— Все нормально. Просто мне пора домой. Вот гадаю: можно уже за руль садиться или не рисковать?
— Не рисковать, — согласился Хан, каким-то голодным взглядом глядя на меня. — Предлагаю тебе остаться. Тут две комнаты, я переночую на диване.
Ой, что-то мне сердце, душа, почки и прочие органы подсказывают, что на диване он не останется.
— Я не могу оставить бабушку одну.
— Попроси ее переночевать у матери. Там охрана и безопасно.
— Отличная идея, заодно и я туда поеду.
— И подвергнешь их опасности? — прищурился Хан. — Ева, а ты не думаешь, что эти мерзавцы наметили тебя следующей жертвой?
Думала, еще как думала. Только зачем он это произнес вслух? У меня мигом заледенели пальцы на руках, а волосы едва не встали дыбом. Я не истеричка, но когда вокруг убивают людей, поневоле станешь вздрагивать от малейшего звука.
— Предлагаешь подвергнуть опасности тебя?
— Поверь, здесь ты в полной безопасности. От чего бы то ни было.
— Даже от предменструального синдрома? — вырвалось у меня невольно. Хан пару секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом расхохотался. От души. Словно скидывал скопившееся за день напряжение.
— От него не охраняют, Ева, от него избавляют.
— О, еще один умный.
— Первая начала, — все еще широко улыбался он, а потом, без всякого перехода, произнес: — Теперь-то ты веришь, что мы с Ирен не настоящая пара? И больше всего хотим разорвать помолвку.
Я замялась. С одной стороны, после слов Ирен о Берте вся злость на Хана улетучилась. И даже стало жалко их обоих. Надо же было так вляпаться! По мне, так это ужасно — жить в браке с нелюбимым человеком. Вдвойне ужасно, если ты к нему относишься как к брату.
Но с другой стороны, они все равно помолвлены. И от этого никуда не денешься. Я плохо поняла, что там происходит в их семьях, но судя по всему — помолвку так просто не разорвешь.
— Опять задумалась, — послышался голос стоявшего рядом Хана. — Кажется, тебя надо срочно приводить в себя?
Я хотела возразить, мол, не надо никого никуда приводить. Но мне не дали и слова вставить. Обхватили ладонями лицо и поцеловали так, словно ждали этого много лет. С такой жадностью и таким напором, что перехватило дыхание, а ноги ослабли, как у героини обычного любовного романа. Пришлось обхватить Хана за шею, чтобы не упасть. Хотя о чем это я? Меня поддерживали: осторожно, но так крепко, что не было смысла вырываться.
Кажется, мы целовались долго. Так долго, что мои губы успели чуть распухнуть и начали побаливать. А в животе уже расцветало самое настоящее пламя: мягкое, проникающее в каждую клеточку тела и рождающее темное и тягучее, как дикий мед, желание.
— Ты станешь моим проклятьем, Ева, — сообщил Хан хриплым голосом, прервав поцелуй.
— Так оригинально мне о симпатии еще не заявляли, — сообщила я, пытаясь заново научиться дышать. Что-то со мной происходило: не хватало воздуха. А тот, что был, казался густым и словно раскаленным.
— Оригинальной девушке и признание требуется необычное.
— Пошлый комплимент…
— Вечно ты всем недовольна.
Мы шепотом обменивались репликами, прижимаясь лбами друг к другу. Я чувствовала на своей щеке горячее дыхание Хана. Под моей ладонью его сердце стучало все быстрее. Да и мое тоже билось так, будто пыталось вырваться на волю.
Как быстро негодование может смениться на совсем иные эмоции. Они копились внутри и грозили разорвать на части. Если мы хоть что-нибудь не сделаем.
Хан медленно провел ладонью по спине сверху вниз, и меня обожгло прикосновением даже сквозь ткань рубашки.
— Не отпущу, — послышался хриплый шепот. Это Хан наклонился и чуть прикусил мочку уха, отчего внизу живота вдруг сладко сдавило. И правда ведь не отпустит, мелькнула мысль. Я попалась в ловушку. Такую нежную, но необычайно крепкую.
И почему-то из нее не хочется вырываться.
Я запрокинула голову и потянулась, возвращая поцелуй. Не менее горячий, чем первый. Пальцы перебирали густые короткие волосы на его затылке, отчего Хан издал глухой полурык-полустон прямо мне в губы. И сильнее сдавил в объятиях, приподнял и потащил куда-то.
Как оказалось, в спальню. Где огромная постель манила разворошенным бельем темно-бордового цвета. Где задернутые тяжелые портьеры создавали иллюзию полумрака. А на белоснежном ковре валялся мужской ремень с тяжелой пряжкой. Все это я заметила лишь мельком — меня аккуратно уложили на кровать.
Интересно, что Хан как-то не рвался раздевать. Он замер, нависнув и упершись одной рукой в жесткий матрас. А кончиками пальцев второй медленно провел по моему телу: от шеи до середины бедра. Прикоснулся к застежке на брюках и вдруг резко ее расстегнул. Я аж вздрогнула и приподняла голову.
— Лежи, — приказал Хан, — я сам. Я хочу сам тебя раздеть.
Он словно издевался над собой и надо мной: тянул брюки вниз очень осторожно и при этом откровенно гладил ноги, расстегивал каждую пуговицу на рубашке так, словно впереди вечность. При этом неотрывно смотрел мне в глаза. Голодным и жадным взглядом. Как человек, который очень долго искал что-то и наконец нашел. И при этом не уверен в реальности происходящего, потому и боится находки.
Мое сердце окончательно взбесилось, когда Хан зубами подцепил край трусиков и медленно начал их снимать. Ну вот, домечталась. Я чуть приподнялась на локтях, чтобы полюбоваться зрелищем. Было что-то нереально возбуждающее от мужчины в таком ракурсе.
Но Хан определенно в глубине души был тем еще садистом. Иначе как назвать тот факт, что он ухитрялся прикосновениями довести меня до того состояния, когда я уже буквально горела, плавилась и ощущала себя сгустком возбуждения. Но при этом не спешил переходить к основным действиям. Целовал, плавно спускаясь все ниже. Горячими губами касался потяжелевшей от истомы груди, языком обводил пупок, вырисовывал невидимые узоры на внутренней стороне бедер. О господи, я не хочу думать, откуда у него такой опыт. И сколько было женщин. Потому что все это было до нашей встречи.
Еще утром уверенная в том, что не дойду с ним до постели, сейчас я мысленно хохотала над собой, наивной. Все происходящее сейчас казалось абсолютно правильным.
Рваное быстрое дыхание…
Тихий шепот на непонятном мне языке… Как заклинание, оплетающее душу…
Напряженные каменные мышцы под моими руками…
Невольный всхлип удовольствия, сорвавшийся с губ… Мой…
Тихий шелест фольги я услышала сквозь грохот сердца, отдававшийся в ушах. Ногтями вцепилась в Хана, ощутив его внутри себя. И подалась навстречу, на миг прикусив губу. Слишком хорошо, слишком много, почти до боли. Той, которой хочется наслаждаться.
Кто сказал, что секс — это не танец? Мы танцевали. Под музыку, которую слышали только вдвоем.
Бешеный жаркий танец, в котором Хан вел главную партию. А я не сопротивлялась. Не хотела. Просто наслаждалась прикосновениями: то осторожными и нежными, то почти грубыми. Прижималась, царапалась, покусывала за широкие плечи и срывала голос.
В какой-то момент ощущение напряжения внутри стало совсем невыносимо сладким. И я выгнулась до хруста в спине, чувствуя, как дрожь проходит по всему телу. А следом накатывает ощущение безграничного счастья и спокойствия.
После такого хотелось просто лежать, что я и делала. Силы вдруг кончились, мысли тоже не спешили появляться. Мне пришлось собрать остатки воли, чтобы повернуть голову к Хану. Тот лежал рядом, закинув одну руку за голову, а второй продолжая прикасаться ко мне. Этакая абсолютно удовлетворенная мужская особь с довольной ухмылкой.
— Спорим, ты останешься до утра? — Вопрос прозвучал с утвердительной интонацией. Я чисто из упрямства попыталась встать, сумела лишь приподняться на дрожащих руках и снова упала на подушку.
— Это был коварный план, да? Ты боишься спать один, в темноте, поэтому позвал меня.
— Точно, — кивнул Хан. — Прямо саму суть уловила. Буду ночью тормошить тебя, чтобы не бояться.
Я покосилась на то, чем он меня «тормошил», представила ночные «бдения» и несколько встревожилась.
— У меня ходить-то утром получится?
— Небольшие побочные действия могут быть, — согласился Хан, приглушенно рассмеялся и сгреб меня в охапку. — Отдыхай, Ева, пока разрешаю. Все еще впереди, это была разминка.
Я сглотнула и попыталась отползти. Меня лишь сильнее прижали к горячему мужскому телу.
— Зато тут безопасно, верно?
— Ну да, — кивнула я, — к такому секс-маньяку приближаться опасно.
Переговариваться вот так, лежа в постели, оказалось забавно. И сам Хан выглядел таким разомлевшим тигром, который в ближайшее время никого кусать или загрызать не собирается. Он лежал, лениво пропуская между пальцами пряди моих волос и выдавал поистине убойные реплики. Смешно, конечно: мы не признавались друг другу в пылкой любви, не обменивались томными поцелуями или впечатлениями от секса, не лежали в обнимку, а просто подшучивали. Меня, правда, чуть тревожил странный взгляд, порой возникающий у него. Но это могли быть выверты богатого воображения.
В любом случае идиллия продолжалась ровно до того момента, пока Хан не заворочался и его прикосновения не стали более интимными.
— Что? — возмутился он на мою просьбу «не лапать». — Я же говорил, что это была лишь разминка. Не жалуйся, я просто дорвался.
Я хотела сообщить, что после «разминки» лучше всего поспать, но тут его пальцы погладили меня в таком месте, где мигом вспыхнуло невидимое пламя, разрослось и охватило все тело. Ну вот, второго раунда точно не избежать. И плевать, что с утра я, скорее всего, не смогу ходить.
Откуда мне, наивной, было знать, что за вторым раундом последует еще и третий. Его решили провести, для разнообразия, в гостиной на столе. К счастью, мебель выдержала, хотя в какой-то момент начала угрожающе потрескивать. Ну да, это же я легкая и стройная, а Хан представлял собой почти два метра литых мышц.
И все это было моим!
Глава 12
— Ева! — знакомый голос прорвался в кошмар. — Ева, проснись! Vae! Ну же!
Властная интонация заставила померкнуть кошмар, растаять грязным облаком. Я поняла, что лежу и отчаянно отмахиваюсь от Хана. Не сразу поняла, что за странный звук. Только потом дошло: это мое хныканье. Жалобное и отчаянное.
— Ева, что это было? — спросил Хан. Выглядел он, в полумраке спальни, весьма встревоженным. И все пытался меня обнять.
— Что было? — пробормотала я и наконец ощутила себя в безопасности. И расслабилась, позволяя ему коснуться меня.
— Ты заорала и начала плакать. Я едва тебя разбудил.
— Мне последнее время снятся кошмары, — выдохнула я, наслаждаясь тем, что лежу в постели, а не стою на открытом воздухе, у столба. — Ну вот, опять сжигали. Это… неприятно.
Пошевелилась, опуская голову на грудь Хана, вдохнула едва уловимый запах, который у меня теперь ассоциировался с теплом и надежностью. Никогда раньше не думала, что начну принюхиваться к мужчине. А тут так и тянуло уткнуться носом ему в шею и замереть.
Меня и правда сжигали сегодня. Сон вышел особенно ярким, а когда пламя добралось до кожи, то показалось, что хуже ничего быть не может. До сих пор передергивало. А руки так и тянулись проверить: нет ли ожогов.
— Давно они тебе стали сниться? — вдруг спросил Хан. Я неохотно приподняла голову и встретилась с его задумчивым взглядом.
— Не очень.
— А можешь назвать точный день? Мало ли, вдруг запомнила.
— Запомнила! — кивнула я. — Там просто событий много было, вот и запомнила. Бабушку встречала в аэропорту, с тобой в фонтан свалилась и своего бывшего, на тот момент настоящего, застукала в квартире с любовницей.
— И впрямь насыщенный день, — усмехнулся Хан. Провел рукой по моим спутанным волосам и поинтересовался: — А потом начали сниться каждую ночь?
Я опять задумалась и попыталась восстановить предыдущие дни. Благо сделать это было несложно: все они отличались насыщенностью событий.
— Нет, в следующий раз повторился сразу после бала… кажется. Да, точно! Мне тогда бабуля втирала про кофе с блудливыми кошаками, я была уставшая как собака и безумно хотела спать.
Постепенно я восстановила те дни, когда мне снились кошмары. К тому времени сумела оторваться от Хана и села, зачем-то обмотавшись простыней. Собеседник же продолжал валяться, закинув руки за голову. И то смотрел на потолок, то на меня.
— Ну что?
— Единственное, что объединяет дни, когда мне снились кошмары, — я виделась с тобой. Бал, свидания и так далее.
— Еще скажи, что у инквизитора было мое лицо.
— Я не видела его лица. Но вряд ли твое, у него волосы были светлые. Или темные… а, нет, у второго были темные. А светлые у ублюдка, который меня насиловал.
— Наше подсознание — а сны оно и есть — любит порой выдавать странные вещи.
— Но не настолько странные. И потом, одно дело мне один раз приснится чайка, покупающая хлеб, а совсем другое — изо дня в день один и тот же кошмар с разными вариациями. Такое чувство, что я во сне проживаю чью-то жизнь. Точнее, не самый лучший ее отрезок.
Хан помолчал. Я тоже, лишь изредка поглядывала на него. Забавно, что он не высмеивал мои страхи или не пытался пожалеть, посоветовать обратиться к психологу. Сейчас он о чем-то думал, так, что между густых бровей залегла глубокая складка. То и дело хмыкал, покачивал головой.
Дав ему возможность поразмышлять на неведомые мне темы, я сходила в душ, причесалась и вернулась в спальню. Хан уже не лежал, а сидел, даже не подумав прикрыться. При виде меня похлопал ладонью рядом с собой и тоном повелителя мира приказал:
— Садись. Пообщаемся.
Я покосилась на обнаженную мужскую фигуру, проглотила непонятно отчего выступившую слюну и покорно села. Хан тут же ухватил прядь моих волос и начал задумчиво наматывать на палец.
— Может, ты слышала что-то или читала про охоту на ведьм?
— Была охота! — фыркнула я. — Не сильно интересуюсь историей, если честно. И фильмы на эту тему не смотрела. И в принципе не понимаю, с чего вдруг такое начало сниться. Не понимаю! Оно же такое логичное, яркое. И мысли при этом какие-то не мои. Знаешь, я так ярко запомнила одну вещь.
— Какую?
— Первый сон. Почему-то я знала название города, в котором все происходило. Гольштейн. Причем знала так четко. Странно, да? И рядом с собой видела других несчастных, привязанных к столбам… — Я осеклась, встретившись с очень странным взглядом Хана. — Что?
— Интересно, — пробормотал он. — Забавно… В 1686 году в Гольштейне была массовая казнь. Сожгли восемнадцать колдунов.
Отчего-то мороз пробежал по коже. Наверное, потому ответ получился несколько грубым:
— Я-то тут при чем? Родилась, если заметил, немного позже.
— И нигде не читала про эту казнь?
— На фига? — удивилась я. — Говорю, ведьмами, историей и суеверием не страдаю и не наслаждаюсь. Просто спокойно прохожу мимо. Нет, пора к психиатру, пусть таблеточек выпишет. Буду спокойной и счастливой как огурец.
— Почему ты сделала сравнение с этим несчастным овощем?
— Ну так у него мыслей нет, значит, не волнуется, не сомневается, не боится. Вот и счастлив.
Миг, и я оказалась опрокинутой обратно на кровать. А Хан навалился сверху, так, что стало немного трудно дышать, и несколько мгновений меня разглядывал. И опять что-то непонятное промелькнуло в его глазах. То ли искра сожаления, то ли досада. Промелькнуло и исчезло.
— Я отвезу тебя домой, — сообщил он, пальцами проведя по моей щеке, — а вечером заберу обратно. И не спорь. Своей бабушке внуши, чтобы пока пожила у матери. И никуда без меня не мотайся. Или хотя бы звони и говори, куда собралась.
— Что за деспотия?
— Считай, что я за тебя волнуюсь. Ты мне нужна здоровой, веселой и живой. Давай, полчаса на приведение себя в порядок. Потом завтрак — и домой.
От отодвинулся в сторону, давая мне возможность встать, а потом вдруг отвесил несильный шлепок по мягкому месту. Я не взвизгнула, молча развернулась, подобрала лежавшую рядом подушку и запустила в Хана. Попала, кстати. Он молча и с угрожающим видом начал вставать. Но опять не напугал.