Здесь есть лестница и лестничная площадка. На стене напротив лестницы висит картина.
«Звездная ночь» Ван Гога.
Интересно, значит ли она что-то для него, как и для меня, или это просто картина?
Кухня маленькая, чистая, притягательная. Небольшая столовая, круглый стол с двумя стульями, один из них выдвинут, поскольку на нём недавно сидели. Стопка журналов и конвертов, связка ключей на кольце. Логан Райдер написано на конверте с адресом.
Пока я стояла на кухне, меня осенило мыслью; прежде чем могла передумать, я дотянулась до своей спины и потянула вниз застёжку платья. Моё сердце бьётся в горле. Я скинула с себя одежду, пусть валяется на полу. Бюстгальтер и трусики. Я стою голая в кухне Логана. Тут раздвижная стеклянная дверь, задний участок, высокая стена. Деревья за пределами участка, нет никаких зданий, ни души, никто меня не увидит, только если будет пролетать вертолёт над головой.
Дерзко, немного боясь и нервничая, я выхожу наружу за острыми ощущениями.
Я на улице, абсолютно голая.
Я хочу танцевать и кричать от радости, чувства свободы. Осмеливаюсь пройти ещё пол дюжины шагов, оглядываюсь, вокруг высокий забор в три с половиной метра, закрывающий весь вид, а также скрывающий всё от соседей.
И затем я слышу голос из-за забора слева от меня и стремглав лечу внутрь дома, меня трясёт от озноба. Больше не медля я иду в душ, вода слишком горячая. Там есть бутылка шампуня и кондиционера «два-в-одном» и мыло. Я улыбаюсь себе, когда намыливаю волосы и массирую кожу головы, вспоминая, как Логан заявлял, что у него нет «женских штучек».
Я долго моюсь, массируя тело. Стираю из памяти Калеба. Пытаюсь стереть давнюю мысль, слабое, почти виноватое желание, интерес, что могло бы быть, если бы Калеб остался.
Я стираю это желание, пока моя кожа не начинает саднить. Калеб не остался; меня забрали, использовали, чтобы удовлетворить какую-то потребность, а затем снова оставили одну, как всегда.
Но я не могу, как бы ни старалась, притворяться, что не было минуты, хоть мимолётной, когда глаза Калеба встретились с моим, и возник момент близости. Это произошло. Это было наяву. Я знаю, мне это не показалось. Однако, как только это произошло, Калеб раздавил его как букашку.
И это, по большей части, помогло мне ускользнуть. Я осмелилась надеяться на близость, разузнать, кто такой Калеб. Взглянуть на него как на мужчину, а не образ, хозяина, владельца. Но такая надежда была — и всегда будет, я теперь в это верю — напрасной.
Я поворачиваю ручку горячей воды, пока моя кожа не начинает гореть от жара, как будто я могу ошпарить боль.
Даже после всего, что я пережила, моя слабость от Калеба не уходит. Я боюсь его, и в то же время он мне нужен.
И я ненавижу себя за это.
Я нахожусь здесь, думаю, пытаясь избавиться от этой необходимости. Чтобы заменить её, возможно, необходимостью в ком-то другом.
Меня тянет к Логану, я загипнотизирована им, очарована, увлечена.
Он такой добрый, заботливый.
Такой тёплый.
Но под этим — стержень из льда и стали. За его глазами индиго скрывается хитрость хищника, иногда я думаю, и свирепость воина.
Я боюсь этого настолько, насколько это вселяет в меня чувство безопасности.
В конце концов я понимаю, что не могу больше задерживаться в душе. Выключив воду я нахожу толстые ржаво-красные полотенца, сложенные в аккуратной стопке под раковиной и оборачиваю одно вокруг своего разгорячённого тела. Ещё одно оборачиваю вокруг головы, чтобы туда впиталась часть воды. Мои волосы настолько густые, что без фена они будут влажным часами. Выглянув из ванной я понимаю, что всё ещё одна. Я нахожу сумку с новой одеждой у входной двери. Беру её в руку, и в этот момент дверная ручка поворачивается, дверь открывается в мою сторону, и моё сердце подскакивает к горлу.
БИПБИПБИПБИП
Лая, Коко прыгает на меня, кладёт свои мокрые лапы на мои обнажённые плечи.
Полный хаос наступает в дикий момент.
Логан отталкивает Коко, поскольку она блокирует дверной проём, и я, в свою очередь, оступаюсь назад. За Логаном дождь льёт как из ведра, сплошной стеной, отчего я совсем не вижу улицу.
Сигнализация пищит всё быстрее и быстрее, и Коко практически сидит на мне, лает, виляет хвостом, оставляя грязные следы от лап на мне и на полотенце, и её когти застревают в нём, угрожая снять его с меня. Логан перешагивает через Коко, колотит по панели сигнализации, чтобы отключить её, затем захлопывает дверь.
Я отодвигаю Коко рукой, пытаюсь встать, придерживая полотенце.
Логан промок до ниточки, его серая футболка стала прозрачной, прилипла к прессу, настолько рельефному и выточенному, как будто высеченному из камня. Она прилипла и к его худощавому торсу, к жёстким, грудным мышцам и широким плечам. Его негустые волосы, слипшиеся от дождя в клочья, прилипают к щекам и подбородку.
Дождевая вода скопилась в лужу у его ног, а его глаза, словно горячие голубые сферы, застыли на моих. Ни один из нас не двигается. Я не дышу.
Полотенце, скрывающее моё тело, свободно свисает вокруг меня, и я придерживаю его одной рукой, а другой всё ещё отбиваю грязные и буйные приветствия Коко.
— Коко, сидеть, — его голос слаб, как будто он должен вспомнить, как говорить. — Сидеть, Коко.
Собака сидит... на моих ступнях. Мокрая шерстка на моих ступнях. Она воняет мокрой псиной, резким запахом.
Я раскручиваю полотенце, завёрнутое в тюрбан на голове, и даю его Логану, который, не отрываясь от меня, опускается на колени рядом с собакой, расстёгивает поводок и тщательно, с заботой вытирает её. Лапы, длинное тело, свисающие уши, снова и снова, пока она не начинает ёрзать, чтобы освободиться.
— Иди к себе в комнату, Коко. Иди ляг, — его голос всё ещё слаб, и он продолжает смотреть на меня. Я не могу двигаться, парализованная каким-то образом горячей синевой взгляда Логана.
Коко гавкнула ещё раз, и побрела в свою комнату.
Я всё ещё прижимаюсь к холодной стене голой спиной, мне нужно одеться, но я не в состоянии.
Логан стоит передо мной, всего в нескольких дюймах, и он тоже мокрый, но теперь он такой тёплый, что кажется от него может пойти пар. Я чувствую его запах, такой же острый, как от мокрой собаки.
Он поднимает рубашку и снимает её, обнажая торс, который представляет собой скульптурное чудо из сильных и накачанных мышц. Он не мамонт-медведь и его тело совсем не похоже на те, которые я видела в таком состоянии. Логан одет только в выцветшие синие джинсы, и кажется таким высоким — роста в нём более шести футов — но он человек с чёткостью бритвы, каждая мышца выделяется будто вырезанная на его теле, поджарая и накачанная. В нём нет ничего лишнего. Все линии жёсткие. У него есть шрамы. Тонкие белые линии пересекают его левую грудь, правый бицепс и левое предплечье возле локтя. Два круглых сморщенных рубца на его правом плече, один в центральной части его мышцы, другой выше на ключице и третий внизу, под его рёбрами.
Есть татуировки, украшающие кожу на его плече, почти неразборчивое сочетание изображений на левой руке от ключицы до области чуть выше локтя, так что они могут быть скрыты, если он наденет рубашку с коротким рукавом. Я вижу хорошеньких девушек из мультфильмов, пламя и Весёлого Роджера в виде ухмыляющегося черепа, винтовки и инициалы, написанные древнеанглийским шрифтом, почти скрытые в запутанных проводах, фразы, которые я не могу разглядеть в том же шрифте. Вся путаница татуировок начинается чуть выше локтя, спроектированная так, будто она вырастает как дерево, корни которого обёртываются вокруг его бицепса, смешение образов и конструкций, образующих сундук, и ветви, растягивающиеся в скелетных пальцах по его ключице и обратно к его лопатке.
Мои пальцы чешутся, чтобы поводить по изображениям, разобраться в них, дать им имя, узнать их истории.
Его футболка шлёпается на пол с мокрым звуком. Вода течёт ручьём по его лицу, по его шее и плечам, и следует по линии его груди, через диафрагму и в чёткие углубления его живота.
— На тебе грязь, — бормочет он, его голос, как гладкая бассовая лента, скользит по мне. Его пальцы проводят по верху моей груди, по следу от грязной лапы .
— Но я была чистой, — говорю я, из-за неимения сказать чего-то получше.
— Теперь нам придётся побороться за душ.
— Иди ты. Я могу это вытереть.
Он тянется вниз между нами, берёт полотенце за уголок, поднимает и вытирает грязь.
— Ну вот, как новенькая.
Конечно, подняв полотенце, он обнажил значительную часть моей кожи, от колена до живота. Я чувствую холод и дрожу. Или, может быть, Логан заставляет меня дрожать.
Я прижимаю руку к груди, хоть немного прикрывая себя. И повторяю его действия — поднимаю угол полотенца и использую его, чтобы вытереть капли воды на его груди.
Было бы так легко просто уронить полотенце на пол. Часть меня хочет этого, чувствуя, что я достаточно смелая, чтобы рискнуть. Позволить ему увидеть меня. Позволить дотронуться до меня, кожа к коже.
Интересно, может ли он прочесть мои мысли: его рука обхватывает меня вокруг спины и прижимает к себе. Я спотыкаюсь и охотно падаю на него, прижимаясь щекой к груди. Сердце бьется, как барабан: бам-бам-бам-бам-бам-бам. Его кожа такая тёплая, гладкая, твёрдая и влажная. Моя щека прилипает к его груди, но у меня нет желания отстраниться. Мои руки лежат на его груди, ладони плотно прилегают по обе стороны моей головы. Моя левая ладонь находится на правой стороне его груди, и я чувствую там сморщенные шрамы. Пулевые раны, предполагаю я. Пальцами я касаюсь шрамов и осторожно провожу по ним.
Логан бормочет мне на ухо:
— Это было не настолько плохо, как выглядит. В основном, задело мышцы и кость.
Он берёт мою руку, опускает её вниз так, что мои пальцы касаются его раны под грудной клеткой.
— А эта почти убила меня. Вернувшись домой, мне понадобилось почти шесть месяцев, чтобы поправиться. Была задета нижняя часть лёгкого, и чуть не задела парочку важных органов.
Кто эта сумасшедшая женщина, обитающая в моём теле? Не я, точно не та, к которой я привыкла. Эта женщина, она дикая, смелая. Она обхватывает его рёбра обеими руками, чувствуя твёрдые мышцы под чувствительными, исследующими кончиками пальцев. Эта женщина, это я, это Икс? Её губы касаются его кожи. Проходя над татуировками, пересекают солнечное сплетение, целуют, целуют, целуют и касаются этих злых шрамов. Мои губы, его кожа — взрывная химия. Нежное прикосновение, просто дыхание, движение по коже, этого достаточно, чтобы возбудить меня. Чувствую, как он дрожит под моими руками, под моим ртом. Я целую каждый шрам. Не знаю почему. Каждую давно зажившую часть на его коже.
— Близкие встречи с осколками, — бормочет он. Поцелуй. Огонь оставил след на его предплечье, блестящий, слишком гладкий, словно рябь. — Слишком близко подобрался к горячему стволу винтовки, — шёпотом объясняет он, получая мой поцелуй.
Каждый раз когда мои губы касаются его кожи, он резко вдыхает, как будто мои губы его опаляют, как будто мой язык раскалён и обжигает его.
Обнаженная кожа под моими руками, твёрдые мышцы... Я зависима. Пьяна им. Я прекращаю поток поцелуев, мои губы рядом с его ключицей, просто прикасаюсь к его коже. Мои пальцы лежат на его лопатках, касаясь ярких чернил, которые я вижу с закрытыми глазами, затем мои руки скользят вниз, чтобы коснуться его талии чуть выше пояса джинсов, после этого мои ладони поднимаются вверх по его бокам, чтобы кончиками пальцев провести по рёбрам. Поэма о прикосновениях, песня поцелуев.
— Икс, ты должна остановиться, — его голос напряжённый, нервный, и слова звучат медленно от его решимости.
— Почему?
Я никогда не чувствовала такой необходимости, не испытывала такого удовольствия от прикосновений. Я наслаждаюсь тем, к чему мне позволено прикасаться, как я желаю, чтобы не было никакого руководства, никаких команд, никаких указаний. Только прикосновения, как я того хочу, чтобы губы двигались по собственному желанию, а мои маленькие руки исследовали произведение искусства.
— Сейчас неподходящее время, — он хватает мою левую руку, кладет на неё правую и убирает мои волосы от лица свободной рукой. — Если ты продолжишь в том же духе, то я обо всём забуду.
— Неподходящее место или время для чего? — когда я задаю ему этот вопрос, то смотрю ему прямо в глаза.
— Для того, что я хочу сделать с тобой, поскольку на это уйдёт много времени.
О, обещание в этих глазах, этих словах.
— Ой, — я дрожу.
— Да, — он глубоко вздыхает, как будто набираясь мужества.
Его взгляд блуждает по моему лицу, словно пытаясь запомнить. Он всё ещё удерживает меня левой рукой, а правой поднимает мой подбородок вверх, подушечкой большого пальца Логан гладит мою щеку, а потом его рука скользит по моему лбу, откидывая прядь волос.
— Чёрт возьми, — бормочет он, и целует, целует, и целует меня.
Я с трудом дышу, голова кружится, сердце готово выпрыгнуть из груди, лёгкие сжимаются, руки дрожат и сжимаются в кулаки, но я отвечаю на поцелуй.
Поцелуй. Обычный поцелуй. Прикосновение губ. И когда это происходит, наши губы такие влажные, нежные, неистовые. Наш поцелуй одновременно робкий и в то же время такой настойчивый. Руки тянутся к его столь разгорячённой коже. Так просто. И в то же время так сложно, наполнено неким тайным смыслом. Вихрь вопросов чередуется с круговоротом возможностей.
Целует ли он меня, потому что желает большего?
А я целую его, потому что тоже жажду большего?
Можем ли мы просто целоваться, познать души друг друга, измерить глубину желания, не стесняясь нашей беззащитности?
Я вырываю запястья из его хватки. Поднимаю руки и обвиваю ими его сильную шею, цепляюсь за него. Прижимаюсь к нему. Мы останавливаемся, чтобы набрать полные лёгкие воздуха, но наши губы продолжают касаться друг друга, но не впиваются, мы задыхаемся, наши глаза открыты и наши взгляды скрещены, мы стоим так близко друг к другу, что черты наших лиц невозможно чётко рассмотреть. Его глаза голубые, как самый глубокий океан, цвета ночи, когда только наступают сумерки после захода солнца и звёзды ещё не пронизывают небо. Его руки опускаются на мою талию, на кожу — всё, чего касаются его руки — это голая кожа, потому что я обнажена, беззастенчива и голодна.
Пол уходит из-под ног, и я обхватывают его бёдра ногами. Его горячий упругий живот касается моей разгорячённой киски. Он поворачивается, прижимает меня к окну. Его руки обхватывают мои обнажённы ягодицы, легко удерживая меня, язык Логана проникает в мой рот, крадёт мой здравый смысл и дыхание, крадёт мою волю и желание ничего не знать, кроме этого, кроме его поцелуя, кроме этого мгновения.
Я обхватываю ладонями его лицо, его кожа колется из-за щетины. Я уверенна в его упорстве. Сдаюсь ему. Теряюсь. Всё может случиться, и я хочу этого, если это будет с Логаном Райдером.
И я не знаю почему.
Я просто знаю, что у него есть некая скрытая власть надо мной, которой я не могу сопротивляться.
Теперь он одной рукой удерживает меня, а другой ласкает мой позвоночник, его пальцы нежно гладят кожу, двигаясь вверх, дотягиваются до моей шеи, сжимают, массируют, а затем снова двигаются вниз. Успокаивающе, и в то же время возбуждающе. Я хочу расслабиться в нём, и хочу его съесть. Мои руки тоже жаждут большего, исследуют, тянутся, находят. Плечи, крепкие и круглые. Рёбра, талию. Широкую спину, горячую кожу, волосы. Мои пальцы вплетаются в его влажные, волнистые локоны.
Я чувствую, как он собирает мои густые волосы в кулак, сжимая его у самой кожи головы, и запрокидывает назад мою голову так, что я смотрю на него... или смотрела бы, если бы мои глаза были открыты... и его поцелуй ввергает меня в забвение. То, как он удерживает мои волосы, восхитительно. Сильно, но и нежно. Я не могу вырваться, даже если бы захотела.
Но я не хочу.
Я только хочу, чтобы он меня целовал, и с жадностью прижимаю свои губы к его, я ощущаю, как его язык проникает ко мне в рот, и цепляюсь за бесконечный лабиринт мышц и тугой плоти.