— Алкоголизм передается с кровью… Их коснется та же участь.
— Кто-нибудь, покажите их психиатру, нужно заранее оградить общество от таких… Кто знает, что может случиться.
Сами не зная того, люди затачивали с каждым словом острие ножа, готовое в любую минуту вонзиться в спину ни в чем не повинных мальчишек. И оно вонзилось. В итоге случилось то, что случилось — у обоих выросла броня. Илья спрятался под невидимой скорлупой, желая не лезть на рожон, молча игнорируя и снося все укоры со стороны. Он не хотел повторять ошибок отца, искренне веря в то, что пророчество «злых языков» может сбыться. Про таких говорят «тише воды — ниже травы». И с этой ролью Илья справлялся блестяще.
Броня Саши оказалась куда прочнее, на ней выросли и заточились шипы. Он был куда больше похож на сегодняшних обидчиков Ильи, куда злее, куда агрессивнее. Вот только внутри него не силился страх оказаться таким, как отец. Он пытался быть самим собой и плевать, что вместо приветствия он выставлял острые зубы, а на прощание закладывал под ноги своим собеседникам мины.
Сколько еще было суждено прожить братьям, скованным оковами прошлого, никто не знал.
***
Весь следующий месяц я провожал взглядом белобрысую макушку Ильи, поднимающегося на порог школы, и встречал его, как можно демонстративней выкрикивая его имя во время похлопываний по плечу. Я преследовал одну-единственную цель: напомнить всем и каждому в этой школе о себе, чтобы ни одна рука больше не смела коснуться брата. Тот в свою очередь совершенно отказывался менять линию поведения, и никакие продолжительные разговоры по ночам с целью вразумить его в этом не помогали. А вот в моей жизни настало время перемен.
Тех, которых я совершенно не ждал.
И к которым не стремился.
Но так получалось, что делал все тому способствующее, чтобы они в моей жизни были.
Первая случилась в самый неожиданный момент: мы с моим другом Стасом гуляли по городу, я только поведал ему о случившемся с Ильей, не забыв расписать все подробности в мельчайших деталях.
— Тебе всегда нужно быть таким жестоким? Ты ведь парню мог и ногу сломать, а это — уголовщина.
Стас, к слову, не был приверженцем моих острых и категоричных мер, он всегда держался в стороне от этого, но вблизи меня.
— Но ничего же не случилось.
— Да нет, как раз-таки случилось.
— Например?
Стас только заискивающе усмехнулся.
— Князь, иногда я думаю, что ума в твоей голове маловато, наверное, когда Бог тебя создавал, все ушло в твой ОГРОМНЫЙ детородный, — напомнил мне древнюю ситуацию Стас, ставшую спустя время шуткой: в классе седьмом-восьмом я хвастался, что измерив свой член линейкой в эрегированном состоянии, заметил Глобальный Прогресс.
— А ты вечно резину тянешь.
— У меня просто долгоиграющее вступление. Вот скажи мне, каковы твои ощущения: ты увидел себя со стороны, прочувствовал все эмоции человека, который застал, как над его родственником, другом или любовью издеваются…
— И?
— Мать мою. Не надо трогать, — вовремя одернул себя Стас. — Ты ведь делаешь то же самое! И это может кому-то не понравиться! И как говорится, на старуху найдется проруха.
— Да где ты такого набрался? Все. Больше к бабушке в деревню летом не поедешь.
— Свозишь меня на моря? Я согласен.
Мы вышли на главную улицу, когда Стас заметил идущего нам навстречу Игоря.
— О, смотри. Вот, к примеру, за что Игоря на прошлой неделе ты ударил учебником по голове?
— Он занял мое место.
— Но классрук нас пересаживает каждый месяц и это было уже его место.
— Но я-то об этом не знал.
Завидев нас, Игорь вдруг достал мобильный телефон, делая вид, что отвечает на звонок и часто кивая в знак согласия с собеседником, развернулся, следуя в обратную сторону к пешеходному переходу, перешел на другую сторону дороги.
— Вот видишь? О чем я и говорил.
— А о чем? — усмехнулся я, зная, что Стас через секунду закипит и сорвется на крик, что он и сделал:
— Он тебя боится!
— Сомневаюсь.
— Хорошо, давай нагоним его и спросим об этом, — Стас схватил меня за руку и быстрым шагом ринулся к пешеходному, на светофоре оставались еще секунды зеленого света, и мы успевали. Приметив это, Игорь на противоположном конце дороги сначала прибавил ходу, а потом и вовсе сорвался на бег.
— Все. За ним гнаться бесполезно. И так доказательств достаточно.
Мне оставалось только подивиться сложившейся ситуации. Воспринимать ее всерьез я никак не хотел, искренне веря, что Игорь все же куда-то спешил и не мог простой удар, между прочим, единственный, так настроить против меня парня. Мальчишки с детства машут кулаками и это в порядке вещей.
Вторая перемена в моей жизни, повлекшая целую череду странных событий, продолжающих влиять на меня, случилась в самый неподходящий момент: поздно вечером дома я обнаружил пустую пачку из-под сигарет, просидев полдня за очень важным ответственным школьным заданием, которое не представлялось возможным благополучно скатать, в никотине я нуждался остро! Нацепив кожанку и прыгнув в кеды, я помчался в соседний ларек, где мог бы этот самый никотин раздобыть. На прошлой неделе тот, что стоял прямо у дома, благополучно снесли, и ближайший находился через дорогу на соседней улице.
Солнце давно скрылось за горизонт, а заткнуть уши наушниками не получилось — плеер отрубился прямо в руках — именно по этой веской причине, проходя мимо одного из открытых подъездов, услышав странные звуки, которых в подъезде слышать был не должен, остановился. Сквозь неразборчивую возню и шум был слышен женский жалобный плач.
Совсем ли отчаянным я был, залетая в подъезд с пустыми руками? Наверное, сильно. Отодрать кусок от деревянной лавочки не оказалось посильным — я прикинул сразу, — а искать что-либо на стороне не было времени.
Долго подниматься не пришлось. В три прыжка преодолев ступеньки, оказавшись на лестничном пролете между первым и вторым этажами, я застал в темном углу картину, которую больше всего боялся застать: плачущая женщина с разодранной одеждой и порванными колготками, насильно удерживаемая у стены, изо всех сил пыталась отбиться от мужчины, склонившемся над ее голой грудью, и пока одна рука зажимала ей рот, второй пытался задрать ей юбку.
Три секунды мне понадобилось, чтобы в буквальном смысле влететь в этого подонка, буксируя его собственным телом к смежной стене, одновременно хватая за волосы, и ударить головой об обшарпанный, выкрашенный в зеленый бетон.
— Мудак! — только оставалось шумно выругаться, когда отдача от удара пришла в плечо, боль в котором на секунду вывела из равновесия.
Мужчина, не издав ни единого звука, молча сполз по стене, оставляя на ней кровавые разводы.
На негнущихся ногах я подошел к бьющейся в истерике женщине, набрасывая на нее куртку. Поднимая взгляд на ее измазанное в туши и губной помаде лицо, едва освещенное тусклым светом уличного фонаря, я потерял дар речи: стоящая передо мной женщина оказалась учительницей по географии из моей бывшей школы — Инна Александровна. Назвать ее по имени я даже не осмелился, сегодня для женщины шока было достаточно. Уверен, находясь перед бывшим учеником в таком виде, она обязательно чуть позже испытает стыд.
Где-то во дворе послышался вой полицейских сирен — как всегда вовремя!
Впереди ждали две недели периодических заходов в полицейский участок на пару с матерью: неоднократная дача свидетельских показаний, подпись тысячи бумажек, участие в суде. Головная боль и потерянное время были оправданы одним-единственным фактом — я спас человека, который больше всего в тот день нуждался в моей помощи.
Наверное, именно таких резких перемен требовала моя жизнь.
Именно в таком виде — приправленных всеми гнусными деталями.
***
Последнего изменения на тот момент я уж точно никак не ждал, а осознав его, и вовсе испугался.
Я как обычно стоял у ворот школы, дожидаясь Илью после окончания пятого урока. На территории школьнику с сигаретой в зубах пришел бы мгновенный конец (да и не только школьнику), поэтому не зная, чем себя занять, я мучил свой телефон недавно установленной игрушкой Tetris! Ко мне подошла старая знакомая, по совместительству бывшая девушка, и ненавязчиво завязала беседу, которую я поддержал. Разговор был ни о чем, Кристина больше расспрашивала о моей новой школе, задавая самые банальные вопросы: нравится ли; трудно ли; как влился в коллектив; и нет ли у меня проблем с законом? А я давал ей самые банальные однозначные ответы. Была у Кристины своеобразная фишечка, которую при частом общении не сложно было заметить — улыбка во все тридцать два и вечная гримаса радости и счастья на лице. И я об этом, конечно же, знал, прекрасно осознавая, что это не показатель ее заинтересованности во мне или какого-то особенного отношения. А вот стоящий неподалеку Илья не был в курсе. И когда на телефон пришла СМС-ка от него с достаточно странным содержанием — «спровадь ее», брат стоял на крыльце с таким видом, что ни с каким другим спутать невозможно. В его взгляде просвечивалась откровенная и нескрываемая ревность. И дабы окончательно в этом убедиться, я наклонился к девушке, искоса (незаметно для нее) поглядывая на брата, положил руку на ее плечо и приобнял. Кристине сказав простое «рад был тебя повидать, увидимся», совершенно иное своим жестом сделал для брата, и реакция не заставила себя долго ждать: ускорившись, натягивая на голову капюшон толстовки, Илья собирался пройти прямо мимо меня. И сделать ему этого не удалось. Выставив руку, преградив ему путь, одним движением поймал его, заключив в объятиях и следом потрепав за макушку, все еще находящуюся в капюшоне.
— Куда ласты навострил?
— Домой, есть хочу жутко. Голодный я, — выдавил брат, совершенно не осознавая, что спалил свою контору с потрохами.
Кристина успела отойти до того, когда я повернулся, чтобы попрощаться с ней по-настоящему, поэтому продолжая держать брата, облокачиваясь на него, я решил исполнить его желание.
— Пойдем, я покормлю тебя. Знаешь, что на обед? Сварю суп из твоей ревности и приправлю его своим «а с какого хуя, собственно?»
— Это так заметно? — к моему большому удивлению переспросил Илья, вместо ожидаемых отпирательств — челюсть чуть не сделала сальто на асфальт.
И уже прямо над его ухом:
— А ты хотел оказаться на ее месте?
И вместо ответа получаю тычок в бок — брат вывернулся из моей хватки и в одиночку направился в сторону дома, запихав руки в карманы.
А я догонять его не стал, еще долго наматывая круги по двору, выкуривая одну за одной и бесконечно рассуждая на тему «правильно ли я все понял».
***
Недели мчались, а в свою собственную колею я так и не вернулся. Случившийся однажды надлом в моей маленькой серой и грязной жизни разросся трещиной по скорлупе, позволяя солнечным лучам пробиться во тьму, создавая такой разительный контраст почти черного у самого верха и сгустка света в самом низу. На чашу весов один за другим падали несоответствующие моей линии поведения поступки, словно кто-то наверху старательно помогал мне перекрыть ими давние грешки. Я окончательно запутался в себе, словно кот, играя с клубком, оказался скован нитками, как я — происходящим.
Хоть я и не просил у общества прощения за свой скотский характер и блядские поступки, оно словно махнуло на меня рукой, мол, «с каждым бывает», удивительно быстро делая меня незаметным для окружающих. Люди теряли ко мне интерес, а я, наоборот, находил в себе силы и желание копаться в своем прошлом и детально разбирать его, анализируя. В этом бесконечную поддержку оказывал мой одноклассник и друг Стас. Сидя в актовом зале на выпускном, игнорируя происходящее на сцене, он обратился ко мне с вопросом, не требующим ответа:
— Рад, что выпускаешься из школы человеком?
— А собирался выпуститься обезьянкой?
— И как тебе пришла в голову идея вдруг стать адекватной особью? Посмотри, у окружающих тебя людей отпало желание при малейшем контакте с тобой мчаться делать сорок подряд от бешенства.
— Это магия Хогвартса.
— Это, друг мой, «и встал он на путь истинный».
— Думаешь, прям так встал?
— Ты опять о своем члене? — уточнил Стас чуть громче, чем требовалось — на нас тут же покосились удивленные и заинтересованные взгляды. Я видел, как в соседнем ряду улетели на лоб брови чьей-то мамани.
— Не в этот раз.
— Ладно, отбросим в сторону твои шуточки. Я рад, что за эти годы каждый раз, когда ты бесил меня и у меня появлялось желание вскрыться вместе с беднягой, которого ты доставал, я не послал тебя далеко и надолго. Благодаря этому, наблюдая твою чудо-трансформацию…
— В электропоезд.
— Да хоть в электродилдо, как тебе угодней. Но спасибо тебе, скотина, за твою дружбу.
— Знаешь, откручивать головы я еще не разучился, обзываться было не обязательно.
— Я же любя! — похлопывая по плечу, Стас тепло улыбнулся и все же переключил свое внимание на торжество. Мне следовало заняться тем же. Чтобы через пару лет было по чему ловить ностальгию.
***
Слова Ильи не выходили из головы, как только попали в нее. И хуже всего мне становилось от умозаключений, к которым я приходил: повышенное внимание брата ко мне оказалось вещью приятной и, как я в итоге понял — востребованной, потому что останавливаться на этом я не собирался, ежедневно получая в домашних условиях подпитку. Одного его вида было достаточно. Я смотрел, как Илья хмурит брови, морщит курносый нос, закусывает в недовольстве губы и как часто одаривает пристальным взглядом, думая, что я не замечаю. Конечно, из книжек и Интернета о данном виде любви мне было известно достаточно. Тесная связь между близнецами — факт научный, а гиперповышенная чувствительность и потребность друг в друге — факт неоспоримый, и история знает все формы и все виды, в которых проявлялась данная потребность.
Одну из таковых форм, не самую редкую из имеющихся, я собирался проверить сразу после окончания выпускного. Домой я явился в небольшом подпитии, добровольно отказавшись от встречи рассвета с одноклассниками. Я заранее знал, что по приходе в квартиру, в ней обнаружится моя более миниатюрная копия, и не прогадал. Снимая по дороге костюм, освобождая себя от оков официоза и празднества, я прошел в комнату, где в своей постели уже сопело сонное тело.
— Всего третий час, а ты уже… Мда, из тебя выходит самый худший пример проведения выпускных, неужели даже на Алых Парусах не показался?
— Я выпил немного — у меня разболелась голова, и я предпочел отправиться домой, — не поворачиваясь ко мне, лениво возразил Илья. Наши голоса так непохожи. Мой, по неизвестным мне причинам, чуть ниже. Его же — из-за прерванного сна — чуть с хрипотцой.
— Разболелась голова? Знаешь, иногда я сомневаюсь, что мы из одной утробы.
Илья ничего не ответил, безразлично пожимая плечами.
— Давно дрыхнешь?
— Меньше часа.
— Хороший мальчик, значит, все же успел погулять. Где мама? В комнате не горит свет.
— Она-то как раз вовсю отмечает, просила не ждать.
— Настоящая сорокалетняя выпускница!
— И не говори. У нас классная мама, — чуть более оживленно поддерживает Илья. Окончательно раздевшись, я проследовал к постели брата, по пути чуть не сломав ногу и не навернувшись — на полу что-то валялось, а свет я не включал.
Поддев пальцами одеяло, я забрался в кровать к Илье, обнимая сзади, носом утыкаясь в плечо.
— Такой холодный, — только успевает проронить брат, нарочно лишая голос эмоционального окраса. А в ушах уже отдается его участившееся сердцебиение.
Ты такой чувствительный.
Продолжительно молчу, укладывая голову на подушку и придвигаясь вплотную, так, что носом трусь о тонкую кожу на шее, опаляя дыханием.
— Может быть, я такой, потому что ты должен меня согреть.
На этот раз молчит уже он. И эта тонкая игра начинает мне нравиться с каждой минутой все больше. Алкоголя в крови не так много, чтобы не отдавать отчет своим действиям, и прекрасно осознавая это, я решаюсь на далеко не последний шаг: легким касанием губ прижимаюсь к его шее, на мгновение замирая. А ритм его сердца начинает вновь набирать скорость. Интересно, что он чувствует? Ему страшно? Он ничего не понимает? Или же просто ждет, что дальше? Мой брат никогда не действует первым, и мне ли не знать об этом.
Как же ему повезло, что у него есть я.
Поцелуями спускаюсь от шеи по спине, языком проходясь между лопаток — выгибается навстречу, почти стирая границы между нашими телами.
— И как долго ты бы этого ждал? И что делал, если бы у меня на этот счет было другое мнение? — наверное, задавать такие вопросы, чередуя с поцелуями — не самая лучшая идея. Илья, как испуганный кролик, боится лишний раз пошевелиться, не то чтобы издать какой-то звук. И я не настаиваю больше. Монолог — тоже неплохо.
Знал бы ты, что я собираюсь сделать. И сделаю.
Проскальзываю рукой под его, ладонь касается груди, соскальзываю вниз, проводя пальцами по впалому животу, чуть задерживаясь, прежде чем накрыть стояк, обтянутый тканью не самого сексуального в мире нижнего белья, но это даже лучше. Носом утыкаясь в его спину, куда-то в середину, приподнимая указательным пальцем снизу податливую ткань, ныряю всей рукой, накрывая набухший член. Шумный выдох Ильи дрожью отзывается во мне.
— Не стоит так сильно напрягаться, я тебя не съем. Расслабься.
— Вряд ли получится, — голос настолько хриплый, что кажется, будто он заболел, и горячее тело тому подтверждение, но я-то знаю, что дело в другом.
Тягуче медленно поглаживаю его, чуть сжимая у основания и снова — вверх, большим пальцем сдвигая кожу на головке.