И майя достала из-под кофточки знакомую Фросе цепочку, с висевшим на ней маген Давидом, и сразу вспомнился Вильнюс и бат-мицва Анютки, когда раввин Рувен надел на шею её доченьке этот еврейский символ.
- Мне этого вполне достаточно, чтобы хранить на себе тепло своей мамы...
Бабушка Рива ты ведь отлично знаешь, что у меня есть приличные серьги и кольца, подаренные Майклом, а позже мужем, да, и другого золота у меня полно...
Фрося посмотрела на Риву, как бы призывая её активно перейти к решительным уговорам.
Та, наконец, не сказала, а словно прошелестела:
- Внучечка, но ведь это золото мне досталось в наследство от моей бабушки...
- Ну, зачем мне его столько много, что вы хотите, чтобы оно валялось в тумбочке?
Фрося вдруг рассмеялась:
- Нет, моя хорошая, не надо, чтобы валялось в тумбочке, придётся тебе родить ещё девочку.
- Вы, что с моим Мики договорились, хватит мне и двоих бандитов.
Голос Ривы снял веселье с Фросиного и Майиного лица:
-
А, кто даст по мне имя после моей смерти, неужели я этого не достойна?
Майя расплакалась:
- Бабуленька я обязательно рожу ещё ребёночка и дам по тебе имя, даже, если родится опять мальчик, назовём его Рувеном, но не спеши, не уходи от меня.
Фрося закрыла коробочку с драгоценностями и вложила в руку внучки.
- Теперь ты распоряжаешься этим богатством, а, как ты это сделаешь, нам уже с Ривой всё равно, но мы знаем точно, что ты это сделаешь лучше всех, а будет ли наследницей твоя ещё не рождённая дочь или будущие невестки, совершенно не важно.
Обе пожилые женщины ласково улыбались любимой внучке.
Фрося настояла на том, чтобы молодая женщина не сидела с ними здесь, а поехала по своим делам.
Чтобы у Майи не возникли возражения, Фрося привела неопровержимые аргументы:
- Майечка, ты очень славная девочка, но дай нам возможность с Ривой, наконец, отвести души в сердечном разговоре без свидетелей.
Поезжай со спокойной совестью, а если вдруг ты нам срочно понадобишься, мы свяжемся с тобой по мобильному телефону.
Сейчас такая продвинутая жизнь, что скоро будем докладывать близким, когда в туалете находимся и, что там делаем.
- Но, бабушка Фрося, я ведь собиралась всё своё свободное время посвятить тебе.
Фрося обняла внучку.
- Девочка моя, как ты похожа характером на свою маму, рядом с тобой я оттаяла душой и не так остро чувствую боль невосполнимой утраты, потому что, обнимая тебя, будто бы прикасаюсь к своей Анютке.
После отъезда Майи, Фрося с помощью работницы дома престарелых, в обязанности которой входило обслуживание пациентов заведения, тепло одели Риву и они отправились на уличную прогулку.
Фрося катила коляску, с находящейся в ней Ривой по утопающему в зелени двору и обе женщины спокойно переговаривались, будто бы подобная прогулка была для них обыденным делом.
- Знаешь, Фросенька, я часто ловлю себя на мысли, что прояви я после войны немножечко больше настойчивости, то смогла бы разыскать тебя с моей Ханочкой и, теперь трудно даже представить, как бы сложились наши судьбы.
- Ривочка, а я всегда этого боялась, потому что мысли себе не допускала, что навсегда смогу расстаться со своей девочкой.
Но, мне кажется, я даже уверена, чтобы я вас никуда от себя не отпустила.
- Нет, жизнь назад не повернёшь и, возможно, не стоит этого делать даже мысленно.
Мы с тобой сестричка прожили так, как могли, как подсказывала нам совесть и сложившиеся обстоятельства.
Мне не за что себя корить, как и окружавших меня долгие годы людей, которые разукрасили мои дни счастьем, покоем и приятными заботами.
Ах, Фросенька, Фросенька, но были в моей жизни ещё и фашисты, их, как людей, я в расчёт не беру, это нелюди.
Фрося слушала тихий голос Ривы не перебивая, понимая, что той необходимо выговориться.
- Фросенька, прошли только сутки, как ты появилась наяву в моей жизни, а у меня такое чувство, что мы с тобой никогда не расставались.
Ведь все годы, после того, как ты меня разыскала с помощью евреев в Вильнюсе, не было, наверное, такого дня, чтобы я о тебе не вспоминала...
Фрося нашла лавочку под солнышком и присела, продолжая слушать грустный голос Ривы:
- Я была единственным ребёнком у родителей, у евреев это большая редкость, но так сложилась у моих мамы и папы судьба, но я сейчас не об этом, светлая им память, их косточки покоятся, как и многих других евреев в ямах по всей Литве.
Я сейчас хочу говорить только о тебе - ты мне стала по жизни настоящей сестрой, заменившей всех моих погибших в той страшной войне родственников.
Я почувствовала к тебе нежные чувства, ещё тогда, когда ухаживала за тобой во время твоих тяжёлых родов первенца...
Словно боясь, что Фрося её сейчас перебьёт, Рива заговорила быстрей:
- Нет, не бывает всё в жизни простым совпадением, так было видно угодно богу, такой мы с тобой сделали выбор из тех путей, данных нам всевышним.
Религия тут не при чём, да, и насколько я знаю к ней мы с тобой относимся приблизительно одинаково.
Я очень рада, что наши с тобой жизненные тропинки слились в одну, невольной виновницей и причиной этого стала наша Ханочка.
Прости меня, что я её так называю, мы ведь с тобой говорим об одном и том же человеке, просто каждой из нас дорого имя, которое мы ей дали при рождении.
Ты ведь тоже в тот злополучный августовский день, когда нас гнали фашисты в гетто, нарекла нашу девочку своим именем, так похожим на моё, и этим решением, возможно, спасла ей жизнь.
У нас, то есть у евреев, обычное дело давать двойное имя ребёнку, чтобы отвести злые силы от души человека, ты это сделала и дала возможность прожить нашей девочке пятьдесят лет, полной разнообразной
насыщенной жизнью, познать радости любви и служения перед близкими и, не побоюсь высокопарных слов, перед человечеством.
Ведь мы врачи, действительно, служим человечеству, а наша дочь, кроме врачевания, занималась ещё много благотворительностью, а чего только стоит год, проведённый ею с миссией Красного Креста в Афганистане.
Вот, ты коришь себя за то, что она поехала туда с целью разыскать твоего мальчика.
Да, на этот раз это была её главная цель, но помимо розысков брата, она год находилась в середине страшного кипящего котла, стараясь в рамках миссии оказывать помощь страдающим от голода, холода и болезней не в чём неповинным людям. Наша девочка никогда не искала себе поблажек и лёгкой жизни, а ведь в семьдесят третьем году во время войны Судного дня, она, можно сказать, полезла под пули, вытаскивая из-под обстрелов арабов раненных наших военных.
Боже мой, сколько я тогда пережила за неё волнений, ведь в те тяжёлые для нашей страны дни, я и перед тобой держала ответ за нашу доченьку, судьбу которой, на этот раз, ты вручила в мои руки.
Милая Фросенька, мы с тобой обе перешагнули уже восьмидесятилетний рубеж,
кому-то из нас остались считанные годы, а у кого-то считанные дни, уже вполне подошло время итожить.
Признаюсь, тебе честно, наша девочка по отношению ко мне так и не стала настоящей дочерью, поэтому я и отдала всю свою любовь Майечке, Ханна до последнего своего дыхания только к тебе относилась, как к настоящей матери с искренней дочерней любовью...
При последних словах Ривы, Фрося упала лицом на лежащие на коленях ладони и горько заплакала.
- Не надо плакать, память не выплачешь, у меня сейчас появилось много времени, чтобы спокойно пройтись по переулкам памяти и проанализировать все жизненные этапы своей жизни и поступки других людей.
Фросенька, ты не думай, я не ревную нашу доченьку к тебе, и никогда не ревновала, просто излагаю это, как непреложный факт.
- Ривушка, что ты рвёшь себе и мне сердце, мы же её с тобой не делили, а судьба поделила то время, которое мы провели с ней рядом.
Вот, ты говоришь, что никогда не ревновала, а я настолько боялась
её потерять, что слезами обливалась, разыскивая и сообщая тебе о том, что твоя дочь осталась жива и находится у меня.
Я рыдала, когда уговаривала Анютку в Вильнюсе ответить на твоё письмо, но я не могла лишить тебя права на дочь...
Я думала, что сойду с ума, когда провожала Анюточку в Израиль, но только радовалась тому, что отправляю её к тебе, потому что более надёжных рук для моей лапушки, в тот момент не было на свете...
- Фросенька, сестричка моя, давай вспоминать о нашей девочке только хорошее, но вернёмся в комнату, что-то я озябла.
- Ой, прости меня Ривушка, я то двигаюсь, а ты сиднем сидишь.
глава 13
Вернувшись в комнату, Фрося приготовила для них с Ривой чай.
Под воздействием горячего напитка и домашнего тепла они быстро согрелись и продолжили дружескую беседу:
- Фросенька, расскажи о своих сыновьях и про их семьи, как они росли, чего в жизни добились и, как сейчас поживают, и, какие у тебя сними сохранились отношения?
- Ну, Ривочка, ты и задала вопрос...
Фрося от души рассмеялась.
- Тут рассказа хватит на несколько дней, даже не знаю с чего начать и, представления не имею, что для тебя из этого будет интересно, но попробую всё же вкратце обрисовать картину - с моими старшими сыновьями во взрослой их жизни мы быстро потеряли интерес друг к другу. Надо сказать, что Стас до того, как перешёл на партийную работу, был очень даже покладистым сыном, регулярно звонил и наведывался к матери, но, как только взлетел на одурманившие его высоты, тут его и понесло, стал высокомерным, холодным и самое страшное, он испугался родственной связи с нашей Анюткой, а ведь они с детства были не разлей вода. Чем выше он поднимался по карьерной лестнице, тем более и более его заносило и не только по отношению ко мне и братьям, но и к своей семье, завёл любовницу и отмежевался от своих детей. Перед тем, как я уехала в Америку наши с ним отношения несколько, наладились, он даже проявил чуткость и сострадание в деле с пропажей в Афганистане младшего брата и выказывал инициативу в его поисках. После двадцатилетнего открещивания от нашей Анютки, вдруг стал передавать через меня ей приветы, но в тоже время никак не прореагировал на гибель сестры и в штыки принял мой отъезд в Штаты, не постарался войти в моё тогдашнее настроение и положение. Про последние десять лет его жизни у меня очень скупые сведенья. Знаю, что после развала Советского Союза и по сути, запрета коммунистической партии, он оказался на обочине жизни - лишился престижной работы и положения, потерял ведомственную квартиру в Минске и подбитой собакой вернулся в наши Поставы под бочок к не любимой жене. За эти десять лет я несколько раз пыталась до него дозвониться и поговорить с ним, но Стас не желал даже подходить к телефону, а его безвольная жена в присутствии моего сына разговаривала односложно, а, когда его не было дома, набрасывалась на меня с жалобами, упрёками и вечным своим нытьём. Про их детей - о моих внуках, мне ничего практически не известно.
Со средним моим сыном Андреем наши отношения не заладились ещё с его юношеского возраста. Он обвинял меня в том, что я лишила его общения с отцом и неважно, что тот, вероломно изменил, после двенадцатилетнего моего верного ожидания мужа из заключения. Позже, когда Ангдрей развёлся с женой и сам оставил уже своего сына с матерью, мы с ним немного сблизились, но ненадолго. Во времена перестройки Андрей укатил в Польшу, там удачно подженился и полностью отстранился от родни. Его сын сейчас живёт в Москве, он в юношеском возрасте потерял с матерью контакт и не обрёл с отцом. Я отписала ему перед отъездом в Америку свою квартиру, позже Алесь, так зовут сына Андрея, женился на приёмной дочери моего Сёмки, у них родилась девочка, которую они назвали в честь нашей с тобой дочери, Аней.
Ну, а про моего младшего сына ты многое знаешь от Анютки и моих писем к тебе. Вот, скоро поеду в Москву и встречусь с его женой Таней, которая была мне на протяжении многих лет хорошей подругой. Страшно даже подумать, маленькому Сёмке уже шестнадцать лет. Мне не терпится с ними встретиться, даже не представляю, как это я смогла десять лет их не видеть, скорее всего, спасали наши дружеские отношения частые переговоры по телефону. Вот, думала, что моего рассказа хватит на дни, а уложилась в каких-то полчаса.
Знаешь Ривочка, мне иногда кажется, что я была всегда плохой женой и неважной матерью, к сожалению, и бабушка вышла из меня посредственная...
Рива с улыбкой прервала рассказ:
- Сестричка, не говори глупости, мы не только такие, какими нас создал господь, но и стали такими, после того, как распорядилась нами судьба или, как мы ею распорядились или тем, как сложились наши отношения с окружающими нас людьми. Ты, наверное, обратила внимание, что мы с Майей тщательно обходим в разговорах темы о моём сыне?
- Да, мне это показалось странным, но не хотела лезть в душу.
- Так, вот, он женат на женщине из аристократических кругов, её отец до войны был в Германии банкиром и каким-то там фон-бароном, но это ерунда. Главное, что после женитьбы Меир стал отдаляться от нас, а после гибели Ханочки, а особенно того как я отписала дом Маечке практически пропал, я его видела только на похоронах у Майкла восемь лет назад. Майя ему сообщала о моей болезни и состоянии здоровья на сегодняшний день, а он только удосужился несколько раз позвонить, чтобы сухо справиться о своей матери, практически ничего не рассказывая о своей жизни и семье.
Вот, сестричка, какие у нас похожие судьбы, какие мы обе с тобой плохие матери и бабушки.
- Ривочка, у тебя сейчас очень уставший вид, давай я помогу тебе улечься в постель, и сама рядом с тобой прилягу, что-то я после тяжёлого перелёта из Америки и вчерашнего суматошного дня никак не приду в себя, чувствую себя совершенно разбитой. Утром глянула на себя в зеркало - выглядела старой клячей. Правда, после посещения могилки нашей Анютки, неожиданно как-то, воспряла духом, но сейчас глаза буквально слипаются.
Когда Майя в девятом часу вечера зашла в комнату, то застала своих бабушек, спящих в обнимку, громко в разнобой похрапывающих.
Ей было жалко нарушать эту радующую душу и взгляд идиллию, до слёз взволновала столь волнующая картина, но надо было уже забирать на ночь Фросю к себе домой, а Риве давно пора было принимать лекарство. Майя захлопала в ладоши и стала напевать весёлую мелодию, пристукивая каблучками. Обе пожилые дамы удивлённо открыли глаза и радостно улыбнулись внучке. Фрося после короткого сна, чувствовала себя хорошо отдохнувшей и встав с кровати, привлекла к себе так полюбившуюся ей замечательную дочку Анютки.