Евсей Карпович только в затылке поскреб.
По многим приметам Васька действительно был предком, но предком весьма странным.
Домовые изначально обладают многими умениями. Они, хотя все сплошь кругленькие и упитанные, проскальзывают в любую щелку. Расстояние между прутьями клетки для них — ерунда, хотя, скажем, крупный Лукьян Пафнутьевич, скорее всего, застрял бы. Затем, домовые умеют отводить глаза — то есть, при нужде показаться в ином облике, кошачьем, к примеру, или слиться цветом с мебелью, но ненадолго. Васька этих способностей никак не проявлял. Ел да спал, спал да ел, и еще гадил…
— А чем обезьяны лучше? — вопрошал Лукулл Аристархович. — Вон и у человека предок совсем безмозглый!
Разумеется, во всем доме только и было разговору о Ваське: одни домовые признавали мохнатого за свежеобретенного предка, другие — нет.
— За что же люди своих предков в таком разе уважали? — полюбопытствовал однажды Евсей Карпович в беседе с Матреной Даниловной. Беседа велась наедине, и вопрос вышел риторический. Матрена Даниловна до того полюбила своенравного соседа, что лишнее словечко при нем брякнуть боялась.
— Вот я в Паутине вычитал — спокон веку люди приносили жертвы предкам, чтобы предки о них заботились, охраняли, хороший урожай посылали, — продолжал рассуждать Евсей Карпович. — А обезьяну проси не проси — урожая не прибавится. Вот и наш тоже…
— А пробовали? — осторожненько спросила Матрена Даниловна.
— А чего пробовать? И так же видно.
Матрена Даниловна возражать не стала. Не первый год баба замужем была…
Домовые относятся к своим женам и дочкам свысока. Бабий ум им доверия не внушает. Они в свое время нахватались от людей поговорок о том, что у бабы-де волос долог, а ум короток, а еще — бабьи умы разоряют домы. И плевать, что у иного матерого домового шерстка по полу мела! Из поговорок они составили то, что Лукулл Аристархович назвал однажды мудрым словом «концепция». И держались ее неукоснительно.
А домовихи, соответственно, не придают большого значения таким концепциям и при нужде умеют заставить мужей поступить по-своему. Или же действуют, вовсе их не спросясь.
Так что вскоре Лукьян Пафнутьевич застукал супругу за нехорошим делом — она утаскивала из дому узелок с печеньем и кусочком дорогого сыра.
— Куда поволокла?! — осведомился он.
— А нужно!
— На что?
— В гости иду, без гостинца нехорошо!
— К кому это в гости ты наладилась?!
Не то чтобы Лукьян Пафнутьевич был шибко бдителен, но ведь мог же пронюхать про хождения к Евсею Карповичу. И Матрена Даниловна, засуетившись, стала путать след.
— А к соседке, к Таисье Федотовне! Давно обещалась! Я только к ней и хожу, да еще к куме, к Степаниде…
— Не великоват ли гостинец? — Лукьян Пафнутьевич бесцеремонно отнял узелок и вскрыл. — Ого! Вот же бесстыжая баба! Сыр-то ты еще совсем свежий уволокла! Не поплохеет ли твоей Таисье Федотовне от такого сыра?
— Так иного ж не берет! — выпалила домовиха.
— Как это — не берет?
— Ой…
— За что это она у тебя сыр и печенье берет?!
— А она, она… Деревенским делам учит, заговорам, наговорам, шепоткам…
— Тьфу! — только и сказал на это Лукьян Пафнутьевич. А сам в тот же день полюбопытствовал у Ферапонта Киприановича, не случилось ли у того в хозяйстве пропаж.
— А ты откуда знаешь? — удивился сосед. — Хозяева блюдечко со сливками нам с женой выставили — половины блюдечка как не бывало. Я уж девок своих тряс — не признаются!
— Сдается мне, эта деревенская Таисья Федотовна воду мутит…
Пошли разбираться.
Деревенская домовиха, как обжилась в городской квартире, стала зубки показывать.
— Скажите спасибо, что еще деньгами не беру!
Тут Ферапонт Киприанович с Лукьяном Пафнутьевичем и вовсе обалдели.
— За что?!. — только и спросили в ужасе.
— А это уж наши бабьи дела, — туманно отвечала Таисья Федотовна. С тем незваных гостей и выпроводила.
Тогда пошли к Евсею Карповичу.
— Может, она их лечит? — предположил было Лукьян Пафнутьевич. — Но от какой такой хвори? Моя дура отродясь даже соплей не утирала, на ней пахать можно!
— И моя дура точно такова.
— Разберусь, — пообещал Евсей Карпович. — Посмотрю в Паутине.
На Интернет он ссылался всякий раз, когда хотел уйти от ненужного разговора, так что соседям в конце концов стало казаться, что именно там можно найти ответы на все вопросы.
Разумеется, шариться в Паутине Евсей Карпович не стал, а учредил некоторый надзор за Матреной Даниловной. Оказалось, что ходят они с кумой Степанидой к Таисье Федотовне поочередно и в трудные минуты жизни. Остальное уже было делом техники.
Евсей Карпович прокрался вслед за Степанидой Прокопьевной и сам видел, как она передала Таисье Федотовне немалый узелок.
— Тут и орешки для твоего младенчика, как ты просила.
— Орешки, это хорошо.
— И для предка тоже…
— Ну, тогда, — ознакомившись с содержимым узелка, сказала Таисья Федотовна, — пошли, но ненадолго. Тут у тебя гостинцев на пять минут.
— Да мне хватит!
Далее домовихи выпали из поля зрения Евсея Карповича, потому что скрылись в Илюшиной комнате. Он подкрался к дверям, заглянул в щелку и увидел такую картину.
— Милый ты наш предок! Солнышко наше ясное! — нараспев заговорила Степанида Прокопьевна, стоя на коленках перед клеткой. — Помоги ты нам сыскать беглого охальника Тимофея Игнатьича, чтобы он на дочке Маремьянке женился! И чтобы ей в богатом хозяйстве домовой бабушкой быть! А еще, предок миленький, сделай так, чтобы сантехник Валерка из запоя вышел! Мой-то старик в этих новомодных унитазных бачках все никак не разберется!
Евсей Карпович так и разинул рот.
Он полагал провести серию экспериментов, чтобы доказать происхождение домовых и Васьки от одного-единого предка, а тут вон что вышло!
Поразмыслив, он решил, что на бабьи глупости обращать внимания не стоит, и постарался выкинуть их из головы.
Но, когда домовые дедушки собрались, как это стало входить в привычку, потолковать о предках, Лукьян Пафнутьевич огорошил честное собрание новостью: Матрена Даниловна раздобыла где-то картинку, на картинке — мохнатая рожа вроде Васькиной, и повесила в укромном уголке их апартаментов на антресолях. Теперь вот, как возникнет в жизни сложность, на эту рожу поглядывает — ответа ждет, не иначе.
— Знать бы, как предки в таком случае с бабами управлялись… — пожелал Ферапонт Киприанович.
— Вот, помню, при государе императоре вольностей не было, — встрял домовой дедушка Аникей Фролыч, про которого думали, что он приходит в мужскую компанию подремать. — Смолоду и детишек, и баб к порядку приучали. Упустил ты время, Лукьян Пафнутьевич.
— А вот если бы предка Ваську смолоду к труду и порядку приучать — был бы прок? — вдруг спросил Евсей Карпович, но как спросил!
— Может, и речи бы удалось обучить! Мы же вот научились! — Лукьян Пафнутьевич подхватил мысль на лету.
— Так нас — сколько поколений было? — начал было критику мысли Ферапонт Киприанович, но тут вылез Лукулл Аристархович. Давно не вылезал — а тут свой шанс учуял.
Он неожиданно быстро сообразил, как ответить на вопрос Евсея Карповича.
— Предок имеет право на личную жизнь! — воскликнул Лукулл Аристархович. — Теперь это, правда, называется «секс», но разницы никакой! И предок имеет право на потомство!
— Ишь, до чего договорился! — возмутился Ферапонт Киприанович. — Кто же ему то потомство рожать будет? Я своей бабе не позволю!
Лукулл Аристархович задумался, и тут ему на помощь неожиданно пришел Евсей Карпович.
— А что? Все верно! Родится детеныш, а мы его сразу начнем к труду приучать. Вот и будет разумный…
— Точно! — Лукулл Аристархович взвизгнул и высоко подпрыгнул. — Надо искать ему бабу!
— ГДЕ?!? — не столь спросил, сколь прорычал Ферапонт Киприанович.
— Ну… Водятся же они где-то…
Ещше несколько дней домовые так и сяк поворачивали этот важный вопрос. С бабами его не обсуждали — зачем?
Но бабы не дремали.
* * *
Собственно, связь с окружающим миром идет у домовых исключительно через баб. Домовой дедушка свою работу выполнит — и вздремнуть приляжет, или же идет потолковать с соседом. В плохую погоду заберутся соседи в теплое местечко и сидят себе, грызут сухарики и обсуждают, почему люди в телевизоре иной раз с домового, а иной — совсем крошечные. В хорошую — выходят на свежий воздух, устраиваются под кустом, а то еще можно вылезть на крышу.
Домовихи же не видят разницы между плохой погодой и хорошей — подхватится баба и несется к куме за три или даже за четыре дома. Поэтому домовой знает меньше мелочей, но мыслит основательнее, а домовиха как нахватается всего — так для добротной мысли уже и места в головенке не останется.
Опять же, свахи. Эти вообще весь город знают. Как забежит сваха в дом, исправляя свое ремесло, так тут же бабы ее ловят. Вроде и дела у свахи было на пять минут, вручить родителям жениха роспись приданого да и откланяться, а на два дня застрянет.
Вот так-то заглянула к Степаниде Прокопьевне ведомая сваха Неонила Игнатьевна. Вроде бы на пару слов — но и той паре слов Ферапонт Киприанович мешать не стал, уплелся смотреть телевизор. Когда три дочки на выданье — лучше со свахой не ссориться.
А дня четыре спустя он вернулся домой от соседа Аникея Фролыча, таща взятую напрокат точилку для ножей, и увидел, что дома пусто — ни жены, ни дочек. Очень этим недовольный домовой дедушка пошел на поиски — время, опять же, позднее, мало ли что.
Обходя вокруг дома, он столкнулся с Якушкой и Акимкой. Их Лукьян Пафнутьевич послал искать хозяйку, Матрену Даниловну. Вообще-то подручные подозревали, где она прячется, но решили не выдавать. Евсей Карпович обоим очень нравился. Вот они и слонялись просто так.
Но тут же обнаружился и еще один сосед — сильно обеспокоенный молодой домовой дедушка Ефим Патрикеевич из шестнадцатой квартиры. Он недавно женился и супругу Василису Назаровну от себя ни на минутку не отпускал. Так надо же — и эта как-то улизнула и сгинула!
— Так они же у Таисьи! — вдруг воскликнул Ферапонт Киприанович. — Наши дуры давно уж туда повадились!
— Такого не бывало, чтобы все разом, — вставил Акимка, который иногда сопровождал к предку Ваське Матрену Даниловну.
Пошли к Таисье Федотовне.
И уже на подступах к ее жилищу услышали громкую возню. Опознали даже голоса всех пропавших домових.
— Что это они там затеяли? Аким Варлаамович, ты моложе всех, добеги, взгляни! — велел Ферапонт Киприанович.
Акимка слетал и тут же вернулся, выпучив от изумления глаза.
— Там предок!
— Какой еще предок? Васька, что ли?
— Предок в дырке застрял, они его пихают!
— Так я и знал, что он когда-нибудь из клетки удерет, — сообщил Ферапонт Киприанович. — Дура Таисья упустила, а ловить всем миром приходится!
Но когда мужики, ругаясь, двинулись на помощь женам, обнаружили они на входе в квартиру, где обитала Таисья Федотовна, кое-кого совершенно неожиданного. Во-первых, там был Лукулл Аристархович — а ему, как старому холостяку, с бабами общаться было даже неприятно. Во-вторых, совершенно незнакомый домовой, с красивой коричневой шерсткой и довольно крупного сложения. Шерстка была такова, что даже в области шеи образовала длинные и вьющиеся бакенбарды, а сзади — гривку на манер львиной. Очень позавидовали Якушка с Акимкой этой ухоженной шерстке!
Увидев сердитых соседей, Лукулл Аристархович спрятался за угол, а гость и не шелохнулся.
— А ты кто таков? — сурово спросил Ферапонт Киприанович. — Вроде новоселов в доме нет. Зачем пожаловал?
— Зовусь я Ириней Севастьянович, — отвечал гость. — Прибыл по своему дельцу. И мне за то уплачено.
— Кем это уплачено? — чуть ли не хором спросили местные домовые.
— Домовыми бабушками… — и тут Ириней Севастьяновисч перечислил все женское население дома.
— А коли так — за что уплачено? — не унимался Ферапонт Киприанович.
— За доставку и, ой… как ее…
— За амортизацию, — подсказал Лукулл Аристархович. — Пользование то есть.
— Чего пользование?
И тут Лукулл Аристархович вышел вперед.
— За доставку и амортизацию невестушки нашей драгоценной! — сладким голоском произнес он и даже глазки кверху воздел.
— Какой невесты? Это ты, старый сморчок, жениться вздумал?! — загремел Ферапонт Киприянович. — Акимка, живо за Лукьяном! И до Евсея добеги! Он там со своей Паутиной живмя живет и ведать не ведает, что тут творится!
— Почему вдруг я? Мы для предка невесту сговорили!
— Для Васьки, что ли?
— Не Васька он, а предок, и имеет право на брак!
— Тьфу! — сказал на это Ферапонт Киприанович. — Эй, Степанида Прокопьевна! Вылезай да растолкуй, что тут у вас за свадьба!
— Не могу! — отозвалась супруга. — Невеста застряла! Погоди, пропихнем — выйду!
— Да что за невеста такая? — спросил, заранее радуясь веселью, Ефим Патрикеевич. — Объясни, сделай милость!
Это относилось к гостю, и гость усмехнулся.
— Коли добром просишь, то объясню. Живем мы на Мичуринском проспекте, дом третий, и у нас в двенадцатой квартире в клетке той же породы зверь живет, только самочка, и пришла к нам сваха Неонила Игнатьевна, и мы сговорились на двадцати рублях, мешке гречки и…
— Ахти мне! У баб деньги завелись! — воскликнул Ферапонт Киприанович. — Ахти мне, они хозяев обокрали!
Тут за углом раздались радостные крики.
— Пропихнули, поди, — заметил Ириней Севастьянович. — Сейчас к жениху в клетку заводить будут. Мы ее на ночь только уступили, а то хозяева утром хватятся.
Из-за угла вышла Степанида Прокопьевна.
— Ну, старый, доброе дело мы сделали! Предку угодили!
— Как додумались? — грозно спросил супруг.
— Ох, и не говори! Таисье Федотовне сонное виденье было! Явился ей предок — на задних лапах стоял, и весь в сиянии! И говорит: я, говорит, хочу потомство произвести, и то потомство по семьям раздать, чтобы в каждой семье своего предка имели и содержали! И желаю я невесту! Вот как!
Ферапонт Киприанович был далеко не дурак, и восторженность супруги его не сбила с толку. Он решительно повернулся к Лукуллу Аристарховичу и такой взгляд метнул, что правозащитник съежился.
— Видение?! Знаю я это видение! Ща я его!
— Да уймись ты! — Степанида Прокопьевна повисла на муже.
— Ты меня не держи! Это он про право на секс толковал! Это он вас, дурных баб, воровками сделал!
— Да нет же, Таисья это! Она утром примчалась, как оглашенная, шерстка дыбом! И стоял, говорит, весь в сиянии, каждая волосинка — с искоркой! А тут и Неонила Игнатьевна стучится! Ясно же, что неспроста! Это ее предок в наш дом позвал, чтобы она ему невесту сыскала!
— Опять же тьфу, — проворчал Ферапонт Киприанович. — Лапу на отсечение, что без этого мудрилы не обошлось! Куда же Лукьян запропал? Ведь и Матрена Даниловна, поди, там, у клетки?
Однако вместо Лукьяна Пафнутьевича явился Евсей Карпович, но сразу не подошел, а встал в сторонке, наблюдая.
— Где ж ей еще быть? И еще в видении предок сказал: детей своих хочу по семьям раздать, а одно дитя непременно супруге оставлю, чтобы меня вспоминала. И пусть, говорит, в каждом доме предков чтят и лелеют!
— Мы вообще-то не настаиваем, — сказал Ириней Севастьянович. — Можем и весь приплод вам отдать, если в цене сладимся.
Очевидно, на Мичуринском проспекте еще не успели уверовать в предка.
— Ну, что Таисье брачные дела мерещатся — так оно неудивительно, бабе без мужика еще и не то на ум взбредет, — проворчал Ферапонт Киприанович. — А ты хорош! С кем в союз вступил?! С бабами! Дорассуждался!
Лукулл Аристархович попятился на него и налетел на Евсея Карповича.
— Потише ты, — и Евсей Карпович отодвинул его в сторонку.
— Ага! Вылез-таки из Паутины! — приветствовал Ферапонт Киприанович соседа. — Тут все вверх дном, а он в Паутине дурью мается! Новость знаешь?
— А в Паутине, между прочим, много полезного, — миролюбиво сообщил Евсей Карпович. — Я вот выяснил наконец, как наш Васька называется и какого он роду-племени.