов попрощаться?
Я кивнул, и Эндрю присоединился ко мне на заднем сиденье. Льюис уселся за руль, а Либби нам улыбнулась.
– Выспались?
– Да, спасибо, – вежливо отозвался Эндрю. И не сказав больше ни слова, Льюис повез нас на кладбище Уэверли.
Припарковавшись, мы с Льюисом зашагали бок о бок, а Либби и Эндрю шли позади нас. Льюис указывал путь, а я следовал за ним. Какое–то время мы брели по бетонной тропке, похожей на венку, что бежала к сердцу кладбища, и тут Льюис заговорил:
– Э–э… Церемония была прекрасной. И приватной.
Он свернул на тропу поменьше и замедлился. Не имело смысла указывать, которая из могил была Арчера. Она была самой новой. Я протяжно выдохнул и попытался собраться с мыслями.
Либби коснулась руки Эндрю.
– Отойдем…?
Было ясно: она хотела дать нам с Льюисом возможность побыть наедине. Эндрю вопросительно на меня взглянул, безмолвно спрашивая, стоило ли ему уйти. Я кивнул, и Эндрю опустил ладонь мне на спину и чмокнул в щеку.
– Буду неподалеку.
Мы смотрели им вслед. Эндрю по–прежнему держал в руках букет цветов. Они с Либби направились к краю утеса. Кладбище Уэверли было всемирно известно благодаря виду на Тихий океан. Но мои глаза были сосредоточены на мраморном надгробии. Арчер Коэн. Я аккуратно положил цветы на могилу.
– Привет, братишка. Давно не виделись, да? – Я сглотнул ком в горле и сделал шаг назад. Несколько секунд мы с Льюисом пытались перевести дух. – Как он умер?
Льюис откликнулся шепотом:
– Он повесился.
Я опустил голову и выдохнул. В груди разливалась жгучая боль.
– Когда я спросил, связано ли это со мной, ты сказал «напрямую нет». Что ты имел в виду?
Льюис оглядел кладбище. Глаза его слезились, но слезы так и не пролились.
– Он оставил записку. – Льюис покачал головой, а потом посмотрел на меня. – Он был геем.
И словно по щелчку, появилось ощущение, будто меня ударили в сердце.
– Он сказал, что осознавал, что наши родители никогда не поймут. И ему не удастся состыковать того мужчину, которого они хотели бы видеть, и другого, которым он являлся. Он больше не мог… жить с чувством вины и разочарования.
– О, боже.
Льюис кивнул, и по щеке скатилась слезинка.
– Он винил их. О чем им и заявил. Он сказал, что теперь на их совести смерти двух сыновей. – Он сверлил меня взглядом. – Они считали тебя мертвым. Не его.
Я нервно выдохнул, глаза мои застилали слезы. Это было чересчур.
– Он покончил с собой, потому что был геем?
Слезы хлынули из глаз Льюиса.
– Нет. Он умер, потому что благодаря нашим родителям чувствовал себя никчемным и грязным. Всякий раз, когда они толкали очередную, полную ненависти речь о том, что делает мужчину мужчиной… Должно быть, это его убивало.
– Ты знал, что он был геем?
Льюис покачал головой.
– Нет. Он мне не говорил. У него была девушка, по крайней мере, я так считал. Мы все считали. – Он вытер лицо руками. – Но оглядываясь назад, я могу сложить два плюс два. Вижу, как его передергивало, или как напрягалась челюсть, или его глаза… Вижу, как отчаянно он сопротивлялся.
Он запрокинул голову и в попытках подавить эмоции, глядя в небо, простонал.
– Когда ты уехал…
– Когда меня выкинули, – внес я поправки. – Выбор был не мой.
Он поднял руку.
– Прости. Когда тебя выкинули, он тяжело это воспринял. Очень тяжело. То есть нам обоим было нелегко, но ему в особенности. Мне казалось, он расстроился из–за того, что родители разделили нашу семью. Но ему было двенадцать. Он уже осознавал, что его привлекали парни, и был до чертиков напуган, что родители и его вышвырнут.
– Они бы не поняли.
Льюис медленно покачал головой.
– Нет. Даже прочитав то, что он им написал, они все равно не понимают. Они считают, что так для него лучше… – По его щекам вновь покатились слезы. – Ненавижу их, Спэнсер. Ненавижу.
Я его обнял и, пока он плакал, не отпускал. Он отстранился и, стиснув челюсти, зарычал.
– Как же я зол. Я в бешенстве из–за тебя. И в гневе из–за Арчи.
– Я тоже. Долгое время я злился, обижался и пребывал в растерянности. Так и есть до сих пор, и я никогда их не прощу. Но я не смог бы себя изменить.
– Ты и не обязан, – ответил он. – Они должны любить тебя таким, какой ты есть. Родители обязаны любить своих детей, так ведь?
– Думается мне, что да.
Надув щеки, Льюис выдохнул.
– Знаешь, что бесит меня больше всего? Люди жалеют наших родителей. Они говорят всем, что ты был неблагодарным подростком, несчастным богатеньким ребенком, которому не приглянулось жить по правилам. Ты в состоянии в это поверить? А насчет Арчи им все сочувствуют. Какие они бедненькие. – Он гневно затряс головой. – Это их вина. Все, что случилось с нашей семьей, – их вина.
– И что ты будешь делать? – скрепя сердце, поинтересовался я. – Полагаю, ты работаешь в компании.
Он кивнул.
– Могу я быть полностью с тобой честен?
– Конечно.
– Я собираюсь выждать удобный момент. Старика ждет сердечный приступ, и когда это случится, я, как единственный оставшийся сын семейства Коэн, с радостью займу его место в драгоценнейшей фирме «Коэн и сыновья». Потом я отменю все пожертвования, которые в течение многих лет он делал всем этим религиозным политиканам, и перенаправлю на благотворительные акции для геев, и каждый цент будет посвящен моим братьям. – Он нервно выдохнул. – И он ни черта не сможет поделать.
– Ты бы так сделал?
– С радостью. И какие бы дивиденды я ни получил, мы делим их пополам. Спэнсер, ты должен понять: что бы я ни получил по завещанию, мы все разделим пополам.
Я от всего сердца улыбнулся.
– Я признателен, но в этом нет надобности. Я не жажду их денег. Они мне не нужны. Все необходимое мне оставила тетя Марви, а больше мне не потребуется.
Он задумчиво кивнул.
– А я–то раздумывал, чего старик так бесился. Несколько недель он был мертвенно–бледным.
Я захохотал.
– Это объясняет полученный мной приказ о запрете противоправных действий.
Он побелел.
– Что?
– Год назад приезжал Арчи и передал мне письмо.
Льюис пристально на меня посмотрел.
– Он не упоминал письмо. Не удивительно, что отец с такой легкостью его отпустил.
– Он говорил, что виделся со мной?
– Да. Сказал, что ты не стал с ним общаться. Сказал, что ты в нас не нуждаешься.
Я покачал головой.
– Льюис, не было ни дня, чтоб я в вас не нуждался. А когда он появился, я был в полнейшем раздрае. Думал, он приехал для того, чтоб попытаться все уладить. Но нет. Вел он себя неуклюже и нервно, будто не знал, что сказать. Протянул мне письмо и ушел. Я пытался вынудить его заговорить. Попробовал догнать…
Льюис похлопал меня по плечу.
– Знаешь, что я считаю? Думаю, он приехал с целью удостовериться, что сможет справиться самостоятельно. То есть если у тебя все отлично, значит, и у него может сложиться так же.
Слишком о многом предстояло поразмышлять.
– Может быть. Встретившись со мной в ЛА, он так ничего и не сказал. – Я старался разложить все по полочкам в голове. – Жаль. Если б он сказал хоть слово, я сумел бы его заверить, что все будет хорошо. Он мог бы остаться со мной. Я сделал бы что угодно.
– Нельзя себя винить, – произнес Льюис, словно только эта отвратительная истина и была ему известна. – И себя я не могу винить. Я не осуждаю Арчи за то, что он сделал. Мне жаль, что он так поступил. Боже, почему он не рассказал мне о своей гомосексуальности? Если б он сознался, я б тоже его заверил, что все будет хорошо. Посоветовал бы перебраться к тебе в Штаты. Если б это его спасло. Но честно говоря, Спэнсер, не спасло бы. Единственное, что могло бы его спасти, – любовь и одобрение матери и отца. А такого никогда бы не произошло. Этот факт Арчи знал наверняка. В конце–то концов, он видел, как они поступили с тобой. – Он выдохнул. – Полагаю, он приезжал рассказать о своей гомосексуальности и не смог вынудить себя сознаться. Но правду мы никогда не узнаем.
– Каким он вернулся? – задал я вопрос.
– Молчаливым. Замкнутым.
Я провел руками по лицу и подавил слезы, что угрожали пролиться.
– Какая потеря. Ненужная и… Боже, Льюис, если б я знал.
Он кивнул, и какое–то время мы провели в молчании, лишь разглядывали мраморное надгробие с нереалистичным изображением лежавшего под ним человека.
Он был гораздо значимее всего вот этого.
Поднялся ветер, и я оглянулся. Небо сменило свой цвет, солнце клонилось к западу. Невдалеке стояли Эндрю и Либби, читали старые надгробия.
– Я мог бы поклясться, что вы с Эндрю вместе несколько лет, – меняя тему, проговорил Льюис. – Судя по тому, как вы себя друг с другом ведете. Будто знакомы всю жизнь.
Я не отрывал глаз от Эндрю.
– Он – лучшее, что со мной случалось.
– Это заметно по тому, как ты на него смотришь.
– Он меня любит, – сказал я. А потом хохотнул, потому что говорить об этом вслух показалось глупостью. – Знаешь, что самое хреновое? – Льюис взглянул на меня и ждал продолжения, а я по–прежнему не отрывал взора от Эндрю. – Я не могу ответить ему взаимностью. Я хочу, но у меня… проблемы. Несколько лет я потратил на терапию после того, как от меня отреклись и выставили из дома мои… наши родители. – Я перевел взгляд на Льюиса. – И это взрывает мозг. Если б не мои друзья, Лола и Эмилио, а теперь еще и Эндрю, и, разумеется, тетя Марви, лежать бы мне рядом с Арчи.
Льюис нахмурился.
– Как считаешь, ты когда–нибудь сможешь? – шепотом поинтересовался он. – Сказать ему, то есть.
Я кивнул.
– За последние два месяца я продвинулся дальше, чем за несколько лет. Он относится ко мне лучше, чем сам осознает. Я знаю, что однажды смогу, остается лишь надеяться, что он сумеет подождать.
– Не сомневаюсь, что сумеет. – Он глубоко вздохнул и улыбнулся. – Я говорил серьезно про разделение дивидендов и совместное унаследование. Ты подумаешь?
– Лучше потратить все это на основание фонда имени Арчи. Почтить его память и помочь молодым бездомным представителям ЛГБТКИ–сообщества. Тем, у кого не осталось надежды.
Льюис искренне улыбнулся.
– «Фонд Арчера Коэна». Мне нравится, как звучит. Но я понятия не имею, с чего начинать. – Он нахмурил лоб.
Я улыбнулся. К нам шагали Эндрю и Либби.
– Родители Эндрю руководят похожим учреждением в ЛА. Могу предоставить тебе полную бизнес–модель.
– Серьезно?
– Я могу помогать тебе из ЛА. Информацией и бизнес–планами, и всем, чем понадобится.
Льюис взволнованно ухмыльнулся.
– Я был бы не против.
Подойдя ближе, Эндрю улыбнулся. Может, моя улыбка сделала его счастливее? Тогда–то я и обратил внимание, что он все еще держал цветы.
– Льюис? – позвал я. – Ты в курсе, где похоронена тетя Марви?
– О, конечно, – ответил он. – Я должен был сам предложить. Нам сюда.
Мы последовали за Льюисом и Либби, и Эндрю держал меня за руку. Пока мы шли, он смотрел на меня, и в его глазах я заметил незаданный вопрос. Я одарил его улыбкой и сжал руку в надежде, что он поймет: все было нормально.
– Это здесь. – Кивком Льюис указал направление и остановился возле простецкой могилы из белого мрамора. Цветов не было, и я задумался, приносили ли их сюда в принципе. Мысленно я отметил: нужно будет организовать ежемесячную доставку ее любимых роз.
Я прочитал выгравированное на надгробии имя.
– Мэрион Коэн.
По указанным датам можно было подсчитать, что не стало ее в возрасте семидесяти пяти лет, а чуть ниже были строчки из ее любимой песни. Те самые, что я вытатуировал на руке поверх роз.
Я приподнял рукав футболки и показал Льюису.
– Она всегда любила эту строчку. – Я не сумел сдержать улыбку. – «Беги туда, куда даже храбрец не пошел бы». Это про нее. – Глаза наполнились слезами. – Она была самым храбрым человеком из всех, кого я знал.
Эндрю молча обвил меня рукой и стал моей опорой, что у него великолепно выходило.
Мраморное надгробие было прекрасным, и у меня не осталось сомнений, что она проработала каждую деталь задолго до смерти. Но кое–что было упущено.
– Если слово «мама» означает человека, который о тебе заботится, любит, обеспечивает и поощряет, то она была моей мамой. Не она дала мне жизнь, но в каком–то смысле все–таки дала. Грустно, что прохожие не будут знать, что она была любима. Здесь должно говориться: «Обожаемая Спэнсером мама».
Эндрю протянул мне букет, и, сделав шаг вперед, я положил розы на могилу.
– Я думаю о тебе каждый день, – обратился я к ней. – В твою честь по–прежнему пью зеленый чай. По–прежнему проигрываю твои любимые пластинки. По–прежнему готовлю по твоим любимым рецептам. Я стал тем, кем стал, потому что ты мне разрешала. И я всегда буду тебе благодарен. – Я позволил слезам скатиться, плакать мне было не стыдно. – Она меня любила, тогда как никто больше не любил.
Эндрю встал рядом со мной, обнял за талию и прислонился лбом к моему плечу. Не произнеся ни слова, он дал мне понять, что я не был одинок. Я развернулся, и, притянув к себе, он крепко меня обнял. Обвил рукой мою шею и чмокнул в висок. Я вдыхал его аромат и наслаждался этой надежностью, этим теплом, которые отыскал в его руках.
Удерживая Эндрю одной рукой, я посмотрел на Льюиса. Они с Либби стояли чуть позади, у обоих слезились глаза.
– У нее была похоронная служба?
Он кивнул.
– Только на кладбище.
Я улыбнулся.
– Она ненавидела церкви.
– Пришло море людей.
– Жаль, я не знал.
Льюис насупился.
– У тебя есть полное право злиться, что тебе не сообщили. Прости, что не сказал. Я должен был. Извини.
– Я злюсь не на тебя, – заверил я.
– Какая–то лажа, – прошептал Льюис. – Кругом.
Я глубоко вдохнул и неспешно выдохнул.
– Знаешь что? Да. Кругом. Кроме сегодняшнего дня. Мы же можем начать с этого момента, да? Ты и я, у нас же все хорошо?
Вытирая остатки слез, Льюис провел руками по лицу, захохотал и кивнул.
– Я был бы не против.
Я отпустил Эндрю и обнял брата. Годы обид никуда не делись, но начало было положено. Он крепко меня сжал, потом похлопал по спине и шагнул назад. И от души улыбнулся.
– Хотите перекусить? Я очень хочу. Может, пообедаем?
В знак благодарности за нахождение рядом я вновь обнял Эндрю.
– Хочешь есть? – поинтересовался я.
– Ты ж меня знаешь, – ответил он. – Я всегда хочу есть.
Я улыбнулся Льюису.
– Звучит отлично.
По пути к машине Льюис задал вопрос:
– Могу я кое о чем спросить?
Я пожал плечами.
– Разумеется.
– Почему вы остановились в «Атолле»?
Я хмыкнул.
– Ну, понимаешь, изначально я подумывал остановиться в другом месте и вместо того, чтоб платить отцу хотя бы цент, сделал бы выручку конкуренту. Но потом до меня дошло, что возможность поспать с мужчиной в одной из его постелей просто превосходная, и я решил от нее не отказываться.
Льюис остановился и уставился на меня поверх крыши машины. Потом откинул голову назад и расхохотался.