Из уголка его глаза выкатилась слезинка и сбежала до виска.
Я вновь его поцеловал, и в этот раз он приоткрыл рот. Он склонил голову и углубил поцелуй, пальцами вцеплялся в мою спину и елозил по мне бедрами. Он прервал поцелуй, чтоб отдышаться, и прикусил губу.
– Я где–то читал, что секс помогает избавиться от джетлага.
– Да неужели?
– Ага. Единственный способ – втрахать тебя в матрас.
Я засмеялся, но был счастлив подчиниться.
***
Избавив Эндрю от джетлага, несколько часов мы поспали, затем постирали, чистые вещи отвезли ко мне домой, а потом спустились в салон к Эмилио. Как только мы вошли в дверь, Эмилио прекратил дезинфекцию рабочего места и обнял меня.
– А вот и они!
– Дружище, рад тебя видеть, – сказал я. – Как дела?
Эмилио и Даниэла заперли салон, и он выдал мне всю информацию о происходившем в салоне. Мы заказали ужин, и Лола и Габ приехали одновременно с доставщиком китайской еды. Будто по сигналу.
Все было идеально.
Меня окружали самые важные в моей жизни люди, кроме Льюиса и Либби, и внимательно слушали мой рассказ о случившемся в Сиднее. Мы поужинали, разместившись в комнате ожидания у Эмилио, как всегда и делали. Только теперь рядом со мной сидел Эндрю, и наша маленькая компания идеально разбилась на пары.
– О, – взглянув на Эмилио, воскликнул я. – У Эндрю появилась идея насчет татуировки феникса–Арчи. Он считает, что вот эту нужно оставить, – я кивнул на дрозда на руке, – такой, какая она есть. Он сказал, она рассказывает свою собственную историю. Мне нравится.
– Замечательно. – Эмилио улыбнулся Эндрю. – Классная мысль.
– Я подумываю набить феникса на спине. Но мы можем разработать безупречный эскиз, никакой спешки.
Эмилио кивнул.
– Почту за честь его для тебя нарисовать.
– О, Эндрю, разве ты не должен был сделать эскиз для Спэнсера? – поинтересовалась Даниэла.
– Да! – выкрикнул я. – Он считает, что практически закончил, или ему пришла в голову какая–то суровая идея, или что–то наподобие.
Эндрю откашлялся.
– Вообще–то, я закончил.
«Он что?».
– Закончил? Когда?
Эндрю слегка разрумянился и смущенно на меня посмотрел.
– В самолете. Не мог уснуть, и в салоне было темно, поэтому, несмотря на руководство по безопасности, достал ручку.
Я нашел бы это смешным, если б не был столь заинтригован.
– Что ты нарисовал?
Он тяжело сглотнул, и уголок его губ опустился.
– Я… э–э… Рисунок у меня с собой. – Он достал кошелек и вытащил сложенный листок. – Надо бы его доделать как следует. Это всего лишь общая идея. Но ты хотел символизирующий тебя рисунок. То, о чем я думаю, когда вспоминаю о тебе.
Глубоко вздохнув, он протянул мне листок.
Это был слон. Он нарисовал его только ручкой, но использовал простецкий инструмент для письма в качестве кисти. Внутри слона был неразрывный узор из листьев и кругов, расцветка была синей, но различной насыщенности... Это было невероятно.
Должно быть, Эндрю принял мое молчание за огорчение, потому что начал нервно тараторить.
– Ты хотел, чтоб я нарисовал то, что приходит в голову при мыслях о тебе. И я… Не знаю. Может, это глупо…
Рисунок был потрясающим, но какое имел ко мне отношение, до меня так и не дошло.
– Я напоминаю тебе слона?
– Да. Слоны ничего не забывают. Ты хочешь нечто такое, что символизировало бы твой путь до сегодняшнего момента твоей жизни. Ну, вот оно. Ты говорил, что никогда не забудешь о том, как с тобой поступила семья. Ты и не должен. Ты всегда должен об этом помнить. А еще ты должен помнить, насколько стал сильнее. А слоны – самые сильные животные, и они неординарные, но еще необыкновенно нежные и мирные. Это и о тебе.
Ох.
Он добавил:
– А листья означают смену времени года, течение времени и, разумеется, новый рост. Мне подумалось, подойдет.
Не укладывалось в голове, что он вложил в этот рисунок столько смысла. Я вгляделся получше в нечеткие круги из синих чернил. Это были не круги.
– Это музыкальные ноты?
– Первый такт «Аллилуйи».
Сердце сжалось, оборвалось и рухнуло в пятки, и слезы наполнили мои глаза.
– Ох.
Казалось, он встревожился.
– Если тебе не нравится…
– Нравится? Он совершенен. Совершеннее быть просто–напросто не может. Никто никогда… Никто… – Говорить я не мог. И глупая слеза катилась по моей щеке. Я вытер лицо тыльной стороной ладони.
Эндрю пришел в ужас.
– Ты не должен был плакать.
Сквозь слезы я фыркнул.
– Все дело в идеальности. Абсолютной идеальности. – Я передал рисунок, чтоб и другие могли увидеть, и поцеловал Эндрю, не заботясь о том, что за нами наблюдали наши друзья. – Ты придумал цвета?
Эндрю скорчил рожицу.
– Вот как раз с цветами я и не сумел определиться. Видишь ли, цвета и затенение первостепенны в моей работе, но для тебя я выбрать не смог. Мне хотелось основные цвета: красный, синий, зеленый. Потому что именно от них происходят остальные цвета. И именно об этом я думаю, когда вспоминаю о тебе. Базисные цвета и освещение… – Его слова превратились в бормотание.
«Базисные цвета и освещение».
Мой голос был густым и был наполнен непролитыми слезами.
– Ох.
Эндрю пожал плечами.
– Но основные цвета вряд ли подойдут для тату.
– Эмилио все сделает, – наконец–то обретя голос, произнес я.
Я посмотрел на Эмилио, но он изучал нарисованного ручкой слона.
– Да, конечно, – не отрывая глаз от листка, отозвался он. – Очень хорошо, – сказал Эмилио. – Очень–очень хорошо. Ты адаптировал его для татуировки как настоящий профи.
Эндрю раскраснелся.
– Это всего лишь черновой набросок. Я переделаю как полагается, если Спэнсер скажет, что хочет именно его.
– Хочу его, – указав на листок, категорично заявил я. – Сделай его красным, синим и зеленым.
– Но это всего лишь сделанный в самолете рисунок. – Эндрю глазел на меня, будто я выжил из ума. – Когда ты спал, я за тобой наблюдал. Знаю, это звучит жутковато. И думал я лишь о том, как можно разглядеть настоящего человека, когда он находится в состоянии покоя. И это, наверно, звучит глупо.
– Вот почему я хочу именно этот рисунок, – ласково ответил я.
– Но он не идеален.
Я улыбнулся.
– Для меня идеален.
Эпилог
Два года спустя
Я повесил трубку и улыбнулся Хелен.
– Грандиозное открытие через восемь недель.
Мать Эндрю прислонилась к моему офисному столу и закрыла рот руками.
– Как же я тобой горжусь.
– В основном всем занимался Льюис. – Я отверг ее комплимент. Но через два месяца в Сиднее откроет свои двери «Фонд Арчера Коэна». В течение двух лет с момента нашего с Эндрю возвращения домой из Сиднея я постоянно был на связи с Льюисом и подкидывал ему идеи для проекта, который зажег в нем искру. Он очень тяжело воспринял потерю брата, и строительство фонда, приюта и безопасного места для представителей ЛГБТКИ–сообщества, было его проявлением скорби. Он не сумел помочь Арчи, когда тот нуждался, зато теперь сможет помочь другим людям. Может, это и материальное выражение вины, но явно позитивное.
Я помогал ему всем, чем только мог, как и Хелен. Она бесплатно предложила свою бизнес–модель, и всякий раз, как у него появлялись вопросы, он шел к нам. Наш отец, мягко выражаясь, не особо обрадовался этой авантюре. Но Льюис посмотрел ему прямо в глаза и заявил: если ему что–то не нравилось, тогда он потеряет своего единственного ребенка. О моем вкладе отцу известно не было, но Льюис сказал, что я буду обязан приехать на открытие. И я ни за что его не подвел бы.
– Пусть он нас увидит, – произнес Льюис. – С этим фондом он никак не связан. Вообще. – Льюис удостоверился, чтоб именно так и было. – Это наши деньги и наш фонд. Он не имеет права его трогать. А когда он увидит, что в день открытия ты стоишь рядом со мной, надеюсь, это сожрет его заживо.
Я попробовал поспорить, что в таком случае его позиция в сети отелей «Атолл» окажется под угрозой, но Льюис был непоколебим.
– Есть вещи гораздо важнее, Спэнсер. Я знаю, где пролегает граница моей преданности. Именно там, где все это время должны были быть они.
От его слов в горле вырос ком.
– Я тобой горжусь, – сказал я ровно за секунду до того, как те же самые слова повторила мне мать Эндрю.
– Вам с Эндрю придется ехать, – проговорила Хелен. – Возьми несколько недель отпуска, проведи время с Льюисом. Попутешествуй, отдохни. Ты заслужил.
Я улыбнулся.
– Спасибо. Прежде чем соглашаться, я уточню, сможет ли Эндрю взять отпуск.
Я начал помогать Хелен в фонде «Акация», разыскивал находившихся в группе риска тинейджеров и молодых людей, подвергшихся насилию и дискриминации из–за сексуальной ориентации или гендерной принадлежности. Моя роль относилась к типу «офицер по связи». Дети могли выйти на связь со мной, а я – с ними. Оглядываясь назад, эта роль идеально мне подходила. Что началось как помощь по случаю, превратилось в работу с почти полной занятостью. Мои деньки в качестве «фиксатора отношений» были сочтены. Теперь четыре дня в неделю я проводил в фонде «Акация» и по–прежнему пару дней в неделю помогал Эмилио в салоне. Около года назад я перебрался к Эндрю, поэтому помощь была отличным оправданием потусоваться с Эмилио. До сих пор каждую неделю в обязательном порядке мы собирались за воскресным завтраком.
Может, стоило спросить Янни, вдруг он захочет стать приглашенным спикером на открытии в Сиднее? Он–то уж точно мог бы поручиться за успех такого фонда. Питер, без сомнений, поедет с ним: с первой встречи они были неразлучны. Их дружба переросла в большее, чем просто любовь к немому кино. Для них это была долгая, двухлетняя дорога, но сейчас Янни разительно отличался от того паренька, что я когда–то встретил, называл себя ухоженным твинком Питера и превосходно им командовал. Питер потакал каждой его прихоти и любовно на него смотрел, но всем было ясно, что Янни его обожал. Янни его боготворил. Их отношения в стиле «дэдди–кинк21» были отработаны до совершенства, и я провозгласил их своей самой успешной историей… Ну, кроме нас с Эндрю, разумеется.
– О, а вот и Эндрю, – выдергивая меня из мечтательности, изрекла Хелен.
Ну, разве он не был отрадой для глаз? Господи, я мог бы им упиваться. Прошло уже два года, но стоило его увидеть, и всякий раз екало сердце.
Хелен хмыкнула.
– Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится, Спэнсер?
Я оторвал взгляд от шедшего к нам Эндрю и посмотрел на нее. Это могло вывернуть куда угодно.
– Нет.
– Выражение твоего лица, когда ты видишь моего сына. То есть я очень рада, что он счастлив, и, безусловно, ты хорошо к нему относишься. Но когда он приходит сюда, и ты его замечаешь, все твое лицо изменяется. Будто внутри загорается свет.
Я охнул.
– При виде его у тебя захватывает дух.
Я прокашлялся.
– Да.
Хелен безмятежно вздохнула, и тут в дверном проеме появилась голова Эндрю.
– Можно войти?
– Конечно, – отозвалась его мать и любовно улыбнулась. Она грациозно поднялась и проскользнула к двери. – Я как раз говорила Спэнсеру, что меня восхищает то, как он на тебя смотрит.
Эндрю поджал губы и взглянул на меня с извиняющимся видом.
Я пожал плечами и покачал головой.
– Я не стесняюсь.
Хелен чмокнула Эндрю в щеку и испарилась в коридоре. Эндрю вошел и, подавшись ближе, поцеловал меня.
Я вдохнул его аромат. За два года моя любовь к его запаху совершенно не уменьшилась.
– И чем я обязан такому удовольствию?
Он прислонился задницей к столу.
– Что, мне нельзя заскочить на работу к своему бойфренду?
– Можно.
– Мне нужно было выполнить кое–какие поручения босса моего босса, и я находился всего в паре кварталов отсюда. Но остаться не могу. До окончания рабочего дня меня ждут обратно. Только хотел удостовериться, что планы на вечер все еще в силе.
Эндрю организовал вечеринку для всех наших знакомых в «Басовой линии» – относительно новом джаз–баре, который он очень любил. Это не было чем–то необычным. Он и раньше приглашал наших друзей выпить. Компания всегда была отличной, закуски – потрясающими, а музыка – сказочной.
– Даже не мечтаю находиться в другом месте.
– Хочешь, заберу тебя?
Я проверил время. Было немногим после четырех.
– Придется встретиться на месте. Ничего? Мне нужно еще несколько часов поработать, и будет быстрее, если я поеду прямиком туда. – Я опустил взгляд на свой наряд: черные брюки, серую рубашку на пуговицах и черные подтяжки. – Так сойдет?
– Ты всегда выглядишь превосходно.
Я ждал, пока он осмотрит меня сверху донизу. Он обожал, когда я носил подтяжки, хотя и не признавался, но глаза его выдавали. Большим пальцем я подцепил резинку и потянул.
– Если хочешь, могу устроить приватное шоу.
Он решил отделаться смешком и немного покраснел. Я ожидал замечания, но вместо этого он произнес:
– Позже.
Я простонал и одновременно засмеялся.
– Ты меня убиваешь. Как с такими мыслями в голове я должен работать?
Он хмыкнул.
– Да уж, и на этой ноте мне пора возвращаться, пока не… Ну, пока мы не организовали тебе неприятности на работе. – Он поднялся. – Увидимся вечером.
– О, пока не забыл. Только что я общался с Льюисом. Он спрашивал, сможем ли мы приехать через восемь недель на грандиозное открытие.
Ответ его прозвучал незамедлительно и от всего сердца.
– Ни за что не пропустим.
– Твоя мама предложила нам немного отдохнуть. – Я пожал плечами. – Узнай на работе, сможешь или нет.
– Узнаю. – Он прильнул ближе и вновь меня поцеловал. – И насчет вечера: не опаздывай. – И, улыбнувшись, он вышел.
***
Войдя в бар, я опаздывал примерно на полчаса. Внутри было довольно людно, и мне пришлось проталкиваться в дальнюю часть помещения, где, как мне было известно, должен был находиться Эндрю, – ближе всего к сцене и свинг–музыке.
Только вот его там не было. Он стоял возле бара с Эмилио, и я огорошенно и вместе с тем увлеченно наблюдал, как они опрокидывали шоты. Ну, ладно. Это было непривычно. Эмилио похлопал Эндрю по плечу, и тут Эндрю заметил меня. Он что–то проговорил, я не разобрал, что именно, но Эмилио обернулся и, увидев меня, ухмыльнулся.
– Привет, Спэнсер! – крикнул он. – Давай я куплю тебе выпить.
Он заказал очередной раунд текилы, и до меня дошло: что–то явно происходило. Эмилио редко употреблял алкоголь и в последний раз пил текилу в день получения мной визы для постоянного проживания. После того вечера он поклялся, что больше никогда в жизни не станет ее пить. Поэтому определенно что–то было не так.
– Что за повод? – спросил я, а потом выпил шот.
Эндрю практически проглотил стопку, так что отвечать пришлось Эмилио.
– Пятница.
Боже. Алкогольное жжение прокатилось от головы до пальцев ног. Я выдохнул и сосредоточил взгляд на Эндрю. Он хохотнул и, казалось, был не в себе.
– Все нормально?
Он облизнул губы и быстро кивнул.
– Все замечательно. Только вот текила поганая.
Чтоб перекричать музыку, я подался ближе.
– Так зачем ты ее пьешь?
Нервно засмеявшись, Эндрю ответил:
– Идея принадлежала Эмилио.
Ясно. Совершенно точно что–то было не так.
Тогда–то я и окинул взглядом столики. Там были все. То есть вообще все. Его друзья, мои друзья, его родители. «Какого хера?».
Группа замолчала, и прежде чем я успел задать Эндрю вопрос, какого дьявола здесь творилось, вклинился бармен:
– Эй, приятель, что тебе принести?
Я повернулся к нему.
– Бутиллированную воду. Две. – Я прикинул, раз уж Эндрю успел накидаться текилой, то вряд ли откажется от воды.
Я положил на стойку двадцатку, и тут в микрофон заговорила солистка группы: