Фрося вздохнула, ей было тогда всего двадцать лет. Неожиданно ей вспомнилось, как она пришла в сознание после недели беспамятства и увидела рядом с собой беременную на восьмом месяце женщину с бледным лицом и с красными от усталости и недосыпания глазами, которая все эти дни, пока она была без сознания, почти не отходила от неё, смачивая страдалице пересохшие губы. Всю неделю Рива заботливо ухаживала за ней: насильно кормила, перестилала постель и подносила к Фросиной груди новорожденного мальчика.
Фрося стряхнула с себя наваждение и оглянулась. С одной стороны кровати вдруг заметила на тумбочке маленький портрет в изящной инкрустированной рамке. На нём была изображена Анечка уже в зрелом возрасте. Скорей всего, это была её последняя фотография.
Фрося прижала к губам фотку и покрыла поцелуями. Наверное, так делала Рива каждый день, отходя ко сну, пока не перебралась в своё нынешнее жилище. Невольно подумалось - а почему она не забрала портретик в дом престарелых? И тут же сама себе ответила: Рива велела внучке поставить портрет их дочери здесь для неё.
Утром проснувшись, Фрося почувствовала, что совершенно за ночь не отдохнула. Ныло тело, в глазах было такое ощущение, что будто туда песку насыпали. Нет, так не годится, надо брать себя в руки. Хорошо, что на сегодня никаких особых мероприятий ими не было намечено, - вначале они съездят с Майей на кладбище к Анютке, а оттуда поедут в дом престарелых к Риве. Фрося для себя уже твёрдо решила, что они с Ривой отпустят внучку по своим делам, а сами проведут целый день в компании друг друга.
Анютка была похоронена на Масличной горе, где обычно провожают в последний путь всех израильских знаменитостей. Внучка сразу же обратила на это бабушкино внимание, но та отмахнулась:
- Прости меня, моя девочка, но я сюда пришла не в музей и не на экскурсию, пусть будет пухом для них всех земля, но я хочу навестить только свою доченьку...
Они медленно поднимались в крутую гору по хорошо асфальтированной дорожке. Вокруг царила невероятная тишина, только слышно было, как на окраине кладбища на высоких деревьях каркали неугомонные вороны.
Фрося в сопровождении внучки подошла к памятнику, больше похожему на обелиск. На нём были выбиты буквы на двух языках - иврите и английском - и такие горькие понятные цифры - дата рождения и смерти. Фрося ничего не могла понять из написанного, её английского для этого было не достаточно.
Майя быстро перевела бабушке: "Здесь покоится Ханна Нехемиа, которой Господь и праведница мира даровали пятьдесят лет интересной, направленной на благо людей жизни".
Побледневшая Фрося стояла, окаменев, глядя на белый мрамор, прижимая к груди охапку бардовых роз, любимых цветов дочери...
- Бабушка...
От резко прозвучавшего в тишине голоса внучки она вздрогнула, и на белую плиту могилы посыпались из её рук кровавыми пятнами цветы. Майя осторожно, чтобы не потревожить тихую скорбь дорогого ей человека, обошла Фросю, открыла с задней стороны памятника маленькую решётчатую железную дверцу и подала ей новую свечу и зажигалку:
- Бабушка, прости, что мешаю тебе поздороваться и пообщаться без свидетелей с дочерью. Пожалуйста, поставь тут свечу и подожги, у нас так положено...
Руки у Фроси дрожали, порывистый ветер раз за разом гасил слабенькое пламя зажигалки. Майя также прикрыла своими ладонями огонёк, и свеча наконец зажглась. Фрося установила её на положенное место, и Майя затворила дверцу:
- Ну вот, мы мысленно соединились с душой мамы, чтобы ты могла с ней спокойно пообщаться.
Фрося огляделась - все могилы были без оград и рядом стоящих скамеек.
Она отодвинула от края надгробной плиты цветы и уселась на холодный мрамор:
- Оставь, пожалуйста, нас, моя хорошая, на несколько минут одних, я хочу по душам поговорить со своей доченькой...
Майя, не говоря ни слова, тихо отошла от могилы матери и медленно побрела по кладбищу, читая надписи на памятниках знаменитостей, которые обрели здесь вечный покой.
Фрося осталась наедине с памятником и могилой, под плитой которой покоилась её любимая доченька. На протяжении всех десяти лет с того страшного сообщения о гибели Анютки она представляла, как склонит свою голову перед могилой любимого человека, как омоется слезами, но почему-то не плакалось. Фрося прикрыла глаза и ушла глубоко в себя, вспоминая свою дочурку с момента, когда она приняла из рук Ривы свёрточек с двухмесячной девочкой, и до печального прощания на станции Чоп, когда Анютка покидала Советский Союз.
Тридцать лет её дочурка прожила в непосредственной близости от неё, затем почти двадцать в разлуке, когда только письма, а затем телефонные разговоры связывали их. И вот уже десять лет, как её дорогая доченька покоится на этом кладбище под мраморной холодной плитой.
Мысленно, как в детстве и в более взрослом возрасте, усадила к себе на колени милую доченьку и осыпала поцелуями её лицо и жёсткие чёрные кучерявые волосы:
- Анюточка, моя несравненная Анюточка, кто бы мог подумать, что ты десять лет назад ценой своей жизни отыщешь мне моего мальчика, а я до сих пор с ним так ещё и не встретилась. Ах, доченька, встречусь ли вообще и какой будет эта встреча, даже представить трудно.
Фрося вернулась в действительность, нос щекотал запах свежих роз, ворохом лежащих перед ней на могильной плите.
- Анюточка, моя милая девочка, какую хорошую ты воспитала дочь, она смело может сравниться с твоей отзывчивой душой, даже представить не берусь, чтобы я тут делала без неё. Мне с ней так уютно и спокойно, такое чувство, что я с ней никогда не расставалась. В Майечке столько доброты и чуткости, она твоё физическое и душевное продолжение.
Отсюда я поеду к твоей другой матери - на двадцать лет я вернула тебя Риве, но и её ты покинула, заставив испытать новую боль от тяжёлой утраты. Скоро, чует моё сердце, очень скоро, вы с ней встретитесь, но я не ревную, потому что очень надеюсь, что через несколько лет вы и меня примите в свою компанию.
Не может такого быть, чтобы мы в загробной жизни, если она существует, не сошлись вместе, для этого я готова молиться любому богу. Хотя что он на самом деле, ослеп и оглох, и только карает, пусть в этом хоть проявит свою божескую милость. Мне ведь не надо царства небесного, нам необходимо опять с тобой обрести друг друга.
Вот погостила на твоей могилке, и сердце немножко успокоилось, хотя только немножко, ведь я всё время корю себя за то, что не нашла раньше возможностей для встречи с тобой живой...А ведь они были, но я проявляла то трусость, то нерешительность... То из-за ответственности перед другими своими детьми откладывала миг нашего свидания.
Милая доченька, по любому я довольна, что побывала на твоей могиле, хотя на душе у меня теперь полное осознание невосполнимой утраты. Сиди, не сиди, но ты мне уже ничего не ответишь, надо скоро уходить, но не от тебя, а от места твоего упокоения.
Вчера я обещала Риве, что сегодня побуду возле неё целый день. У нас с ней осталось ограниченное время пребывания на земле и совсем коротким сроком в непосредственной близости друг от друга. Нам с Ривой столько надо друг другу рассказать, мы ведь с ней теперь две несчастные матери одной любимой дочери.
Майечки пока нет, и я ещё немножко поговорю с тобой, моя дорогая Анютка, хотя, честно признаюсь, очень часто мысленно разговариваю с тобой издалека, ведь только тело твоё здесь, а душа на небесах, а они для всех едины.
Рива всё время, с самого первого её ко мне письма, зовёт меня сестричкой. А ведь оно так и есть, со своими родными сёстрами я уже никогда не увижусь, да и не хочу я с ними встречаться ни на земле, ни на том свете, мы с ними по отношению друг к другу совершенно чужие, а вот к Риве меня всей душой тянет. Вчера увидела её, и у меня создалось такое чувство, что мы как будто никогда надолго с ней не расставались, настолько она мне близка.
У меня совсем мало времени получилось видеться с твоим мужем и сыночком, но они мне понравились. Я обязательно проведу с ними парочку денёчков, особенно это будет реально, если они приедут погостить к нам в Штаты.
Анюточка, милая моя девочка, ты оставила после себя хороший след на земле, у тебя уже подрастают два замечательных внука, и в добрый час, будут ещё.
Ты всё время писала мне в письмах и говорила по телефону, что, когда я приеду, ты покажешь мне все красоты и интересные места в Израиле, но не суждено было этому воплотиться, а без тебя мне почему-то не хочется ничем любоваться.
Я ехала в Израиль посидеть возле тебя на могиле, повидаться наконец с Ривой, а теперь поняла, что в большей степени я приехала к твоей славной доченьке Майечке, какая она у тебя хорошая...
Фрося вздрогнула от неожиданности - рука внучки мягко легла ей на плечо:
- Бабушка, поднимись, пожалуйста, уже с этого холодного камня, не ровён час, заболеешь...
С помощью Майи она с трудом поднялась на занемевшие ноги, распрямила затёкшую спину, провела ладонью по буквам на памятнике и обернулась к внучке:
- Спасибо тебе, моя миленькая девочка, до последнего дыхания я буду вспоминать твоё доброе родственное сердечко...
- Ах, бабушка, я ведь кардиолог, специалист по этому органу...
Фрося приняла шутку внучки:
- Моя милая девочка, пусть все кардиологи мира будут хоть немного похожи на тебя...
Глава 12
По дороге с кладбища к дому престарелых, перед тем, как заехать к Риве, Майя хотела покормить бабушку обедом в ресторане, но та от этой затеи наотрез отказалась:
Давай, моя девочка, купим где-нибудь готовую еду и пообедаем вместе с Ривой, мне кажется, что ей это будет приятно...
-
Нет проблем, только я ведь так и не знаю, какую кухню ты предпочитаешь...
- Поверь мне, я совершенно не привередливая, главное, чтобы эти кушанья пришлись по вкусу Ривочке... -
А, ну вас, бабушка Рива тоже не разборчива в еде...
Внучка улыбнулась Фросе
- Накормлю вас что ли шаурмой в лафе. Только не спрашивай, что это такое, моему мужу никакой обед не нужен, если подвернётся подобная еда.
Они заехали на какую-то торговую улицу, и Майя купила в арабской лавке обещанное угощение. На вертеле крутилось мясо индюшки, а под ним пылал жаркий огонь. Шустрый худой мужичок ножом ловко срезал зарумянившиеся кусочки и сбрасывал их на противень. Майя самостоятельно наполнила три больших толстых блина этим жареным мясом, сверху накидала маринованных овощей и засмеялась:
- Вот, это и будет ваш обед...
У Фроси от вида и запаха нового для неё блюда потекли слюни.
- А, что, пахнет вкусно...
- Бабушка, оно и на вкус очень даже съедобно, но вредно...
- Ай, девочка, нам уже с Ривой всё можно кушать, только вредно жить.
Больше нигде не останавливаясь, они скоро домчались до дома престарелых и вошли в комнату, где их явно с нетерпением, сидя в кресле, поджидала разбитая болезнью женщина.
О том, что она давно прислушивалась, ожидая их появление, было не трудно догадаться, при виде, входящих гостей, неподдельная радость загорелась в её потускневших старческих глазах.
Поздоровавшись и расцеловавшись, они все вместе тут же приступили к новому для Фроси кушанью, которое ей очень понравилось:
- Девчонки люкс, вкусней любого нашего барбекю.
Наверное, и моя Зара умеет это блюдо готовить, как ты думаешь Майя? - Почти уверенна, что да, ведь это восточная еда...
Рива улыбнулась.
- Фросенька, похоже, вы с нашей внучкой уже нашли общий язык, я очень этому рада.
Фросенька, правда, наша Майечка очень хорошая девочка?
- Ривочка я знаю, что ты вложила в её воспитание всю свою душу и много физических сил, ведь Анютке по приезду в Израиль, было не до воспитания малышки...
- Это правда, с самого появления Ханы с Майечкой в Израиле, я отдала внучечке всё то, что не смогла дать в детстве нашей с тобой дочери.
Всё то, что ты вложила вместо меня в нашу Хану, прости, в нашу Анютку, я отдала этой моей любимице...
Рива любящим взглядом посмотрела на смущённую молодую женщину.
- Бабушки, ну, хватит, я уже употела от ваших хвалебных слов...
Рива и Майя не съели и половины от огромной порции, а Фрося с удовольствием доела до конца, вытерла руки, запила соком и решительно потянулась к своему ридикюлю
Она вытащила из него бархатистую коробочку и открыла её, поочерёдно показывая содержание удивлённым Риве и Майе - там лежали дорогие золотые украшения: два обручальных кольца, массивные серьги и кольцо с бриллиантами, а также, обсыпанная разными дорогими драгоценными камнями брошь.
Рива уставилась на Фросю, а Майя на драгоценности.
- Фросенька, ты это всё сохранила до наших дней?
Неужели ты никогда не нуждалась в деньгах?
Зачем ты это привезла сейчас в Израиль?
В тихом голосе Ривы, задававшей быстро все эти вопросы, было столько неподдельного восхищения и недоумения, что Фрося не выдержала и засмеялась.
- Ох, Ривочка, всё у меня в жизни было, а однажды наступил такой момент, что я вынуждена была продать эту брошь, но она через несколько лет чудесным образом ко мне вернулась обратно.
А серьги и кольцо я однажды надевала, это была свадьба у моего старшего сына...
-
Фросенька, но ты мне не ответила - зачем ты сейчас привезла это золото в Израиль?
- Рива, неужели трудно догадаться - это ваше фамильное золото, я хотела вернуть его законным хозяевам.
Вначале, у меня была мысль, передать тебе его вместе с Анюткой, когда она уезжала в Израиль, но мы с ней не решились переступить закон.
Боялись, что его изымут, когда Анечка будет преодолевать границу, ведь нас запугали, что, когда проходишь через таможню тщательно обыскивают и изымают не предписанное законом.
Да, я эти побрякушки берегла для нашей доченьки, для нашей Анютки, но думаю будет справедливо, теперь передать их нашей Майечке, законной наследнице.
Ривочка, надеюсь, ты одобряешь моё решение?
Рива быстро кивала головой, от волнения она долго не могла произнести ни единого слова.
- Бабушки, но у меня ведь уже есть дорогая память от моей мамы...