Их было так много, гораздо больше, чем он предполагал. Блондинка.
— Сколько времени? — спросила она, собирая их и стягивая опять резинкой.
— Почти десять часов.
— Кобыла не ожеребилась, да?
— Нет.
— Я оставила вам миску с едой в холодильнике.
— Я понял, — он внимательно следил за ее действиями, как она легко опустила ноги, как поправила прядь за ухо. — Я знаю, что ты оставила. Спасибо.
— Увидимся утром, тогда.
Она направилась мимо него, но он схватил ее за руку.
— Не уходи.
Она не подняла глаз. Она по-прежнему смотрела… на половицы под своими ботинками. Но ее дыхание участилось, и понял, каков будет ее ответ.
— Останься со мной сегодня на ночь, — услышал он свои слова. — Не для секса. Просто… останься со мной.
Шелби замерла и не двигалась очень долго.
Но, в конце концов, она взяла его за руку и повела в полутемную спальню. Отсвет огней сигнализации из конюшен отбрасывал легкие тени через простые шторы в клетку, а также от такого же простого бюро и скромной, двуспальной кровати, которая совершенно не соответствовала его положению.
Он не мог вспомнить, имелись под одеялом простыни.
Поскольку большинство ночей он спал в кресле, фактически, как только перебрался сюда. Или же уходил в эти чертовы конюшни или же совершал еще что-то.
Эдвард направился в ванную комнату, справил нужду, потом почистил зубы. Когда он вышел, она разглаживала одеяло.
— Я вчера постирала, — сказала она, стоило ему подойти к другой стороне кровати. — Я не знала спали ли вы на ней или нет.
— Тебе не стоит так обо мне заботиться.
— Я знаю.
Она впервые залезла к нему под одеяло полностью одетой, и снова он позавидовал легкости ее движений, как она спокойно вытянула ноги, как откинулась на спину, не скрючившись от боли и стонов. Его подготовка в горизонтальное состояние, напротив, происходила со стонами и проклятиями, ему нужно было время отдышаться, прежде чем он мог положить свою голову на подушку.
Шелби развернулась к нему, положив руку на его впалый живот. Он напрягся, хотя и был в футболке. И флиске.
— Тебе холодно? — спросила она.
— Мне? — он повернул голову в ее сторону. — Думаю, что ты права…
Она вдруг поцеловала его, ее губы были мягкими.
— С возвращением, — прошептала она. — Можешь не отвечать.
— Что?
— Вы ничем мне не обязаны, кроме этой работы. И мне ничего не нужно от вас, кроме этой работы.
Он крякнул, подняв руку, чтобы провести пальцами по ее подбородку и спуститься вниз к ее шее. И обнаружил, что порадовался тому, что вокруг было темно.
— У меня ничего нет, чтобы кому-то что-то дать, — Эдвард взял ее натруженную руку и положил себе в центр груди. — И да, мне холодно.
— Я знаю. Многое знаю о тебе. Я всю свою жизнь работаю с животными. Я не жду, что какая-нибудь лошадь будет лучше или хуже, чем есть на самом деле. И люди такие же, у них тоже нет причин быть другими, нежели такими, какие они есть.
Это был самый странный ответ. С тех пор, как он был похищен из отеля в Южной Америке, он все время держался, каждой клеточкой своего тела. Сначала от ужаса. Потом от боли, связанной с пытками и желанием умереть. А потом после спасения, его организм перестал функционировать на очень многих уровнях… и ему опять пришлось сражаться, чтобы сохранить свой здравый смысл и не сойти с ума.
Но сейчас, в этой ночной тишине, он почувствовал, что пора отпустить контроль.
— Я чувствую, как ты на меня смотришь, — нежно произнес он.
— Это потому, что я здесь. И это нормально. Как я сказала, вы не должны мне ничего. Я не жду от вас ничего.
По какой-то причине, он подумал о сыне Мое Брауна, Джоуи. Красивый, здоровый парень, такого же возраста, как и она. Любит лошадей, добродушный и не дурак.
Ей стоило проводить свои ночи с ним или с кем-то на него похожим.
— Тогда зачем ты это делаешь? — спросил он.
— Это мое решение, а ничье-либо. Мой выбор, который мне не надо объяснять никому, включая и вас.
Ее спокойное, откровенное заявление, объясняющее ее точку зрения, было воспринято им точно так, каким оно и было…вызвав странное и чудесное послабление в нем.
И чем дольше он лежал рядом с Шелби, тем больше его тело расслаблялось. Или это была его душа. Но Шелби была единственным человеком, которая не сравнивала его с тем, кем он был раньше. Она не могла его оплакивать, потому что не знала его тогда. Она не собиралась выжидать, когда он победит свою немощность и присоединиться к управлению компании «ББ», став штурвалом семьи.
Он был лошадью для нее, восстанавливающийся после травмы на пастбище, под воздействием стихий…, за которой она готова была ухаживать и кормить. Скорее всего, это было единственное, что она умела делать, когда сталкивалась с чьими-то страданиями.
Выдохнув, он почувствовал, как спадает тяжесть. Он не мог предположить какую тяжесть носил в своем сердце. Обиды на всех, кто был в его прежней жизни. Вернее… на самом деле, он ненавидел их всех, ненавидел всех, кто смотрел на него с жалостью, шоком и печалью. Он хотел крикнуть им, это не их собачье дело, что с ним случилось, и он, в конце концов, не вызывался добровольцем, и не важно, как он выглядит…
Неужели они думали, что их взгляды могут его расстроить? Мать твою. Ему пришлось столько пережить и с их взглядами он как-нибудь уж справится.
И да, он даже злился на Саттон, хотя она была виновата не больше, чем остальные.
Шелби… Шелби ко всему этому не имела никакого отношения. Она была чиста по сравнению с ними. Она была свежим воздухом в душной комнате. Она была светом в камере без окон.
Эдвард застонал, надавив на свое плечо и поцеловав ее в ответ. И под натиском его губ, ее губы приоткрылись, честно отвечая ему, такой она и была. И он мгновенно затвердел.
Но вместо того, чтобы начать снимать с нее футболку и джинсы, он отстранился и убрал свои руки от нее.
— Спасибо, — прошептал он.
— За что?
Он всего лишь покачал головой. А потом закрыл глаза.
И впервые, казалось, за целую вечность, он начал погружаться в сон… трезвым.
— Замуж.
Лиззи возвышалась над Лейном, она наклонилась, взяла его лицо в ладони и широко улыбнулась. Боже, он был так красив, такой с ног сшибательно привлекательный, несмотря на мешки под глазами и его пятичасовую…(хотя была уже девять сорок пять вечера) щетину и взлохмаченные волосы.
— Ты просишь меня выйти за тебя замуж? — услышала она сама свои слова. И да, она говорила с придыханием.
Он кивнул.
— Могу я тебе кое-что сказать? Твоя улыбка сейчас — одна на века.
— Знаешь, — она провела рукой по его волосам, — я не отношусь к тем женщинам, которые мечтают о свадьбе с пятилетнего возраста.
— Меня это не удивляет.
— Я даже не уверена, что хочу надеть свадебное платье, и я не хочу венчания в церкви.
— Я атеист, поэтому с этим все в порядке.
— Чем меньше, тем лучше. Последнее, что меня интересует, это огромная свадьба, как самое большое событие для общества.
Он провел руками вверх-вниз по ее спине, разминая, поглаживая.
— Будет так.
— И твой развод…
— Развод будет, на самом деле. И Семюэль Ти. позаботиться об этом.
— Хорошо.
Лейн поднял руку, словно перед учительницей в школе, она произнесла:
— Мммм?
— Это «да»?
Наклонившись, она прижалась губами к его губам.
— Абсолютное да.
Следующее, что она поняла, очутилась на шезлонге, его вес скользил по ней, они целовались глубоко, смеялись и опять целовались. А потом она оказалась обнаженной, также, как и он.
Она выдохнула его имя, стоило ему войти в нее, и о Боже, ему было так хорошо, проникая глубоко, растягивая и подчиняя ее. Она никогда не говорила, как ей нравилось ощущать его внутри себя, как она скучала по временам, когда он хватал ее за запястья и нагибал ее вниз, жадничая, пожирая и действуя немного грубо, вклиниваясь в нее.
Но он знал об этом.
Опять же, Лейн знал о ней все, и этот план был безупречным. Ничего показного, ничего фантазийного, и нет, она не хотела получить от него самый большой бриллиант. Все, что ей нужно — он. Все, что она хотела — их.
Поэтому они скрепили свою помолвку, двигаясь вперед, и она совершенно не беспокоилась на этот счет.
Да, вокруг Лейна творился полный хаос. Да, он не мог точно сказать, чем все закончиться. И конечно же большинство женщин, даже контуженных на голову, не подписались бы на такую помолвку, даже золото искательницы.
Но у любви есть забавная особенность, наполнять вас верой в того, кто вас любит. В жизни ничего нельзя гарантировать — не богатство, не здоровья, не даже самой жизни. В конце дня, вы просто направляетесь… в лучшее место, которое может существовать на земле.
Он с наслаждением двинулся вверх по ней, Лиззи назвала его по имени и зарылась лицом ему в шею, он выругался и дернулся, находясь глубоко внутри нее. Это было прекрасно… идеально. Особенно когда он обнял ее, накрывая собой.
— Боже, я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Ты единственная, ради чего стоит жить.
— Мне не страшно, — прошептала она. — Мы разберемся во всем вместе. Почему так произошло. И у нас все будет хорошо. Это имеет значение для меня, но ничего больше.
Толкнувшись в нее, его голубые глаза были такими, как описывают их в романах — почтительными, искренними, наполненными любовью.
— Я хочу купить тебе кольцо.
— Не надо, — она снова погладила его по волосам, приглаживая пряди, которые торчали. — Мне не нравится носить кольца. Не с моей работой.
— Как насчет часов с бриллиантами?
— Наверняка…
Его телефон в кармане зазвонил, и он отрицательно покачал головой.
— Меня ни для кого нет. Я не…
— Тебе следует…
Он ответил на ее предложение, поцеловав ее и продолжая двигаться в ней. И Лиззи присоединилась к его ритму. В мире вокруг нее существовало столько всего ужасного, по сравнению с тем, что она сейчас теплой ночью в штате Кентукки занималась любовь со своим женихом.
Проблемы смогут подождать. Неужели их мир, это только маленький кусочек неба? Только для них двоих.
И никого они не собираются приглашать сейчас на их празднование.
Глава 17
Ко времени, когда карамельный пудинг был съеден, Саттон готова была закричать. Разговор не клеился. Губернатор Дагни Бун и Томас Георгетов, управляющий директор университета Чарлмонт, были отличной компанией и самыми влиятельными людьми в штате, беседуя, они подтрунивали друг над другом, как старые давние друзья, какими и являлись. Другие, присутствующие за столом, тоже были известными личностями: жена мистера Георгетова, Берилайн, была красивой южанкой, как сладкий чай в жаркий полдень, а также его преподобие со своей женой, миссис Найс, руководитель крупнейшей баптистской общины в штате, был тверд, как гранит и соответственно не способствовал поднятию настроения ранним утром с первым солнечным лучом.
При любых других обстоятельствах, она бы наслаждалась вечером в этой компании. Конечно, у каждого из них была своя собственная цель, но все они были хорошими людьми, и ее шеф-повар сегодня превзошел самого себя.
Эдварду, однако, удалось вселить в нее смуту. Мало того, что этот мужчина не давал ей заснуть по ночам, пытаясь забраться под кожу, сейчас же он проделал еще лучшую работу.
Дагни совершенно не интересуется мной. Это безумие.
— Итак…, — губернатор опустился в кресло стиля королевы Анны справа от Саттон. — Думаю, мы все должны поблагодарить мисс Смайт за ее гостеприимство.
Чашки для кофе были подняты в знак уважения, и Саттон кивнула головой.
— Мне было в удовольствие.
— Нет, это для нас было удовольствие.
Губернатор улыбнулся ей, и Бог ей в помощь, от его улыбки, она тут же услышала слова Эдварда в своей голове. И это привело к другому, к другим воспоминаниям. Именно тем, когда она решила его навестить, и когда они…
«Прекрати», — одернула она себя.
— К нам не присоединился сегодня ваш отец, — произнес губернатор.
— Да, как он? — поинтересовался преподобный Найс.
Саттон сделала глубокий вздох.
— Ну, на самом деле, вы все равно завтра услышите новости — он объявит о своей отставке. И я заменю его на посту генерального директора.
Наступило минутное молчание, а потом Дагни сказал:
— Поздравляю и соболезную одновременно.
— Спасибо, — она склонила голову. — Сейчас немного сложное время лично для меня, но я точно знаю, что полностью готова для этой должности.
— «Ликеро-водочные заводы Саттон» не могут быть в лучших руках, — улыбнулся губернатор, приподнимая чашечку с кофе, как бы в тосте. — Я с нетерпением хочу представить вам наши новые предложения по налогам. Вы один из крупнейших работодателей в штате.
Было странно, но она почувствовала, как атмосфера слегка изменилась за столом, даже губернатор смотрел на нее, как-то по-другому и отводил глаза в сторону. Впервые она столкнулась с этим на заседании финансового комитета сегодня утром, а потом, когда общалась с высшим руководством компании на протяжении всего дня. Позиционная власть, так сказать, передала факел из рук в руки — ее отец передал ей, тем самым признав и установив ее продвижение по служебной лестнице.
— И именно поэтому я пригласила вас сегодня на ужин, — сказала она.
— Я бы по любому с удовольствием пришел на десерт, — произнес преподобный Найс, указывая на свою чистую тарелку. — Это свидетельство Господа нашего, в моем представлении.
— Аминь, — встрял Георгетов. — Я хотел бы сказать…
— … говорят его доктора, — закончила за него Берилайн.
— Она — моя совесть.
Саттон подождала, когда затихнет смех, а потом поняла, что сдерживает слезы. Прочистив горло, она произнесла:
— Мой отец для меня очень много значит, — она взглянула на его портрет, висевший на противоположной стене. — Я хотела бы закрепить его существенный вклад, который он внес в управление штата и общества Чарлмонта. После долгих раздумий, я решила основать фонд в университете Чарлмонт на кафедре экономики, носящий его имя. Я выписала чек на пять миллионов долларов и готова передать вам его сегодня.
Президент университете ахнул… и на то у него были серьезные основания. Саттон, черт побери, прекрасно понимала, что такие огромные подарки не каждый день передавались университету, тем более в дальнейшем обещая подпитывать финансово это детище. Но она смогла, в буквальном смысле, поставить его на колени… после его любимого десерта.
Георгетов откинулся в кресле.
— Я… Я не знаю… спасибо. Университет благодарит вас за такой дар и это будет честью для нас — связать его имя с высшим образованием.
Подобный фонд был создан и в университете Кентукки, но она не собиралась поднимать эту тему на этом ужине: она и ее семья были фанатами баскетбольной команды Университета Кентукки… этого она не собиралась говорить Георгетову.
Саттон взглянула на преподобного Найса.
— Мой отец не был религиозным человеком, но он достаточно глубоко уважаем, в отличие от любого другого верующего человека в штате. Поэтому я хотела бы учредить фонд его имени для студентов афро-американцев, под вашим руководством. Фонд будет охватывать обучение и покупку учебников для государственных школ Кентукки, — она шутливо взмахнула рукой в сторону Георгетова. — И даже Университета Кентукки. Нам нужны более квалифицированные специалисты, которые стремятся остаться здесь и сделать карьеру. Мой отец уже давно задумывается о малообеспеченных слоях населения, особенно в Вест-Энде. Это должно как-то помочь.
Преподобный Найс взял ее за руку.
— Сыновья и дочери говорят огромное спасибо вам и вашей семье за такую щедрость. Я прослежу, чтобы этот фонд достойно нес имя вашего отца и помогал.
Она сжала его руку в ответ.
— Я знаю.
— Может тебе стоит подкинуть его нам, — пошутил Георгетов. — Ты и твоя прекрасная жена — оба выпускники нашего университета.