— Тебе какое дело? — брызжа слюной, прошипел вконец разошедшийся собеседник. — Сколько она тебе заплатила? — он выпрямился. Слегка покачиваясь, уставился на Андрея.
— Проспись. Поговорим утром.
Андрей развернулся и направился к столику, где в напряжении сидели Вячеслав и Настя. Во взгляде здоровяка явственно читалось желание угомонить крикливого алкаша.
— Не смей поворачиваться ко мне спиной, урод! Мы еще не закончили!
Андрей услышал грохот, резко обернулся. Их глаза встретились. На бледном лице Константина Ивановича выступили синюшные пятна, лоб покрылся испариной. Он стоял, сжимая кулаки перед собой. Искусанные губы двигались, не издавая ни звука.
— Не делай того, о чем потом пожалеешь, — проговорил медленно и раздельно Андрей. — В тебе говорит она, — он указал на бутылку водки, лежащую на столе неудавшегося собеседника.
— Ты действительно так думаешь? — хихикнул тот, но в его глазах не отразилось и намека на веселье.
— Да.
— Ты сделаешь всем большую услугу, если поскорее сдохнешь. Ей, — он указал на девушку, застывшую за барной стойкой. — Им, — кивок на примолкших посетителей. — Всем! Хочешь выбраться отсюда?
— Хочу.
— Выпусти себе кишки – это самый быстрый способ. Он решит все проблемы.
— Воздержусь, пожалуй, — поморщился Андрей.
— Как знаешь, — собеседник снова хихикнул, отступил на шаг. Его руки опустились. Ладони била мелкая дрожь. С поросшего густой щетиной подбородка стекала нитка слюны.
Андрей покачал головой. Беседы не получилось. Константин Иванович пребывал явно не в себе. Успел допиться до белой горячки? Такой и наутро вряд ли будет способен адекватно воспринимать разговор. Тем более, наверняка сейчас же вернется к дальнейшему распитию.
— Хрен с тобой. Хочешь бухать дальше – вперед. Только в бутылке правды и спасения нет.
Пьяный собеседник сплюнул себе под ноги, утерся рукавом. Несколько секунд он словно соображал, как поступить дальше, но, в конце концов, отвернулся обратно к своему столику, тяжело осел на скамью. Дрожащая рука потянулась к бутылке.
— Отлично поговорили, — усмехнулся Вячеслав, когда Андрей уселся напротив него. — Вообще этот говнюк явно напрашивается на совсем другое обращение. Видно же – привык говорить свысока. Даже сейчас, когда оказался в глубокой заднице.
— В той же, что и мы, — сказал Андрей, ковыряясь вилкой в зеленом салате с оливками. Есть расхотелось.
— Ты меня с ним не ровняй, — с нажимом произнес здоровяк. — Я таких, как он, терпеть не могу. Свиньи они. Хотя даже свиней обижать не хочется.
— Вяч, чего ты разошелся? — с удивлением в голосе спросила Настя. — Сам же слышал – запутался человек в себе.
— Он в своих мозгах запутался! Если там, в башке, еще что‑то осталось. Какую‑то чушь нес! Ладно, плевать на него. Пусть делает, что хочет, лишь бы не вонял.
— О, а вот и он. Наш друг куда‑то намылился, — проговорил Вячеслав, следя взглядом за кем‑то за спиной Андрея. И снова отвратительный смрад накрыл троицу. Настя даже зажмурилась, прикрыла ладонью нос и рот.
Мимо неровной, но быстрой походкой прошествовал Константин Иванович. В руке он сжимал бутылку водки. Не проронив ни слова, смотря четко перед собой, покинул зал.
— Слушай, Вяч, — Андрей протяжно выдохнул, нахмурился. — А вчерашняя девчонка, ты ее телефончик не взял случайно?
— Зачем? — пожал плечами здоровяк. — Покувыркались – и разбежались. Все по–честному.
— Не хочешь еще разок к ней в гости заскочить?
— Да можно… Подожди, к чему ты это?
— Вы же немного сблизились, так? — усмехнулся Андрей. — А со знакомым человеком говорить проще. Расспросить о чертовщине, что вокруг нас творится. Или вокруг города.
— Это мысль, — кивнул Вячеслав.
— У нее интернет есть? — оживилась Настя.
— Откуда я знаю? Не за компом посидеть ходил.
— Так узнай, — девушка спокойно смотрела на мужчину, а тот выглядел так, будто должен вот–вот зайти в клетку с минотавром.
— Ладно. Все равно ночевать здесь придется. Так хоть кто‑то постель согреет.
Настя поморщилась, но от комментариев удержалась.
Входная дверь распахнулась с такой силой, что врезалась в стену. Колокольчик, висящий над ней, сорвало с тонкой веревки, бросило на пол.
Вячеслав резко обернулся, Андрей привстал над лавкой.
В зал ворвался Константин Иванович. Дышал он громко, с присвистом. В глазах пылают огни безумия, на губах застыла радостная улыбка. Пьяница, который совсем недавно еле ворочал языком, будто протрезвел.
— Ну, тварь… – Вячеслав развернулся на лавке.
— Стой! — окликнул его Андрей.
Бензин. По залу поплыл отчетливый запах бензина.
— Он… – голос Насти дрогнул.
Константин Иванович был мокр. С ног до головы. Прозрачные струйки стекали с его волос и одежды, скапливались у ног цветной лужей. В одной руке он держал зажженную зажигалку, второй видно не было.
— Ты это что удумал?! — крикнул Вячеслав.
Пьяный резко развернулся. Андрей успел увидеть, что тот зажимает в руке. Увидеть успел, а вот увернуться – нет. Удивительно, с какой скоростью человек, недостаточно уверенно стоящий на ногах, способен метнуть снаряд. Он метнул бутылку. Андрей дернулся, но оттого лишь потерял равновесие. В голову врезалось с такой силой, что его опрокинуло. Уже падая в фонтане стеклянных брызг, он услышал пронзительный визг Насти, ругань Вячеслава. Что‑то вспыхнуло – и перед глазами потемнело. А еще через мгновение затылок врезался во что‑то твердое.
Сознания он не потерял. По крайней мере, потерял не сразу. Некоторое время до него доносились сильно приглушенные звуки. Кто‑то кричал, кто‑то пробегал мимо. Вроде бы что‑то шумело. Настойчиво, точно завывающий в зимнюю стужу ветер. Но холода нет. Тело онемело, не слушалось. Андрей понимал, что надо встать, надо хотя бы открыть глаза, но мысли беспомощно разбивались о заслон, внезапно возникший в сознании. Темная тягучая пелена сковывала движения, липкой патокой заливала извилины.
Его приподняли, куда‑то понесли. Андрей чувствовал горький запах. Он оплетал мягкими кольцами, уплывал куда‑то в темноту. Запах – единственное ощущение, которое казалось реальным, в которое можно верить. Где‑то глубоко внутри тела родился нарастающий зуд. Он распространялся по венам, дергал за нервные окончания. Странно, вроде как хочешь чихнуть, но не можешь. Вот только желание не проходит – оно множится, ширится, набухает до боли и в без того гудящей голове.
В затылке пульсирует… нет, не боль. Просто очень тяжело. И эта тяжесть кажется живой, точно к голове присосалась огромная пиявка, выкачивающая из него кровь. Или мозг. Что‑то теплое стекает по лицу, струится за шиворот.
Что происходит?
Андрей поднес руку к голове. Пальцы коснулись чего‑то липкого.
Тяжело. Сидящая на затылке тварь явно растет. Скинуть ее! Освободиться от гнета! От внушенного себе омерзения по спине побежали мурашки. Все еще не видя ничего вокруг, Андрей завалился набок, остервенело затряс головой, руками попытался сорвать с себя кровососущую тварь.
Твари не оказалось. Но и тяжесть не исчезла. Стало только хуже. Густая темнота закружилась, толкнулась изнутри рвотным позывом.
Андрей попытался собрать осколки мыслей в одно целое.
Его что‑то ударило. Сильно и неожиданно. Была вспышка, а потом он выключился. Или не выключился? Вспышка… Огонь… Запах дыма… Да, дым! Пахнет дымом! Этого еще не хватало.
Он протер глаза. С трудом проморгался. Ощущение такое, будто под веки насыпали пепла. Картинка возвращалась медленно. Кромешная темнота сменилась размытыми оранжевыми пятнами.
— Есть кто живой? — прохрипел он, с трудом ворочая неожиданно огромным языком.
Живые были, но почему‑то не отзывались. Рядом кто‑то шебуршался, слышались невнятные слова, тяжелое дыхание.
— Эй! Кто‑нибудь, — Андрей закашлялся, пытаясь исторгнуть из себя склизкие комья пыли, которые, как ему казалось, облепили дыхательные пути и уже заволакивали легкие.
Мимо кто‑то прошел. Возможно, даже переступил через него.
— Помогите, — прошептал Андрей. Во рту стоял все тот же горький привкус.
Неожиданно тихие невнятные звуки разорвал душераздирающий вопль. Кричал мужчина. Кричал отчаянно, срывая голос, раздирая глотку в клочья.
От услышанного Андрея буквально физически вмяло в пол. Он застыл, перестал дышать, а в ушах все продолжали тянуться отголоски безумного вопля. Они ввинчивались в череп, полосовали барабанные перепонки, вгрызались в мозг, наполняя его паникой.
Мимо снова кто‑то прошел. По ноге ударило чем‑то тяжелым. Андрей вздрогнул. Внутри все оборвалось. Он лежал, не шелохнувшись, ожидая повторения вопля, но крик угас окончательно. Только где‑то в стороне, на самой периферии слышимости, ощущалась натужная возня.
Андрей попытался подняться, но руки предательски подгибались, ладони скользили по чему‑то шершавому, но рыхлому.
— Он живой? — вдруг спросил женский голос. Мягкий и приятный.
— Я же проверял… – голос мужской. Удивленный и немного раздраженный.
— Сам посмотри. Шевелится.
— Жук навозный… – короткие смешки. — Смотри, как барахтается.
Андрей напряг зрение, но оранжевые пятна не желали фокусироваться, а больше он ничего не видел. Отвратительное ощущение, полная беспомощность. Конечно, говорившие могут входить в бригаду пожарных или медиков, прибывших в мотель. Но вот тон, которым они обсуждали его, очень не нравился Андрею.
— Теперь моя очередь играть… – говорящая аж задохнулась.
— Ты их слишком быстро ломаешь, — наставительно проговорил мужчина. — Откуда в тебе столько нетерпения?
— Ну пожалуйста, — взмолилась женщина. — Обещаю оставить и тебе кусочек.
Андрей сглотнул. Начал отползать, но почти сразу уперся спиной в какую‑то преграду. Он слеп, как крот, а кто‑то стоит и обсуждает его, словно он скотина, предназначенная на убой.
— Ты должна мне, — снова заговорил мужчина. — Хочу тебя. Прямо сейчас.
Послышался смех, звуки борьбы, потом отрывистый женский возглас.
— Видишь, я уже мокрая, — ее дыхание сбилось. Слова звучали отрывисто.
— Иди ко мне.
— Сначала игра.
— Ладно, он твой! — последние слова мужчина уже не проговорил – прорычал.
Андрей яростно тер глаза одной рукой, а вторую выставил перед собой. Зрение возвращалось, но слишком медленно.
— Бедненький. Ничего не видишь?
Женщина засмеялась. Ее тень мелькала перед глазами, на время заслоняла оранжевые пятна.
— Страшно, наверное?
Андрей стиснул зубы. Собственное сердце остервенело билось в груди, оглушало. Шаги совсем рядом. Что‑то скрипит под подошвами, выдает движение.
Размытый рывок – по щеке что‑то скользнуло. Андрей отмахнулся, но рука лишь вспорола воздух. Боль с запозданием резанула сознание, потекла каплями крови из рассеченной щеки.
— Он забавный! — засмеялась женщина. — Нет, ну посмотри. Не то, что тот бука…
— Хочешь его?
— А можно?
— Ты же знаешь, ради тебя…
— Я знала, что ты самый лучший! — воскликнула женщина. — Хочу его. Очень.
Что‑то звякнуло. Словно провели друг по другу длинными клинками.
— Только не торопись, как в прошлый раз, — сказал мужчина.
— Помню–помню… – осторожные шаги движутся по дуге, обходят. Мягкие, точно у кошки. — Ты его подержишь?
— Конечно, любовь моя.
Андрей напрягся, ожидая нападения. Эти двое, кем бы они ни были, казались ему сосредоточением опасности. Мысли о возможном пожаре отошли на второй план.
Где все?! Где Настя, где ворчливый здоровяк? Сколько прошло времени с того момента, как он получил бутылкой по голове?
В него кто‑то врезался. Цепкие пальцы обхватили за плечи, с легкостью оторвали от пола. Спины коснулось не то дуновение ветра, не то легкое поглаживание. Однако через секунду Андрей изогнулся, застонал. Его полосовали, словно издохшую тушу. Но в то же время боль долгожданным светом вспыхнула в слепых глазах. Тьма дрогнула, на мгновение набухла, точно не желала отступать, а потом начала съеживаться, бледнеть.
— Я войду в тебя так глубоко, что ты задохнешься… – послышался над ухом женский шепот. — Захлебнешься своей блевотиной.
В нос Андрею ударил густой запах пота и немытых тел. Щеки коснулись холодные липкие пальцы. Двигаясь по коже, они будто оставляли за собой морозный след, глубоко въедающийся в плоть.
Тени обретали очертания. Вот только рассмотреть их подробнее Андрей не успел. Костлявая рука перехватила его за горло, приподняла еще выше, а потом просто впечатала в пол. Что‑то хрустнуло, воздух из легких вырвался сдавленным хрипом, в глазах снова потемнело. На его живот кто‑то уселся. Руки дернули, завели за голову.
— Возвращайся, милый, — сквозь звон в ушах донесся женский голос. — Ты нужен мне здесь. Не уходи. Не сейчас. Я сама отпущу тебя, — она засмеялась.
Андрей судорожно хватал воздух ртом. Сил не осталось даже на то, чтобы попытаться сопротивляться. В горле першило, а в грудь словно вбили кол.
— Ты знаешь, что такое боль? — спросила женщина.
Ее холодные пальцы легли на его щеку – повернули голову из стороны в сторону.
— Знаешь?
Он попытался ответить. Пока есть диалог, у него остается шанс усыпить их бдительность, а значит – спастись. Но как говорить, когда язык – неповоротливый кусок разбухшей плоти?
От нее воняло, словно от помойной кучи. Ее липкое прикосновение – касание гнилого мяса, кишащего плотоядными паразитами.
— Уверена, ты недооцениваешь значимость боли, — продолжила женщина. — Они все недооценивали. А зря. Мы показали ее истинное значение. Всем показали… Правда, любимый?
— И покажем снова. Уже другим, — подтвердил мужчина. — Ведь нам так сложно отказать…
Они засмеялись.
Андрей почувствовал, как что‑то острое уперлось ему под подбородок. Шило или гвоздь?.. Пришлось запрокинуть голову. Он приоткрыл глаза. Темная муть все еще клубилась, но опадала, съеживалась.
— Вот так… – подбодрила его женщина. Ее рука легла ему на промежность, пальцы несильно сжались.
Ее лицо нависло над ним.
Андрей дернулся, но сил все еще отчаянно мало. На нем сидела не женщина – нет. Оживший мертвец! Тварь из закрытого дома для умалишенных! Плод ночных кошмаров! А возможно, все разом, собранное в одном изуродованном теле.
У нее не было губ. Совсем. Их срезали когда‑то давно – раны успели зарасти и зарубцеваться. Желтоватые подпиленные зубы выглядят клыками хищника–людоеда. Разноцветные глаза смотрят с интересом и… вожделением? Один нездорово желтый, словно у больного желтухой, и другой, непроглядно черный – не поймешь, живой ли? На бледной, масляно поблескивающей коже, с отчетливыми красными прожилками, множатся порезы и шрамы. Некоторые совсем старые и уже превратились в белесые росчерки. Другие свежие, несколько даже кровоточат. Темные волосы до плеч, запачканы чем‑то влажным и вязким.
— Я тебе не нравлюсь? — брови на исковерканном лице поползли вверх. — Не нравлюсь?
В подбородок сильнее впилась острая игла.
— Отвечай!
— Нравишься… – процедил Андрей, чувствуя, как в глотку ввинчивается боль.
— Я знала… – наверное, она улыбалась. Вокруг глаз появились небольшие морщинки, но ощеренный рот навевал мысли о кладбищенских трупоедах, тварях, промышляющих человечиной. Кроме того – из него воняло, точно из выгребной ямы. Женщина… искалеченная тварь гнила изнутри. Гнила заживо.
— Поцелуй меня, — проговорила она.
Сквозь ряд зубов–игл показался раздвоенный язык.
Ее лицо приблизилось. От смрадного дыхания у Андрея заслезились глаза.
— Не плачь. Слезам еще не время.
На Андрея накатила волна злости. Эта дохлая, изувечившая себя тварь (отчего‑то он был уверен, что ужасные раны нанесены если не самостоятельно, то с согласия безумной женщины) ведет себя полноправной хозяйкой.
Ее язык казался парой слизней, тянущих свои головы к потенциальной добыче. И эти слизни коснулись его губ. Андрей лежал, превратившись в камень. Сорваться сейчас – обречь себя на поражение. Ждать, еще ждать. Кровь уже разливается по телу, несет с собой боль оживающих мышц. Спину ломит, а несчастная голова похожа на гудящее ведро.