— Тоня!
Леон возник из-за нагромождения разбитых ящиков. На нем старая куртка, покрытая бурыми масляными пятнами. Но во всем остальном Тоня не заметила никаких признаков недавней изнуренности.
— Ты уже действуешь? — спросила она, невольно радуясь его внезапному появлению.
— Да. Теперь я интендант, — сказал Леон, — воюю за каждый квадратный дюйм места в трюмах… Идиотизм! Корабли уходят на Варну. Кто же будет оттуда доставлять грузы в Констанцу?.. В конце концов все заберут немцы.
— А ты можешь умерить свои старания?
— В том-то и дело, — поморщился он досадливо, — что я здесь не один. Манулеску создал оперативную группу. И не я ее возглавляю, а генерал… Ну, а ты? Куда ты спешишь, господин главный начальник?
— Дела! — вздохнула Тоня. — Леон, а ты помнишь наш разговор об одном аэродроме?.. Если забыл, я могу напомнить. Ты посетил его вместе с Фолькенецем, когда его еще строили.
— О, тебе и это известно?
— Известно.
— По-моему, я рассказал тогда довольно подробно.
— Ты был правдив. Я сама видела макеты самолетов.
— Проверяла?
— Нет, я выполняла задание… Теперь мне важно знать, сохранились ли там зенитные орудия. Продолжают ли немцы ждать в этом районе воздушный десант.
— Ты хочешь знать, действует ли еще ловушка?
— Ты догадлив!
— Хорошо, проверю. Но мне думается, что сейчас уже оттуда давно все ушли.
— Проверь, пожалуйста!
— Когда нужно?
— Как можно скорее.
Леон исчез, затерявшись среди потока раненых, а Тоня медленно пошла вдоль железнодорожных путей, высматривая синюю куртку Бирюкова.
Где-то за вагонами пропел рожок, ответно рявкнул маневровый паровоз, звякнули сцепления, и состав медленно двинулся вправо.
И вдруг между проползавшими вагонами мелькнула знакомая куртка. Бирюков просигналил, машинист снова ответил коротким гудком, тормоза и вагоны, позванивая тарелками буферов, остановились. Тоня увидела, как Бирюков перевел стрелку и опять дал знак машинисту… Наконец-то состав уполз.
Бирюков сразу ее заметил и, перепрыгивая через кюветы, проложенные вдоль невысокой насыпи, направился в ее сторону.
Подойдя, он с улыбкой спросил:
— Ну как, все в порядке?
— Ничего!.. Корабельников считает, что я еще хорошо отделалась… Подозревает неспроста!
Бирюков хмуро кашлянул:
— Что ж, в этом есть своя логика!
— Но я сказала, что мы с ним были в равном положении.
— Довольно смело! Что же он тебе на это ответил?
— Он сказал, что для этого были свои причины. Свои причины! — повторила она. — Так вот, Бирюков, прошу объяснить, что это за причины?
Он даже опешил от внезапного напора.
— Допрашиваешь? Ты что?!
— Не допрашиваю, а прошу сказать, что между вами произошло… Я имею право это знать, после того как вчера чуть не отправилась на тот свет… Я слишком много поняла в этой жизни. Лишнего мне знать не надо. Но я уже видела одного… От его пули погиб Федор Михайлович. Я бы не хотела, чтобы другой, подобный, убил тебя…
— Не горячись, Тоня, — проговорил Бирюков. — Коротко расскажу. Когда я уже вынул из папки аусвайсы и засовывал их в карман, внезапно появился Корабельников…
— А я что, лежала на полу в приемной?
— Нет, тебя усадили на стул и повернули лицом в сторону окна… Рядом встал один из ребят, делая вид, что с тобой разговаривает.
— Сколько же времени это заняло?
— Две, от силы три минуты… Когда он вошел, ребята на него бросились… Но он жилистый, черт, ловко увернулся, успел выхватить револьвер и спрашивает, чего искали… Папка раскрыта, все улики… Деваться некуда, все равно обыщут, пропуска найдут! Повернулся и все ему выложил и сказал ему, какой он гад! А тут слышим — в коридоре шаги. Кто-то приближается… Заходит в приемную. Голоса!.. Двое!.. Но что это? Корабельников — р-раз! — револьвер к себе в карман и нам спокойно говорит: «Господа, прошу садиться!» Тут появляются полицаи из охраны порта. «Вам чего?» — спрашивает Корабельников. «Да вот, господин начальник, светомаскировочку пришли проверить, как окна занавешены». — «А что, с улицы не видать? Уходите, не мешайте работать, у меня важное совещание!» Сам стоит растрепанный и с лица платком кровь вытирает. Полицаи топчутся, удивленно смотрят на него, на нас, ничего не понимают… Корабельников говорит: «Это я в темноте споткнулся и лицо о железную балку оцарапал… Ступайте себе, ребята, не беспокойтесь». Ушли!..
— А вы?
— И мы ушли.
— Он вам еще что-нибудь сказал?
— Почти ничего… «Ну вот, говорит, и познакомились. Идите, вы свободны…»
— Ну, а сказал он, что пропуска, которые ты взял, действительны последний день?
— Не-ет! — удивленно протянул Бирюков. — Этого он не сказал.
— А мне сказал, когда я очнулась.
— Значит, знал, что его великодушие не стоит и гроша!
— Он послал меня за тобой… Просит, чтобы ты пришел к нему в два часа дня.
Бирюков удивленно взглянул на нее:
— Ты что-нибудь понимаешь?
— Не все. Но почему-то вчера он строго приказал мне обо всем, что произошло, молчать. А сегодня проверил, не донесла ли я в гестапо.
— Крутит! — решительно сказал Бирюков. — Понимает, что дело труба, и начинает вести двойную игру… А потом будет говорить: я молчал, участвовал, рисковал жизнью!.. Черта с два! Ему ничего не спишется! Ничего!.. В гитлеровских холуях так и подохнет.
— Так ты придешь?
— Что ж, для дела надо… Смотри!
Мимо них прошли два сапера. Они укладывали по дну узких и неглубоких канавок два провода, один в изоляции, другой оголенный, медленно переходя от одного шурфа к другому. Несколько солдат, вооруженных лопатами, двигались следом и, тщательно закопав провода, утрамбовывали канавки сапогами.
— Что они делают? — спросила Тоня.
— Шурфы соединяют.
— Для чего?
— Где-то установят рубильник — и всё разом!.. — Он вскинул руку кверху.
— Сколько уже вырыто шурфов?
— Сосчитал больше четырехсот и сбился . К взрыву готовят не только причалы, склады, но и железную дорогу.
— А ведь исчезли военнопленные?
— Свое дело они уже сделали. Вчера ночью их погрузили на баржи.
— И куда отправили?
— Обычно в таких случаях вдалеке от берега или расстреливают баржу из орудий, или просто открывают кингстоны. Команда спасается на баркасах, а все остальные… — Он глубоко затянулся дымом. — Ну, «кукушка» ползет, — сказал он, прислушиваясь к нарастающему стуку колес. — Давай расставаться. Приду без опоздания…
Глава одиннадцатая
— Да, я знал, что сегодня все виды пропусков будут заменены.
— Спасибо!
— Благодарить пока не за что.
— Нет, почему. Могли бы всех нас полицаям выдать!
В кабинете Корабельникова накурено. Если бы сейчас вошел Петри, он задумался бы над тем, кто же был один из его ближайших помощников все эти месяцы. Но начальник порта с самого раннего утра ходит по причалам, держа в руках карту, и решает какие-то сверхсекретные вопросы с командиром саперного отряда.
— Вы курите поменьше, — проговорил Корабельников, поднялся и, подойдя к окну, приоткрыл раму.
— Сигнализируете?
Корабельников в бешенстве обернулся. Когда его захлестывала злость, он становился словно невменяемым. Глаза его белели, и в такие минуты он мог натворить бед. Но сейчас он все же держал себя в руках.
— Знаете что? Вы провокатор!
— Я? Похоже?
— Да!.. Признаться, когда я застал вас здесь, решил, что это штучки гестапо.
— Зачем гестапо старые пропуска?
— Дело не в пропусках, а в том, как я себя поведу.
— Значит, я смахиваю на предателя?
— Я видел предателей, похожих на священников. Они посылали на смерть с благостными улыбками… Признаюсь, я всю ночь ждал, что за мной приедут.
Бирюков помял сигарету и мотнул головой.
— Ну, если откровенно, то эту ночь я тоже не спал…
Впервые они взглянули друг на друга без вражды.
— Действительно, я много накурил, — сказал Бирюков. — Вы уж извините!.. Конечно, когда на платанах люди висят, трудно сразу поверить…
Корабельников испытующе взглянул ему в глаза.
— Наконец-то, — проговорил он, — наконец-то мы прорвались друг к другу… Можем разговаривать… А хотите вы поверить мне еще больше?.. Вы, конечно, поняли, что порт готовят к взрыву?
— Давно понял!
— И все же вы всего не знаете. Замысел гораздо более ужасен, чем можно предполагать… В шурфы будет заложено около трехсот тысяч килограммов тола. Взрыв такой огромной массы динамита не только уничтожит порт, но и вызовет колебания почвы. Одни здания на Приморском бульваре рухнут, другие провалятся в обрушившиеся катакомбы. Будет уничтожена и Потемкинская лестница, и памятник Дюку, мы больше уже не войдем в Оперный театр… Вот что ожидает наш город!..
— Что же вы предлагаете?
— Этому надо помешать!
Бирюков долго молчал. Молчал и Корабельников. Было слышно, как вдали проехали машины. Кто-то, очевидно на причале, командовал лающим голосом. На рейде прогудел сиплый гудок. За окном порт продолжал жить напряженно; израненный, он уже знал, какая ему уготована тяжкая участь, и все же его мускулы были напряжены до отказа. Он не сдавался!
Сколько там, в сгущающихся сумерках, единомышленников Бирюкова! Где-то его напряженно ждут…
— Ваше предложение — цена, которую вы платите за то, чтобы вас простила Советская власть?
Эти слова прозвучали негромко, но достаточно внушительно.
Корабельников подался вперед, — казалось, ему огромных трудов стоит сдержать себя, чтобы не закричать.
— А вы убеждены, Бирюков, что я виноват перед Советской властью?.. Что вы обо мне знаете?
— Все, что я знаю, не за вас.
— Давайте условимся: сейчас объединим наши усилия. А в день освобождения я сам найду тех, от кого зависит решить мою судьбу.
— Как вы представляете наше сотрудничество? Можете вы указать место, откуда будет произведен взрыв?
— Нет. Это держится в строжайшей тайне… Петри даже близко не подпускает меня к своей карте порта.
— Так что же остается?
— Мы должны рвать провода, которые соединяют шурфы.
— Когда?
— В ночь эвакуации. Когда начнут уходить последние корабли.
— Вы, конечно, уйдете с последним?
— Бирюков!.. Я уже вам сказал, я останусь…
— Но ведь порт будет охраняться?
— Да, и еще сильнее… Я об этом подумал. Когда станет ясно, что кризис наступил и остаются считанные часы, я вручу вам надежные бланки с самыми последними отметками. Сколько вам надо?
Вопрос снова всколыхнул, казалось, уже угасшее недоверие. А что, если все, что Корабельников говорил, не что иное, как камуфляж, а подлинная цель — узнать состав группы и разгромить, чтобы никто не помешал осуществить то самое злодеяние, о котором он рассказал? И его откровенность — тщательно продуманная игра гестаповца, убежденного, что последний выстрел за ним.
— Это я скажу вам позднее, — сказал он, подымаясь с места.
— Хорошо! — с сухой деловитостью согласился Корабельников. — Давайте условимся: связь будем держать через Тоню.
Он проводил Бирюкова до двери.
— Сейчас не до психологии, — сказал он, кладя руку на дверную скобу, — но, если доживем до спокойного часа, я расскажу вам, как Тоня невольно помогла мне разобраться в обстановке… Ну, идите!..
Когда через несколько минут Тоня зашла к нему с пачкой документов, Корабельников поднял на нее свои желтоватые, под тяжело набрякшими веками глаза и коротко сказал:
— Мария Семеновна уволилась. Будешь моей секретаршей… Без разрешения не отлучайся.
Глава двенадцатая
Скорее бы кончился этот длинный день! Ему как будто не будет конца. Но то, что делается в порту, уже нельзя назвать даже неразберихой — это самый настоящий хаос. Где прославленные немецкие порядок и аккуратность? Бегут по улицам Одессы, по дорогам порта — скорее, скорее вверх по трапу, чтобы почувствовать под своими ногами твердь спасительной палубы. Но впереди — открытое море! И какие опасности еще ждут, известно лишь господу богу.
Сегодня восьмое апреля. Поток отходящих воинских частей нарастает. Уже все баржи, которые могут держаться на воде, взяты на буксир. Уже бросается на берегу груз, который несколько дней назад наверняка был бы запрятан в трюм. Каждый квадратный сантиметр на учете. Корабли снимаются с якоря, набитые людьми до отказа, как трамваи в часы «пик».
Тоня не могла найти и половины адресатов, которым следовало вручить пакеты с распоряжениями. Одни, улучив для себя выгодный момент, уже попрощались с Одессой, другие метались с одного места на другое, стараясь навести порядок, и застать их где-нибудь в определенном пункте не было никакой возможности.
Что ж, значит, уже недалек день, когда она предстанет перед Савицким!..
Теперь она встречается с радисткой рано утром и вечером, после работы. Если ее что-то задерживает, она оставляет донесение в «почтовом ящике». Для большего удобства ящик устроен в одном из подъездов в конце Пушкинской, под лестницей, где Тоня нашла незаметное для постороннего взгляда углубление.
Уже донеслись до нее первые значительные отзвуки ее работы — везде на причалах говорят о том, что два транспорта пущены ко дну советскими бомбардировщиками.
Вечернюю сводку нужно оставить в ящике до шести вечера — радистка уже высказала ей свое недовольство: добираться на десятую станцию пешком — не близкий и опасный путь, трамваи начали ходить с перебоями, много патрулей, документы проверяют.
Тоня свернула на дорожку, в сторону управления порта, как вдруг заметила между большими станинами каких-то ржавеющих машин сутуловатую фигуру Корабельникова. Странно! Он всегда избегал закоулков, где могли возникнуть опасные встречи, а на этот раз избрал не самый лучший для себя путь. Но что это? Он как будто прячется и в то же время непрерывно проглядывает все подходы к зданию. Ну, пусть. Она не будет вмешиваться в его дела, а обойдет стороной.
Наверно, в приемной уже шумят немецкие офицеры, ожидая, когда им укажут точное время и место погрузки. К тому моменту, когда Корабельников вернется, она сумеет навести относительный порядок. Обычно на офицеров производит большое впечатление, что русская девушка безукоризненно говорит на их родном языке.
Она свернула левее, устремилась к уже виднеющемуся входу в здание, как вдруг услышала за своей спиной быстрые шаги и приглушенный знакомый голос:
— Тоня!.. Остановись!.. Не смей туда ходить!
Она обернулась. Корабельников стоял в тени большого железного барабана от камнедробилки.
— Поди сюда!..
Тоня приблизилась, чувствуя, как в груди тяжелым грузом начала давить тревога. Главное заключалось не в том, чтобы казаться смелой, а в том, чтобы сохранить самообладание и в критической ситуации не совершить ошибки, которая может стать для нее роковой.
— Петр Петрович, я уже возвращаюсь!.. Вы знаете, что на причалах творится… Говорят, что Бауэр еще утром сел на корабль, а Вольф…
— Чего кричишь? Замолчи сейчас же! Иди поближе! — Его глаза, и без того запавшие, казалось, провалились еще глубже; руки все время находились в движении, словно он искал опору и никак не мог найти. — Тебе нельзя возвращаться в управление… За тобой пришли.
— Кто?
— Гестаповцы. Ждут уже целый час.
— Что случилось?
— Разве ты не знаешь? Вчера ночью на Тираспольском шоссе, в районе катакомб, разыгралось целое сражение. Много солдат убито. В городе начались аресты…
Тоня молчала.
Все понятно!.. Дауме выбрал удобный момент, чтобы разделаться с нею. Возможно, ему все же удалось выяснить, что Фолькенеца в катакомбах нет.
— Мне надо уходить из порта!
— Нет, это опасно. — Корабельников огляделся вокруг. — Тебе нельзя нигде показываться. — Он заглянул внутрь барабана. — Вот что, залезай сюда. Когда стемнеет, я за тобой приду и переведу в более удобное место… Ну, быстро! — строго прикрикнул он, и Тоня невольно подчинилась его приказу.