Россиянам посвящается.
Последний раз оглядываюсь, пальцы нащупывают в кармане ключи, выхожу на площадку.
Пока закрываю квартиру, прислушиваюсь, внизу гудят голоса, по подъезду разносится молодой смех. Невольно вспоминается собственная молодость: чужие подъезды, тёмные подвалы и вражда соседних кварталов.
Спускаюсь, мои заводские ботинки гулко стучат о бетонные ступени, между этажами трое молодых людей и девушка, совсем юные почти дети, при виде меня замолкают. Девушка отвернулась к окну, парни глядят исподлобья.
Воздух полон тяжёлого сизого дыма, ещё наверху я почуял слабые нотки анаши, а теперь, яркий запах «волшебной травы» уверенно перебивает табачный смрад. Прохожу молча, вспоминаю как самого гоняли злые бабки и сварливые мужики, не хочу становиться старым.
Улица обдаёт вечерней прохладой наступающей весны.
Снег почти растаял, дороги раскисли, тротуары блестят пятнами луж. Стараясь в темноте не замараться, прохожие тщательно обходят грязь. Я шлёпаю по лужам, специальные рабочие ботинки не промокают.
Навстречу идут трое полицейских: тёмно-синяя форма, тугостянутая военная обувь, суровые лица.
Взгляды представителей власти заставляют втягивать шею и опускать глаза, всякий раз я испытываю робость. Постоянно кажется, что меня арестуют. Почему? Не знаю, может просто, потому что могут.
Нет, я не преступник, по молодости были грешки, но так, ничего серьёзного.
Я Кузнецов Александр Сергеевич – слесарь крупносортного цеха. Мой школьный друг Серёга любил шутить: «Наш Кузнецов «ас»…», но какой я «ас»? Увы, я не Пушкин и не Гастелло, умею лишь гайки крутить.
Фигура у меня внушительная, руки крепкие рабочие и когда останавливают полицейские, а такое бывает, один обязательно заходит со спины, видимо на случай сопротивления.
Вот ещё эти полицейские, с детства меня учили, что полицейские живут во враждебных странах, а России служат милиционеры. Полицейские были, при царе и когда фашисты оккупировали русские земли. У нас милиция у них полиция, слово «полицай» ругательное, но теперь жизнь изменилась, больше нет милиции. Помахивая дубинками, полицейские бродят вдоль улиц, будто на подбор все низенькие щупленькие и… трусливые. Да трусливые, один знакомый страж правопорядка однажды признался мне, что если встретится с вооружённым бандитом, то не станет его задерживать, лучше сбежит. Своя жизнь и ранняя пенсия дороже. Но может я просто не видел достойных? Мне попадаются патрули, которые ходят лишь по освещённым центральным улицам, редко трогают опасные компании, но бесстрашно останавливают безобидных выпивох и работяг, так правоохранители выполняют план.
Впрочем, что я смыслю?
Полицейская троица проходит мимо, вздыхаю свободнее, нужно торопиться, скоро ночная смена. Ускоряю шаг и грязные брызги летят по сторонам. Прохожу знакомый пустырь, чтобы охладить взмокшее тело расстёгиваю куртку. Здесь, среди грязи и темноты мне дышится легко. Тут не бывает патрулей, сюда не заглядывает власть, лишь работники завода месят грязь пустыря.
Впереди белеет проходная, мощный прожектор бросает пятно перед входом, из темноты со всех сторон выныривают людские фигуры и скрываются внутри.
За большими стёклами одноэтажного здания я вижу охранников, они тоже, у меня вызывают робость.
Недавно вредная охранница – престарелая растрёпанная баба, не пустила Лёху.
- Мне не нравится твоя рожа, - заявила она.
Да, так и сказала «рожа», потом ткнула пальцем и назвала пьяным.
Лёха – опытный рабочий за пятьдесят, убеждал, просил, предлагал «дыхнуть», но баба осталась неумолимой, забрала пропуск и бедняга, чтобы доказать вменяемость, полдня бегал по врачам. От возмущения он даже написал жалобу, но без толку. Теперь, когда дежурит вредная охранница, Лёха ходит через другую проходную.
Захожу внутрь и невольно задерживаю дыхание, по мне скользят цепкие липкие взгляды охранников, потрошат пакет, просвечивают одежду. Мурашки бегут по телу, я будто голый прохожу турникет.
«Уф…» - покидаю проходную и облегчённо выдыхаю.
Не разбирая дороги, спешу к цеху, впереди ещё один заслон.
Люди в форме всюду окружают меня: полицейские, охранники, приставы, военные… весь мир отгородился охраной.
Тайком я называю их люди-собаки. Не для того чтобы обидеть или унизить, а просто так чувствую.
Скованные формой люди постоянно на стороже: прислушиваются, принюхиваются, приглядываются, они всегда кому-то служат, постоянно готовы выполнить приказ - кинуться и растерзать. Кого? Да кого прикажут, например меня.
Дверь АБК скрипит, вход перегораживает турникет, пенсионер-охранник локтями придавил стол.
Любопытные глазки уставились на меня, я небрежно показываю пропуск и спешу проскочить, но старичок останавливает.
- Погодите, - престарелый охранник шустро выскакивает из-за стола. – Разрешите? – морщинистые узловатые пальцы хватают мой пропуск.
Кусок белого пластика вырывается из моих рук, охранник внимательно рассматривает его, вертит, нюхает, точно как собака. Я стою бессильный и бесправный, перед глазами мелькает чёрная, словно эсэсовская, форма, по-военному высоко зашнурованные ботинки, закатанные рукава… мне кажется, что я работаю на немцев, будто фашисты захватили город.
- Пропуск нужно менять, - авторитетно заявляет старик.
- Я его только поменял, - цежу я сквозь зубы.
- И всё-таки! Пока вас пропускаю, но… слишком потёртый, - охранник великодушно возвращает пропуск. – Рекомендую поменять, - повторяет он.
Мой гневный взгляд, наверное, мог бы убить, однако «эсэсовец» спокойно возвращается за стол. Кто я такой, чтобы на меня обращать внимание?
Цех встречает жаром, шум отвлекает от грустных мыслей, запах пыли и масла приятно успокаивает. Работа мой второй дом, тут каждая железка в моей власти.
Если честно, то на работу я хожу отдыхать, да отдыхать! Моё рабочее место это островок былой великой страны, здесь многое напоминает прежнее торжество трудового человека. Простые бесхитростные люди окружают меня.
Прихожу и будто ныряю в чистую воду, старая атмосфера смывает нечистоту нового мира. Слесарь Андрюха как-то признался, что если ему станут платить меньше, он всё равно будет работать, я вынужден согласиться.
Правда последнее время и сюда проникает веянье времени, словно гангрена, сквозь заводские стены просачивается Российская Федерация. Бабушек-вахтёров сменили форменные охранники, мастеров-умельцев заменили мастера-надсмотрщики, за каждым шагом следят видеокамеры. Новые начальники победили старых. Между начальниками старой закалки и новыми огромная разница. Старые шли долгий жизненный путь, прежде чем принимали на себя ответственность, современные кое-как оканчивают институт и сразу лезут руководить. Начальников советской закалки учили, что они отвечают за людей, современные командиры уверены – человек лишь средство производства. Современный руководитель умеет выжать из человека максимум выгоды, при этом, чем меньше работник получит за свои труды, тем дороже начальник. И молодые руководители стремятся вжимать людей досуха, а потом выбрасывают.
Душевая пахнет сыростью, запах пота бьёт в нос, полуголые мужики громко разговаривают.
- О! Сашка здорово! – крупный, будто вспененный, Митяй крепко жмёт мне руку.
- Сёдня работы привалило, - из-за соседнего шкафчика высовывается Юрка.
- Вот блин! – толстый Антоха морщится. – Опять беспокойная ночь.
Жму руки, улыбаюсь и на секунду зажмуриваюсь, я дома!..
Смена проносится незаметно, вот уже последний час.
Сидим в мастерской, дымятся чайные кружки, слипаются глаза. Моё любимое время, работа окончена, скоро домой, можно спокойно пить чай, думать или разговаривать.
- Аион самая клёвая игра! – восклицает Антоха.
- Да что клёвого? Всё за деньги, - возмущается Юрка.
- Не всё, - возражает Антон. – Я вообще ни копейки не плачу.
Антоха и Юрок два игромана, свободное время проводят перед мониторами компьютеров. Их споры смешны и познавательны.
- А ты в «танках» сколько уже потратил? – спрашивает Антон.
- Танки другое, - Юрок смущённо отводит глаза.
- Вы оба психи, - Митяй отхлёбывает чай. – Здоровые мужики, как дети ей богу.
Митяй рассматривает компьютеры как пришельцев с другой планеты, ему понятны лишь выпивка и женщины - истинные мужские развлечения. Может он прав.
- Слушай Антон ты мне скажи… - я не успеваю спросить.
Дверь мастерской распахивается, вбегает Дональд, вообще-то его зовут Виктор Сергеевич, но меж собой мы называем мастера Дональдом, есть в нём что-то утиное. Дональд, мастер из молодых, как большинство новых: суетливый, исполнительный и туповатый. Мне иногда кажется, что институты специально подбирают слушателей, которые без размышлений готовы исполнять приказы.
- Так мужики, после смены зайдите к начальнику цеха, - вместо приветствия выдыхает Дональд.
Обычная суетливость Дональда сегодня отдаёт нервозностью.
Антоха с Юркой переглядываются, Митяй сдвигает брови.
- А что до дневной смены не подождёт? – недовольно спрашивает Митяй.
- Нет, начальник сказал срочно, - Дональд отводит взгляд, его глаза тревожно бегают.
Меня гложет чувство тревоги, будто я забыл выключить утюг, неясная опасность тревожит.
- Вечно как из ночи, так к начальству, - возмущается Юрка.
- Дело срочное, начальник объяснит, не забудьте, - бормочет Дональд и выскакивает из мастерской.
Словоохотливый мастер сегодня удивительно немногословен, даже не намекнул про что разговор, его поведение лишь усиливает мою тревогу.
Вчетвером, как были в робах, заполняем кабинет начальника.
Максаков Борис Анатольевич – начальник цеха, сидит нахохлившись. Лицо мерцает задумчивостью, сцепленные замком руки подпирают подбородок.
Он тоже молодой, моложе меня, человек новой волны или «хомячок», как называет таких Андрюха.
«Новое поколение начальников – это хомячки, много бегают, суетятся, но все их заботы об одном, как набить свою кладовую…» - объяснял мне Андрюха слесарь из третьей бригады.
Я тогда посмеялся, но подумал: «В этом что-то есть».
- Закройте дверь и присаживайтесь, - вымученно произнёс Борис Анатольевич.
Мы расселись.
- Одним словом так… - Максаков задумался - …не буду отнимать у вас время. Ситуация на заводе сложная, вы наверное уже в курсе… - начальник построжел. – Скоро будет сокращение штата…
Гляжу по сторонам, замечаю растерянный взгляд Антохи. Конечно, ходили слухи о сокращениях, но никто не думал что вот так… официально.
- Короче, если у кого есть куда перейти, сейчас самое время, - Борис Анатольевич смотрит сурово. – Скоро будут известны списки подпадающих под сокращение, так что…
- Ты не юли, - пробасил Митяй, - прямо скажи, нас сокращать будут?
- Не всех, только тех, кто в список попадёт, - Максаков обводит нас взглядом. – Сверху пришло указание сократить пятьдесят человек.
- А кто список составляет?
- Примерно известно кого?..
Поднимается галдёж, вопросы сыплются, начальник юлит, но я не слушаю. Внутри прорастает осознание, что меня обязательно сократят. Руки и ноги холодеют, сердце стучит.
Плыву вдоль цеха, вот паровая труба, которую недавно меняли, рядом вентиль тоже бы заменить… знакомая обстановка действует угнетающе. Словно ты продаёшь дом: ходишь по комнатам, выглядываешь во двор, навсегда расстаёшься с родными стенами.
Вспоминается первый месяц работы. Нужная людям работа, нормальная зарплата, отличный коллектив…
«Хорошее место, чтобы встретить старость…» - подумал я тогда.
Теперь подступает старость, мне уже пятый десяток, но встречать её придётся не здесь.
Душевая встречает гамом, мужики бурно обсуждают последние новости.
- Привет Сашёк! – ко мне подлетает Толян - слесарь из четвёртой бригады. – Слышал прикол?.. Ну про мужика?
Неуверенно пожимаю плечами.
- Короче слушай! - новость распирает Толяна. – Недавно устроился мужик в электроремонтный цех, хотя вроде приёма нет, ну не знаю как уж он там. Короче, походил пару смен: придёт, сядет, зубрит безопасность, всё как положено. На какой-то смене, руки значит на стол сложил и лбом опёрся. То ли инструкцию читает, то ли задремал, словом сморила безопасность.
- Так инструкция любого утомит, тоже мне прикол, - пытаюсь отделаться от Толяна, не до него сейчас.
- Да ты дальше слушай, - обижается Толян.
Вынужденно слушаю.
- Эти лоботрясы электрики, - Толян блаженно улыбается, - видят спит напарник, ну зачем его будить? Захочет сам проснётся. Начальство у них видать тоже, сквозь пальцы смотрит. Следующим днём новенький опять дремлет, и что ты думаешь?.. До них только на третий день дошло, что не может живой человек так долго дремать. Хватились, а мужик то уж третий день как помер! Какого а?!.. – Толик весело улыбается.
Новость наводит ещё большую тоску, я представляю мужика, что умер и никто не хватился, видно нет ни близких, ни друзей, прям как у меня…
Улыбка сползает с губ Толяна, моя кислая мина портит ему настроение.
- Ай ну тебя, - машет Толян и бежит дальше.
Иду к шкафчику, умерший рабочий не идёт из головы. Вот судьба!
А может оно и лучше, что так?.. Ни каких тебе сокращений. Мысли снова возвращаются к словам Максакова, сердце будто проваливается под лёд.
Улыбаюсь, шучу, прощаюсь с мужиками, но душа стынет.
Ясное утро обдаёт свежестью, солнце выглядывает из-за цеховых бетонных коробок, воздух искрится весенним волшебством и чуть-чуть пахнет мазутом. Под ногами хрустят застывшие корочки луж, ребёнком я любил крушить эти тонкие льдинки…
Рабочие люди слабыми ручейками спешат со всех сторон, у проходной бушует мощный людской поток.
Река «ночников» выносит на свободу. По пути, толстая охранница заходит со спины и успевает прощупать мой пакет, обычное дело.
Тонкий лёд хрустит под ногами, лицо окутывают облачка пара, после бессонной ночи голова тяжелеет.
Сокращение, смерть, безысходность… словно вороны кружат мысли.
У меня есть квартира, пусть съёмная, но я так долго там живу, что воспринимается как своя, имеются деньги, небольшие, однако мои, даже есть сын. Он живет у бывшей жены, но мы постоянно видимся.
У меня есть всё!
Теперь, это всё можно потерять.
Раньше я легко менял работу, увольняешься и быстро находишь новую, рабочий человек всегда нужен.
Сейчас, меня гложет страх остаться без работы, видимо возраст или время такое?
Впереди газетный киоск, подхожу и заглядываю в окошко.
- Дайте мне: «Трудовой вестник», «Городские объявления» и «Рекламник».
Женщина равнодушно подаёт прессу.
Дома с замиранием сердца разворачиваю газеты, объявлений о работе немного, но они есть!
Требуются грузчики, менеджеры по продажам, много требуется охранников, снова менеджеры, а вот нужен слесарь…
Выходит не пропаду, если что, работа найдётся!
Немного успокаиваюсь, пью чай и засыпаю счастливым…
Весна пронеслась мигом, не знаю, замечал ли кто-то, но после сорока время ускоряется. Годы летят, словно экспресс, человек не успевает оглядеться.
Вначале лета нам зачитали список подпадающих под сокращение, одной из первых прозвучала моя фамилия, «ас» Кузнецов заводу не нужен.
Я очень хорошо помню тот день.
Мне выпала дневная смена, небо синело бездонной глубиной, ласково грело солнышко.
Я спешил на работу и улыбался, навстречу попалась молодая девушка, которая улыбнулась в ответ, видимо хорошее настроение заразно.
«Жить хорошо!» - подумал я тем утром и, будто впитывая счастье, сделал глубокий вдох.
Но не успели мы приступить к работе, как всех вызвал начальник.
- Короче так, - заявил Максаков, - по причине сворачивания производства мы вынуждены сократить нескольких рабочих…
Кроме Максакова за столом сидели: табельщица, мастера, инженер по ТБ и конечно представитель профсоюза. Лица серьёзно-непроницаемые, взгляды невинные, увольнение совершенно законно.