- Кирилл знал? – негромко и очень ровно спросил папа, все так же не глядя на меня.
- Думаю, догадывался. – Ложь далась не сразу, сорвалась ровно с онемевших губ.
- Значит знал. С ним отдельно поговорю, как объявится. Сучонок струсил, трубку не берет и в блядюшниках его нет… Хотел ему «Радон» отдать, ага, как же… - Папа тяжело вздохнул и прикрыл глаза, убито покачав голов и едва слышно произнес то, что болезненным ударом хлыста ударило по мне. По сердцу, по душе, по кипящему от страха разуму, - господи, неужели у меня вообще нет адекватных детей…
- Папа… - почему-то хотелось зареветь. Я вжалась в дверь, напряженно глядя в его профиль.
- Щенок выдвинул условия, Ксюша. Хочешь, я тебе их озвучу? – и тут он посмотрел на меня.
Это тот самый взгляд. Взгляд, которого я так боялась. Разочарование.
- Па.. – хрипло прошептала я.
- Все очень просто: либо я даю добро на вывод тебя из учредителей, так сказать, отдаю ему и тебя и чертов «Тримекс», либо он сообщает антимонопольной всю схему распила и у вас обоих летят головы, ты же гендир, а он тебе продавал, а я так, в сторонке стоял, смотрел. И так же останусь и буду смотреть, когда вас антимонопольная свежевать будет. Если тебя и «Тримекс» ему не отдам. Не подскажешь, что мне выбрать? Я с тобой никогда не советовался, вот настал тот самый момент. Так что мне делать, Ксюш? Отдать шакалу мою дочь и весь рынок, или наблюдать, как он сядет и потянет тебя за собой? Вот думаю-думаю, никак придумать не могу. Есть соображения на этот счет?
- Пап… - я отвела взгляд, прикусив губу и стараясь прервать нарастающий шок. Он не мог это предложить. Не в такой формулировке. Он бы не стал. Это не он. Продолжила жалко и несмело, - ты уверен, что…
- Ах да, мы же тут доказательства всегда требуем. Видео, аудио, да? – Меня заморозило от легкого эха злости в его голосе. - Я не поверил, Ксюша. Я ему не поверил, когда он заявился. Когда ушел, запросил данные с твоего и его телефона. Записи разговоров, сообщений, фото. Видео. Знаешь же, да? Что данные, даже удаленные, при определенной сноровке и связях можно получить, даже если они удалены. – Папа глубоко вдохнул и выдохнул. - Диктофон включил после первой же его фразы: «война окончена, переговоров не будет, слушай мои условия». О, как. Дай, думаю, запишу шакалью волю, потом посмеюсь хоть. Он рассчитывал на то, что ты мне не поверишь, когда я тебя дерну на разговор. И расчет хорош – ты бы и не поверила, что бы я тебе не сказал, сейчас я в этом твердо убежден. Он тебе какую сказочку рассказал? Что пришел ко мне и заявил, отдавай, мол, свою дочурку у меня с ней любовь, да? Про «Тримекс» и угрозу тебя посадить он умолчал, верно? И ты бы мне не поверила, ты же влюблена. В очень продуманного расчетливого шакала. Только он погорел на том, на чем ты погорела перед ним. На записи. Хочешь послушать?
- Хочу.
Произнесла не я. Произнесло то, что село на трон моего разума, пока мою душу сжигало в стыде, отчаянии и неверии. Пока пыталась пробиться наивная бабская надежда, вера, что такое исключено. По крайней мере, именно в той формулировке, которую произнес папа. Но надежда была казнена.
Папа включил запись. И голос Ромки я сначала не узнала. Я очень давно не слышала этого льда, высокомерия, леденящей иронии. Но это был он. Каждое слово его. Каждое слово требования и угрозы, если отец воспротивится. Если не отдаст ему «Тримекс» - это основа. Это ебучая основа в том пиздецовом разговоре. Про меня было сказано мало. Очень мало. «Выведи ее из «Тримекса», для начала, Егор Иванович». И это все. А дальше сплошные переговоры о процентах, долях, исходах. А нет, еще был аргумент с моим упоминанием. Длинный и очень красивый, суть которого действительно в том, что я сяду. Если Лисовский не получит того, чего хочет.
Какой-то нереальный пиздец. Я даже не поняла сначала, почему кожу лица холодит. Зависла, когда прозвучал хлопок двери и все стихло, потом запись оборвалась. Оборвалась, как и все внутри. Окончательно. Все встало на места. Чего можно было ждать от человека с таким уровнем интеллекта, позволяющим играть на равных с матерыми зверями? Играть и обыгрывать? Там все методы хороши… Нет, я не дура, я верила, что у него были чувства. Правда, верила. А еще верила в то, что он вожак своего прайда. Идеальной стаи, и Лисовский был бы не Лисовский, если бы… как он там выразился в тот день? В тот самый день, когда я впервые была на переговорах «Легроима» и «Радона»… Я бежала за ним потом, после переговоров. И он сказал мне тогда, на парковке одну очень емкую фразу – «судьба интересно поворачивается иногда, моя задача обыграть эти повороты себе на пользу». Нет, он любит меня, я твердо это знаю. Но и поиметь с этого он тоже хочет. И поиметь нехуево, судя по словам Кира. По словам моего брата, расписавшего мне, ебанутой наивной овце, что на самом деле происходит...
Странное дело – я рассмеялась. Кратко и хрипло. И ничего не почувствовала. И больше я ничего не хотела чувствовать. Ничего и никогда.
- Пап, отвезешь меня домой? – Очень ровно и спокойно спросила я, глядя в окно, за которым снова тихо падал снег.
- Ключи…
- Нет, не ко мне в квартиру. Домой. Можно я сегодня переночую дома, пап? – мой голос дрогнул и сорвался, лицо скривилось, и я уткнулась взглядом себе в колени. – Можно?
Папа порывисто выдохнул, пересел ближе. Просительно коснулся локтя. Мой папа, которого я предала. Раз за разом это делала. Просительно коснулся моего локтя. И не смело притянул мое дрожащее тело к себе.
- Сначала думал голову тебе открутить. Потом ему. Затем до меня дошло… что вина в этом всем только моя. Так что… так что прости меня, Ксюш. Пожалуйста, прости меня. Я виноват. Так виноват перед тобой… - его голос тоже дрогнул, и мне стало… хуево. Нет, не снова. На этот раз до того самого предела, который я еще не достигала.
Предала. Я его предала. Кира предала. И папа имел бы полное право открутить мне голову за это, сослать в Европу куда-нибудь подальше, перестать разговаривать, перестать вообще всё… а вместо этого он прижимает мою голову к своему плечу и снова это чувство… как в тот страшный день, когда он в свой день рождения плакал и просил нас с Киром его простить, что он во всем виноват. Я его предала, а он говорит, что он в этом виноват… Папа… Господи, прости меня пожалуйста…
- Пап, как с этим быть?
- Как?.. Не знаю до сих пор, честно. Жить надо с этим, дочка, с этим придется жить. Разочаровываться в людях всегда тяжело, я знаю. Не первое твое разочарование в людях… Ксюш, это страшно прозвучит, но скорее всего не последнее. Только легче с каждым разом не будет, просто жить как-то надо с этим.
- Нет я… про «Тримекс».. как с «Тримексом» решить, если…
- Давай подумаем об этом позже. – Папа вытер мои слезы чуть дрожащими пальцами. – Да? Домой же едем. Ну их нахер все эти проблемы на сегодня. - Папа приоткрыл окно и позвал водителя, - Дима! Поехали.
Папа сидел рядом со мной. Почему-то вспомнился момент из детства. Я всегда очень боялась стоматологов. Ходила только с папой. Он не отпускал мою ладонь и только это помогало подавить у меня желание разрыдаться и уговорить папу ехать домой. Еще говорил… «ты же моя дочка, принцесса. Мы же ничего не боимся, так?». Так. Не боимся, пап. И я твоя дочка.
За окном проносился город, ветер метал поземку по пустому шоссе, папа держал меня за руку. А я... я ехала домой.
Глава 13
В принципе, все последовавшее далее, следовало ожидать.
Я приехала домой. Дома и стены помогают. Да. Только не в моем случае. Я сидела в своей комнате и тупо пялилась в окно. Телефон молчал. Молчал до утра и весь следующий день. Внутри в ту ночь рухнула дурацкая бабская надежда, что Лисовский примчит на черном коне и захлебываясь слезами и соплями воспоет оду о любви ко мне с попутным пояснением, что все, что я услышала, полная дичь и у него есть оправдание. Ага, надежда на это рухнула, так и не успев родиться.
Ночь без сна. Знала, что папа тоже не спал. Слышала, как бродит по дому. У него всегда начиналась бессонница, когда он сильно переживал. Всегда. Моменты, когда это случалось можно по пальцам пересчитать. Я горько усмехнулась и подтянула колени к подбородку, чтобы положить на них чугунную голову.
Услышала, что он поднимается по лестнице и почему-то торопливо рухнула на бок, почти с головой укрываясь одеялом и притворяясь спящей. Не могла себе объяснить почему это сделала.
Скрип двери, полоска тусклого света из коридора. Его тихий неровный вздох и он неслышно затворил дверь. Пришел проведать свою принцессу. Преданный и проданный мной. Мой папа. Переживающий за меня. Подавила порыв разрыдаться. Хватит. Нарыдалась. Нужно думать.
Нет, апатии на это раз не было, хоть и Лисовский снова пробил меня на вылет. Фокус в том, что острие, прошившее меня насквозь ткнуло в мою семью и безвольно трепыхаться, нанизанная на его оружие, я не могла. Ни имела на это никакого права.
У меня было чувство стыда. Бесконечное, отравляющее чувство стыда за себя, за то, кто я такая. Как поступила. И что вообще натворила. Чувство обиды. И к утру обрела твердые очертания мотивация. Желание защитить. Искупить свою вину. Хотя бы попытаться.
Спускалась к завтраку я абсолютно спокойной. Папа так и не прилег. На кухне мельтешила тетя Наташа, папина домработница, очень обрадовавшаяся моему появлению. Она что-то говорила, весело и вежливо, я добродушно ей отвечала, скользя задумчивым взглядом по осунувшемуся лицу папы. Я знала, что это субботнее утро явит мне что-то интересное. Папа всегда был папой. Особенно сейчас.
И он не заставил себя долго ждать.
- Сегодня ночью летишь во Францию. Ты же любишь Париж. Поживешь там пару месяцев. – Сказал твердо, ровно, спокойно, скользя взглядом по новостным лентам в телефоне. – Кирилл приедет через неделю. Отдохнете.
- Не полечу. – Негромко, но твердо ответила я, глядя на тонкую границу кофе на стенке своего бокала. – И Кирилл не полетит. Мы остаемся здесь, папа.
Я не знаю, что такого было в моем голосе. Может и ничего. Прежде папа бы настаивал, начал бы ругаться, но сейчас, бросив краткий взгляд на мое непроницаемое лицо, он промолчал.
- Не звонил? – он не хотел знать. Не хотел слышать положительный ответ. Это чувствовалось. Но и не спросить не мог.
- Нет. И не станет. Он все понял. Поэтому я остаюсь.
- Ксюша…
- Папа, я остаюсь. – Подняла на него взгляд, посмотрела твердо и уверенно. Не трудно. За прошедшую ночь это родилось, осталось и крепло с каждой секундой. – Я не поеду. Больше я тебя не предам.
Папа отвел взгляд, досадно поведя уголком губ. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Отчасти потому что подошла тетя Наташа и поставила на стол тарелку с ароматными сырниками, а когда она удалилась, между нами уже все было решено. Парадокс чувства вины и хрупкое подобие спокойствия витали в напряженном воздухе. И, наконец, это переродилось в согревающие ощущение доверия.
- Кирилл не объявился? – негромко спросил папа, снова не поднимая взгляда от экрана.
- Я думаю, он бухает. Он тяжело все воспринял, пап. Не наседай. За несколько часов до тебя приехал и все рассказал, я не поверила. Он тяжело воспринял мое… предательство. – Прозвучало как-то отрешенно. Я смотрела за стекло веранды в столовой, на тихо кружащие снежинки и чувствовала боль, текущую по венам и достигающую сердца, заставляя его стыдливо замереть. – Пожалуйста, не наседай на него. Он ни в чем вообще не виноват. Ни в чем. Пострадал только от того, что… я.
Папа едва слышно прерывисто вздохнул и у меня снова болезненно сжалось сердце, но я не отводила взгляда от веранды, думая, что если замечу хоть что-то в его лице, я потеряю все. Разревусь как жалкая девочка. Я больше не принцесса.
- Ксюша, прошу. Я так редко это делаю. Все приказы и приказы… Прошу тебя, уезжай. Хотя бы на месяц. Дочь…
- Позволь мне. – Едва слышно шепнула я. – Папа, я знаю, что делать. Точнее, чего мне не делать.
- Кирилл войдет в состав «Тримекса» вместо тебя и гендиром то…
- Кирилл не войдет в состав учредителей, Лисовский его сожрет. – Я все-таки перевела взгляд на отца, глядящего на меня впервые в жизни вот так. Задумчиво и оценивающе. – Я его знаю, пап. И «Тримекс» принадлежит мне. Уставная доля, должность генерального директора, а он всего лишь соучредитель. Начну чистку кадров. В Уставе нет ни слова о том, что уволить кого-то без его согласия я не могу, ночью перепроверила. Начнет возмущаться, ссылка на трудовой кодекс, а мы не при крепостном праве живет, где все от барина зависит. Поведу его ключевых фигур под сокращение по причине проведения оптимизационных процессов внутри организации. Что-то из разряда перестройки производства, или реализации новой программы, допустим, предусматривающей снижение издержек на предприятии… Я еще думаю, как это грамотно оформить, время еще есть. В понедельник объявлю его ключевым фигурам об этом, положено же за два месяца уведомлять о грядущем сокращении... «Тримекс» мой. Я хочу, чтобы это не только он понимал, но, прости папа, ты тоже. И я «Тримекс» не отдам. Разумеется, для тебя я всегда буду прозрачна, буду советоваться и предоставлять любую информацию по первому требованию, пока окончательно не стану твердо стоять на ногах. Однако… «Тримекс» мой. И я никуда не поеду.
Он усмехнулся. Горько. Невесело. Почти зло.
- Я знал, что однажды вот это в тебе увижу. Что тебе когда-нибудь надоест придуриваться и ты возьмешься за ум. Знал. Но если бы я еще знал и то, какую цену за это придется заплатить, то тогда, на этот гребанный бизнес план с твоим магазином алкоголя я бы вынес совсем другое решение, а не скрывая восторг, пихнул тебя в юридический, а потом использовал как верного маленького солдата, своего серого кардинала, знающего свое место и докладывающего обо всем. Кирилл не потянул бы «Тримекс». Он слишком самоуверен, у него полное отсутствие самокритики и понимания, что если люди умнее его, то это вовсе не вызов или оскорбление, это повод быть очень осторожным и очень внимательным. То, что есть в тебе, и то, чего так не хватает ему. Поэтому в «Тримекс» я посадил не его. Кусать тебя Лисовскому было бесполезно, на провокации не поддашься, никуда не полезешь, манипулировать тоже бесполезно, потому что мало чего понимаешь, никуда не суешься, обо всем спрашиваешь и докладываешь. Я знал, что это рано или поздно спровоцирует вот это в тебе… надеялся, что самомнение Кирилла к тому моменту успеет спуститься с небес, я произведу вашу рокировку на местах, и, наконец, увижу, как моя маленькая принцесса захотела стать королевой. И дам ей возможность. Если бы я знал, Ксюш… Ты, может быть, уже была бы королевой. Сети алкогольных напитков. – Он фыркнул и удрученно покачал головой глядя в стол невидящим взглядом.
- Королевой «Тримекса» быть однозначно лучше, пап. – Я рассмеялась. Впервые легко и свободно. Протянула руку и накрыла ладонь вздрогнувшего папы.
А внутри снова больно - Лисовский увидел это раньше. И воспользовался.
***
Кирилл завалился домой в воскресенье вечером. Ну, как завалился. Появился красиво. Я, прячась за беседкой во дворе, курила и поглядывала на темные окна, боясь, что папа, после бессонных напряжённых суток наконец уснувший в кресле перед телевизором в гостиной проснется и отправится на мои поиски.
Визг шин, звук удара и ворота покачнулись. Первая моя мысль была очень пугающей «Лисовский». Потом хлопнула дверь безвинно пострадавшего Лёхуса, послышался пьяный мат брата и я испутала просто дикий ужас, осознав что эта тварь бухой за рулем каталась.Рванула на ватных ногах к воротам. Понимая, что такой дикой ненависти к брату я очень давно не испытывала. Успела вовремя. Кирилл только плюхнулся на водительское место и еще не успел закрыть дверь, как я, злобно рыкнув, рванула его за ворот куртки, вытаскивая из машины.
- Пап, да нормально! Я почти трезв! – буркнул этот козел, когда я озверев тыкала его мордой в снег.