Можно было просто подойти и позвать, но что-то удержало. «А вы, господин Эшке, прекращайте ваш цирк!»
Не дождетесь. Белый клоун снова на манеже!
Марек Шадов взял с сиденья купленную утром «Фолькише беобахтер », свернул в трубочку, поднял повыше.
— Майне геррен! Прошу минуту вашего внимания!..
Подождал немного, набрал в грудь побольше воздуха:
— Дамы и господа! Сейчас с этого места стартует показательный рейс немецкого народного автомобиля. Маршрут — Берлин—Берн, расстояние по трассе — 923 километра. Время пробега — 36 часов, время непосредственно на трассе — 20 часов. Читайте во всех завтрашних газетах!..
Толпа загустела, надвинулась. Опустели столики, люди стояли широким кругом, кто-то уже перебегал через дорогу. На тротуаре обозначилась знакомая шуцмановская каска.
— ...В пути, дамы и господа, предусмотрены остановки с чтением лекций и катанием всех желающих. Начнем прямо сейчас. Девочка! Та, что за столбом! Подходи, не бойся! Это новый германский народный автомобиль, он тебе понравится. И вы, девушка! Да-да, именно вы!.. Давайте вместе проедем по Берлину — столице нашего великого Рейха!..
Полицейские были уже рядом — двое, помоложе и постарше. Марек улыбнулся, поднес руку к шляпе:
— Приветствую, господа! Надеюсь, вы обеспечите безопасный выезд?
Старший, молча козырнув, достал из нагрудного кармана свисток. Младший немного помешкал, не в силах оторвать глаз от коричневых боков «Антилопы».
— Неужели он такой и будет? Народный автомобиль? А-а... А двигатель... двигатель какой?
— Шесть цилиндров, четыре тысячи «кубиков»! — отрезал Марек. Наклонился и добавил вполголоса: — Вам, как представителю власти, назову точную цифру. Она пока секретная, учтите. Четыре тысячи восемьдесят шесть!
Полицейский, посуровев лицом, приложил руку к каске.
И тоже достал свисток.
***
— Вы сумасшедший, герр Шадов! — уверенно заявила учительница пения из Тюрингии. — Зачем все это? О нас же действительно газеты напишут! А если документы потребуют — на ваш «показательный рейс»?
Марек не отвечал, улыбался. Мотор-шмель гудел уверенно и мощно, «Антилопа Канна» набирала скорость. Широкий проспект, яркое летнее солнце, легкий ветер, бьющий в лицо через приоткрытое окно...
Что лучше? Слиться с уличной толпой — или пройти сквозь нее на ходулях, звеня в бубен?
— Документы? — наконец отозвался он. — От известного вам доктора мне достался чистый бланк общества «Сила через радость». Подписи, печать... Вас я уже оформил, фройляйн Трапп. Будете обеспечивать культурную программу.
— Все равно безумие, — вздохнула губастая. — Хоть бы с нами посоветовались!
Сидящая на переднем сиденье Герда обернулась, взглянула серьезно:
— Со мной — не надо.
Помолчала, улыбнулась кончиками губ, сразу же став похожей на мать.
— Им хотелось, чтобы мы испугались. А нам не страшно! Это на нашей «Антилопе» и написано. Только не все правильно умеют читать буквы.
Марек Шадов не стал спорить. Свистеть в машине не стоило, и он принялся негромко напевать:
— Что это? — удивилась губастая. — На каком языке?
— Папина секретная песня, — сообщила всезнающая Герда. — Вы же нас не выдадите?
Вероника молча покачала головой. Отомар Шадовиц улыбнулся:
Крабат, отправляясь в долгий и опасный путь, пел священную песнь своего народа.
8
Поезд тронулся дальше, в самое сердце швейцарских Альп, а они так и остались стоять возле брошенных на платформу рюкзаков. Хинтерштойсер схватился было за лямки, но поглядел на Курца и полез в карман штормовки за сигаретами. Тони же просто стоял и смотрел вперед. Не на Эйгер, что грозной громадой возвышался справа, а в никуда — в синее небесное пространство.
«Айгерглетчер». Название длинное, а станция всего на четыре вагона. Справа, если спиной к рельсам стать, черный зев тоннеля, слева — кирпичное здание под черепицей, чуть дальше — круглая башня водокачки с острой шапочкой-крышей. Впереди же, если платформу пройти, стоянка для машин. Тоже невеликая, как раз на три «Испано- сюизы». Но машина там одна, и баронесса одна. В их сторону не смотрит, курит. Мундштук все тот же, полуметровый, темного янтаря.
До отеля «Des Alpes», возле которого разбили лагерь скалолазы, километра два[63], сперва вверх по асфальту, потом резко вниз. Те же, кого авто не встречали, уже брели не спеша. Не все, правда. Итальянцы, Чезаро и Джакомо, вообще куда-то пропали. Вышли — и нет их. Дело странное, зато хороший повод никуда не спешить.
— Ждешь, пока она уедет? — не выдержал Хинтерштойсер, делая последнюю затяжку.
Друг Тони даже не соизволил повернуться.
— Она — кто?
Ну конечно! Андреас решил, что самое время внести ясность. Слушаться наглую девицу, конечно, незачем, но уж бояться ее — вообще ни в какие ворота. Только как бы это помягче высказать?
Первую фразу составил, взялся за вторую...
— Ингрид! Ингрид!..
Перед глазами промелькнуло что-то синее вперемежку с рыжим. Рыжее узналось почти сразу — Чезаре без кепи. Куртка нараспашку, рубаха на животе расстегнута. И скорость приличная, если не мотоциклу, то велосипеду впору. Слева направо, от кирпичного здания станции, по платформе, их не замечая... Интересно, что за тезка завелась у баронессы фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау?
...А синее — это же гентиана, синий альпийский цветок, по-простому — горечавка. Целый букет!
— Ingrid! E davvero lei?
Явление Джакомо, тоже с букетом, Хинтерштойсер воспринял уже как данность. Горы, Эйгер, скалолазы с букетами бегают. Толкнул локтем Курца, дабы тот тоже полюбовался.
— Hi! Ciao! Ingrid! Dov’e qui provengono da?
...«Испано-сюиза», баронесса, уже без сигареты, итальянец слева, итальянец справа. Подбежали, схватили в четыре руки...
Подбросили — вместе с букетами. Поймали. И букеты поймали. И снова подбросили.
— Ciao, ragazzi! Sono cosi felice di vederti!
А это уже баронесса, пойманная и схваченная. По-итальянски. И ей в ответ, без перевода, но понятно.
— E fantastico! Ingrid!
Наобнимались, по спинам нахлопались. Взялись за руки, словно в хороводе:
Громко, на все Альпы. Баронесса и Джакомо — по-немецки, Чезаре на родном, но тоже про «парапон»:
Ингрид с рыжим умолкли, но Джакомо не остановить.
Недомечтал — ладонь Чезаре вовремя дала затрещину. И — хохот, такой, что позавидовать можно.
— Чего-то я не понял, — задумчиво проговорил Курц.
Хинтерштойсер думал недолго:
— Подменили!
***
Вблизи, когда до стоянки добрались, чары исчезли без следа. Баронесса все та же, с мундштуком в зубах, и лицо прежнее, и северное небо в глазах. Синие цветы — на капоте, рюкзаки друзейитальянцев — в открытом багажнике.
Увидела, поджала губы. Дохнула альпийским морозом.
— Добрый день, господа!
Переглянулись, поздоровались. Ингрид покосилась на багажник.
— Рюкзаки сами загрузите — или ребят попросить?
— А-а... — начал было Курц, но мундштук негромко пробарабанил по капоту.
— Не обсуждается.
— Чего ты, в самом деле? — не выдержал Хинтерштойсер и взялся за лямки. Друг Тони поглядел нехорошо, но промолчал. Когда же багажник глухо хлопнул, поглотив добычу, девушка удовлетворенно кивнула:
— Урегулировали. А теперь, господа, не будете ли вы так любезны выполнить одну мою просьбу?
Чезаре, удивленно моргнув, проговорил что-то по-итальянски. Ингрид развела руками, ответив короткой фразой. Андреас разобрал лишь одно слово, но очень уж неприятное: «Ufficiale!»
— Дело в чем. Здесь, в самом начале тоннеля, есть смотровая площадка. Я там еще не была, и ребята взялись меня провести и все показать. Если не очень трудно, составьте нам компанию.
— Нетрудно, — негромко проговорил Курц. — Только, Ингрид, пожалуйста, не надо... «ufficiale!».
Ответить баронесса не соизволила, лишь плеснула взглядом. Хинтерштойсеру внезапно почудилось, что он тут лишний. И все тут лишние, включая «Испано-сюизу».
Андреас поглядел вверх на белую горную вершину. Хоть с этим, слава богу, полная ясность.
Хинтерштойсер смотрел на Огра.
Огр смотрел на Хинтерштойсера.
9
— Здесь, если можно!
Ладонь фройляйн Краузе-Трапп легко коснулась плеча. Марек, не став переспрашивать, притормозил. Если девушка просит... Впереди, кажется, галантерейный магазин?
Из Берлина почти выехали. Даалем, южный пригород, многоэтажки кончились, слева и справа — густые сады, кустарник вдоль дороги. И людей не слишком много. Поглазеть на «Антилопу» собралась всего-то дюжина. До толпы не дотягивает никак.
Герда тоже выбралась наружу, но далеко отходить не стала. Сигарета во рту, в руке — зажигалка.
Щелк!
— И не стыдно?
Марек Шадов безнадежно вздохнул, заглушил мотор, открыл дверцу. Выйдя на тротуар, не позабыл снять шляпу, дабы поприветствовать зевак.
— Не стыдно, — доложила девочка, глядя куда-то вдаль. — Органическая потребность. Тебе же не стыдно на госпожу Трапп смотреть! Между прочим, зеркало заднего вида для другого предназначено.
Не в бровь, а в глаз. Можно, конечно, уточнить, что интересовала его не столько сама губастая, сколько, то, чем она занималась...
— Госпожа Трапп очень красивая, Кай. Но ты поосторожней. Это я не потому, что ты Королеву давно не видел.
— А почему?
Почти всю дорогу Вероника рисовала. Из сумочки, той самой, памятной, были извлечены блокнот и две перьевые ручки. Одна с чернилами черными, с синими — другая. А вот что именно пыталась изобразить губастая, свет мой зеркальце уточнить не смогло.
— От нее ничем не пахнет. Так не бывает, Кай. Женщина — это духи. Или шампунь. Или чего похуже. А от нее — ни хорошо, ни плохо.
— Курить меньше надо, Герда. Обоняние пропадет.
Вероника уже возвращалась. Сумочка на боку, бумажный сверток под мышкой. Нелепая юбка, блузка-пиджак нараспашку... Марек, не выдержав, отвернулся. «Органическая потребность»!.. Где только Герда слов таких нахваталась?
— Вот и я! Ой, знаете, у нас, в Тюрингии, в магазинах почти ничего не купишь. А тут всё, буквально всё есть. Глаза разбегаются! Жаль, я большую сумку не захватила!..
Громко, считай, на всю улицу. Зеваки, явно оценив, отозвались дружным согласным гулом. Вероника, помахав им рукой, положила пакет на теплый капот.
Обернулась — резко, словно от удара.
— Вы были правы, герр Шадов, а я смалодушничала. Струсила! Извиняться не стану, лучше внесу свой вклад. Как вы это назвали? Культурная программа?
Негромкий шелест бумаги, легкий стук. На капоте — ленты, три разноцветных мотка.
— Черная, красная, золотая — цвета Германской революции. Белую не хочу, я не монархистка. Украсим нашу «Антилопу». Пусть ветер рассекают!
Подошла Герда, поглядела внимательно.
— Как у цыган на свадьбе.
Подумала.
— А в общем, вы наш человек, госпожа Трапп.
— Спасибо! И еще...
Девушка быстрым движением достала из сумочки блокнот. Раскрыла.
— Хочу поднять свой личный штандарт. Вы не против?
...Справа синее, черное — слева. Между ними — извилистая белая молния, вместо острия — острый излом. Посреди две белых буквы — «В» и «О». «В» — «Вероника», догадаться легко. «О»...
Герру Шадову оставалось лишь развести руками. К счастью, гдето сзади прятался забытый всеми доктор Эшке.
«Два вопроса — «face to face». Согласны?» Но вопросов оказалось не два.
«Мария Оршич?»
Оршич!
— Под стекло пристроить можно, — Герда склонила голову набок, оценивая. — Приметный очень. Запомнят.
Девушка поглядела вверх, поймала зрачками синее бездонное небо.
— Пусть! Этот знак был на моем корабле. Перед самой посадкой отказал двигатель, но я не испугалась. Так неужели я стану бояться этих тараканов с «сигель»-рунами?
Мужчина и девочка переглянулись. Один поднес палец к губам, другая молча кивнула.
— Ну что? Ключ на старт? — улыбнулась «В.О.»
10
Свитера и кепи надели еще на платформе. Баронесса, накинув куртку, достала из багажника большой вязаный берет, с трех попыток, перемежаемых взглядом в зеркало у передней дверцы, пристроила его поближе к левому уху — и осталась довольна. Хинтерштойсер, видавший виды, извлек из рюкзака клетчатый шотландский плед. Ничто не помогло. Холод встретил их прямо у входа в боковую штольню, уводящую в самые недра горы. Дохнул, вцепился в кожу, добрался до мяса и костей. А потом, когда впереди забрезжил неясный дневной свет, к холоду присоединился его брат — ветер. Ударил в лицо, толкнул в грудь...
Площадка висела над пропастью. Ледяной каменный пол, невысокая, едва по пояс, чугунная решетка, а за нею — мороз и пустота. Справа и слева горный склон в клочьях сизого тумана, впереди же — вообще ничего, ни дна, ни покрышки, только серая дымка вместо сгинувшей земли.
Андреас был здесь не впервые, поэтому скромно отошел в уголок и достал сигареты. Смотреть не на что — горы себе и горы. Не так и высоко, ровно километр. Как раз для туристов — нервы перед обедом пощекотать. Закурил — стало теплее, а там и настроение пошло вверх, к самой снежной вершине.
...И в самом деле! До места, считай, добрались, даже вещи на горбу волочь не пришлось. Снаряга есть, консервов навалом, господин обер-фельдфебель получил законное право лично вычистить Sitzungssaal...
Погоды бы еще хорошей! И везения... Тони Курц прав, Норванд не только спорт, но и лотерея.
Он курил, наблюдая, как его спутники собрались у решетки, как Чезаре, словно неопытный дирижер, размахивает ручищами, тыча пальцем куда-то вниз, в сизый туман, как о чем-то громко тараторит неугомонный Джакомо...
Баронесса Ингрид стояла возле самого края пропасти. Слушала, не произнося ни слова, даже не кивая. Лицо застыло ледяной маской, сразу же став много старше и взрослее. Хинтерштойсеру почудилось, что светлое северное небо в ее глазах исчезло, сменившись безвидной туманной серостью.
Курц стоял рядом с баронессой, но молчал. Вниз не смотрел, косился куда-то в сторону. Андреас, немного подумав, подошел и так же молча отдал ему плед. Тот понял, кивнул, благодаря, и накинул клетчатое одеяло на плечи девушки.