– Дожидаясь его, нам надо было держать на море несколько быстрых кораблей. Да. Тогда мы повязали бы Эдуарда по рукам и ногам и тогда могли бы не опасаться его возвращения.
– Благодарю тебя, Джон, – недовольным тоном проговорил Ричард. – Эта мысль не пришла мне в голову.
– Я всего лишь хочу сказать, что таких людей, как Эдуард Йоркский, не следует оставлять в живых. И ты знаешь это даже лучше меня. Он не признает поражения до тех пор, пока его не заставят сделать это. И за этим я присоединился к тебе, брат. Такой охоты я хотел. Чистый удар – и все ошметки смыты в канаву. Только не так. Теперь мне придется оглядываться назад весь остаток моей жизни.
Уорик хмуро посмотрел на младшего брата. Джон Невилл, упрямый и суровый, сухое, обтянутое кожей лицо. Один из самых жестких и беспощадных людей, известных Ричарду. Какое-то время Джона даже называли псом Эдуарда – до того времени, как король отобрал у него титул графа Нортумберлендского, совершив одну из своих главных ошибок, сделанных по наущению своей драгоценной женушки. Мысль эта заставила Уорика то ли зарычать, то ли что-то буркнуть, и он снова посмотрел на море, вспоминая свою решимость не покоряться прошлому.
– Теперь мы ничего не можем с этим поделать, Джон. Как мы и договаривались, ты получишь назад Нортумберленд. A я – все отобранные у меня земли и титулы, но без права наследования дочерьми. Титулы унаследуешь ты, Джордж, так? После моей смерти.
– Я стану герцогом Йоркским, – вдруг проговорил Джордж напряженным тоном.
– Ну конечно, – немедленно ответил Уорик. – Когда Эдуард будет низложен, титул по праву достанется тебе.
– И престолонаследие… Я стану наследником престола, – продолжил его зять упрямым и готовым к возражениям тоном, однако Ричард только пожал плечами:
– Как я уже говорил, после сына Генриха.
– Ах да… конечно, – промолвил Джордж уже не с таким удовлетворением, как прежде.
Прежние фантазии обретали плоть перед его глазами. Его брат, король Эдуард, изгнан из Англии. На троне вновь водворился Генрих Ланкастер, и насколько было известно Джорджу, сын Генриха являлся превосходным молодым человеком. Впрочем, занимать второе место в линии наследников английского престола было не столь уж худо. Уорик увидел, как его зять пожал плечами и решил смириться с этим и ждать. Большего он просить не мог.
– Хороший мальчик, – проговорил граф и, в совершенстве изображая любящего тестя, положил руку на плечо Кларенса: – А теперь ступай и убедись, что капитаны готовы стать лагерем. Мы слишком далеко отошли от лондонской дороги, чтобы возвращаться на нее сегодня. На мой взгляд, нынче подобает выставить стражу, хотя бы на одну ночь. Ничего другого я сделать не могу.
Джордж склонил голову, довольный полученным поручением. Кларенс направился прочь, и, когда он отошел достаточно далеко, чтобы больше не слышать их, Уорик повернулся к брату, рассчитывая увидеть на его лице то самое разочарование, каковое на нем и обнаружилось.
– Клянусь тебе, Джон, мы не могли наступать быстрее, – начал Ричард. – Ты сам говорил мне, что Эдуард не стал медлить с бегством. Это спасло его жизнь.
– Он вернется, – отозвался Монтегю, сплюнув на мостовую, словно сами эти слова были ему неприятны.
– Быть может, – проговорил Уорик. – Но если он вернется, мы поддержим законного короля Генриха, его жену и сына, принца Уэльского. Возможно, я оплачу охраняющее их войско, когда парламент вернет мне имения. Ей-богу, оплачу! Почему всякий раз нам приходится полагаться на грубиянов крестьян? У нас должны быть свои солдаты, как в старину, в легионах. Люди, которым не нужно возвращаться домой, чтобы растить этот чертов урожай.
– Говорят, что он растолстел, – заметил Джон все еще недовольным тоном. – Впрочем, более опасного человека, чем Эдуард Йоркский, мне еще не доводилось встречать. Он вернется – если только ты не упредишь его. Используй своих людей. Дерри Брюера, к примеру. Этот старый и злобный сукин сын куда более ядовит, чем целая дюжина твоих парламентариев. Выдай Брюеру кошель с золотом и скажи, что не хочешь больше видеть Эдуарда Йорка и слышать о нем. Он сообразит, что надо делать.
Уорик потер подбородок, ощущая, как надоела ему эта сырость и холод. Он подумал о тех случаях, когда ему случалось проявлять милосердие, вспомнил, во что оно в итоге обходилось ему. Решение нельзя было назвать трудным, и сожаления он не испытывал.
– Попробую, – кивнул граф. – Но ни слова об этом молодому Джорджу. Дальнейшие перспективы раздирают его на части. А я хотел бы положиться на его верность.
– Я не стал бы доверять ему, – сказал Монтегю.
– Ты вообще никому не доверяешь, – уточнил его брат.
– И не имею причин сожалеть об этом.
* * *
Джаспер Тюдор никак не мог приноровиться к лондонской суете, проезжая по узким улочкам к Вестминстерскому дворцу. Предыдущие четырнадцать лет своей жизни он провел во Франции и Фландрии, добывая себе пропитание солдатским трудом, какового не чуждался и его отец Оуэн. Он командовал ротой, охранял склад, был бейлифом у шерифа, а в самой низшей точке карьеры – профессиональным бойцом, в каковом качестве был трижды унесен с площадки в бессознательном состоянии. Но все это было теперь позади, и он поверить не мог тому, как переменилась его фортуна.
На реке стояли купеческие корабли, между которыми на мелководье юлила тысяча лодчонок, управлявшихся веслами и шестами.
Все, что способен произвести этот мир, можно было купить здесь, на причалах. Стук, шум и гам в какой-то мере умолкли, когда дядя с племянником повернули своих коней на запад, однако здесь пространство между городом и его великим дворцом занимали дома и дороги. Настанет день, подумал Джаспер, и город полностью поглотит Вестминстер. И, удивленный всем увиденным, он покачал головой.
Однако не городской шум волновал его. В Вестминстерском дворце, в древней короне, сидел его сводный брат Генрих. Первый сын его матери, невольно дивился Джаспер, освобожденный из заточения, как Даниил – из львиного рва или Иосиф – из той ямы, в которую ввергли его братья.
Генрих вновь был королем, и звезда Ланкастеров ярко светила на небосклоне. Чувство это невольно било в голову, и старший Тюдор то и дело поглядывал на своего племянника, стремясь разделить и его удивление, и счастье.
Впрочем, зрелище протекавшей сквозь столицу реки никак не тронуло Генри Тюдора, хотя Джаспер мог только дивиться тому контрасту, который являл собой Лондон по сравнению с Пембруком. Возможно, его племянник и рассчитывал увидеть здесь шумные толпы и потому ни капли не удивился. Или же, как начал подозревать Джаспер, в мальчишке было что-то не так; какая-то часть его не умела реагировать так, как надо. Тем не менее он улыбался Генри, рассчитывая на ответную улыбку. Конечно, с мальчиком плохо обращались, его воспитывали тычками и затрещинами, он рос без родителей и друзей, так что не стоит удивляться холодку в его привычках и манерах. Джаспер кивнул самому себе. Как-то раз к нему прибился пес, которого месяц за месяцем избивали, прежде чем он порвал веревку, которой был привязан. Несчастное животное приблудилось к нему в лесу, выйдя на запах похлебки, варившейся в походном лагере. Потребовалось много времени, чтобы собака перестала скалиться и дрожать, вновь обрела уверенность. Так что его, Тюдора, долг, может, и состоит в том, чтобы научить парня находить крохи радости, даже посреди колючего зимнего дня.
Джаспер свернул на тропу, уходившую от реки к огромным стенам дворца. Оставив аббатство за спиной, они с Генри спешились и с трепетом вступили под высокие и длинные своды Вестминстер-холла. Масштаб и дерзость этого сооружения всегда глубоко трогали старшего Тюдора. В просторных залах Вестминстера собирались королевский совет, Палата общин и Палата лордов, а над этими залами и за ними находились занимаемые королем помещения.
Джаспер на удачу постучал по деревянному прилавку, за которым почтенного вида старец продавал адвокатам гусиные перья, по пенни за дюжину. Король Генрих своим указом мог вернуть Пембрук тому, кто больше всего остального любил его. Пожилой Тюдор не смел даже думать о такой возможности из-за того смятения, в которое повергала его эта мысль. Человек способен терпеть долго-долго, но когда переполняется мочевой пузырь, когда он уже вытаскивает горшок, – тогда-то и посещает его самая му́ка. Мучительно оказаться рядом с возможностью исполнения самого заветного твоего желания.
Дядя с племянником, поднимаясь все выше, проходили один этаж за другим по страшно далеким от внешнего мира комнатам, в которых звуки гасли в коврах, гобеленах и в массивной тяжелой мебели. Вновь и вновь Джаспера и Генри останавливали люди короля, облаченные в ливреи дома Ланкастеров с вышитой на груди красной розой и гербом короля – лебедем и антилопой. Старший Тюдор остановился возле одного из них, чтобы разглядеть отлитую из пьютера кокарду с изображением короля Генриха верхом на коне, с державой и крестом в руках. Внимание польстило стражнику, и он, как и положено, глядя перед собой, ответил:
– Купил на рынке, сэр. Возьмите себе, если нравится. Я себе другую куплю.
– Нет. Меня радует сама твоя верность, – проговорил Джаспер. – Найду себе такую же. И что же это за город, где продают кокарды с изображением короля Генриха еще до того, как под ним согрелось сиденье трона!
– Да, сэр, и в самом деле, другого такого города, как Лондон, на свете нет, – ответил охранник, приосаниваясь и выставляя вперед грудь.
Джаспер с улыбкой направился к следующей лестничной клетке, которая должна была привести их к покоям короля. Перед ними ждала целая группа стражей, взиравших на пришедших сверху вниз. Пребывая в хорошем настроении, старший Тюдор отметил, что его племянник находится в полном восторге от всего увиденного и что взгляд подростка постоянно бегает по сторонам.
Перед последней дверью дядю с племянником старательно обыскали. Джаспер сам передал стражникам два кинжала, избавляя их от лишних трудов.
– Рассчитываю получить назад, – проговорил он, прежде чем вместе с сыном своего брата предстать пред королем Генрихом Английским.
Джаспер с улыбкой пропустил молодого человека вперед. Король сидел ярдах в тридцати от них, и лицо его было обращено к солнцу, лучи которого вливались в выходящее на Темзу окно. Вдоль стен стояла стража, но около самого короля находились только герольд и Дерри Брюер. Старший Тюдор достаточно часто поднимался на башню в Пембруке, и сама по себе высота не могла смутить его, однако трудно было отвести глаза от открывавшегося за окном вида на Лондон – крохотных домишек, дорог, рынков, зеленых полей и извилин реки, с зимней неторопливостью пробиравшейся сквозь город. День выдался ясным, и Джаспер постарался запечатлеть открывшийся вид в своей памяти.
– Мастер Джаспер Тюдор, – провозгласил герольд, подойдя к ним с племянником поближе, – бывший граф Пембрука. И его племянник Генри Тюдор, сын Эдмунда Тюдора, бывшего графа Ричмонда.
Герольд был явно обескуражен отсутствием необходимого продолжения. Джаспер нахмурился, так как король Генри продолжал взирать в окно.
Дерри Брюер шагнул вперед. На нем были отличный коричневый дублет и черные хозы. Джаспер обратил внимание на прикрывавшую его глаз кожаную полоску и корявую трость, казавшуюся в руках Брюера скорее терновой дубинкой, чем опорой.
– Его Величество, мастер Тюдор, ныне не настолько расположен к речам и праздной болтовне, как было во время вашей последней встречи, – заговорил начальник тайной службы. – Сент-Олбанс разбил его сердце, и оно до сих пор не исцелилось. Однако я помню вас. Вы хорошо сражались и без страха послали своих стрелков вперед.
– Что ж, все мы получаем свои синяки и шишки, мастер Брюер, – ответил старший Тюдор. – У меня отобрали Пембрук и отдали его моим врагам.
– Да-да, мир – жестокое место, – непринужденным тоном ответил Дерри, понимая, что стоящий перед ним человек рад возможности упомянуть утраченные владения. Едва ли не все, кто приходил к королю Генри, могли похвастаться подобной историей. Половина земель и титулов Англии была пожалована им в предыдущее десятилетие в качестве награды за службу. Проблема, так или иначе, будет решена судами и в частном порядке, хотя Дерри подозревал, что распутывать ее придется целую жизнь.
Обернувшись к Генри, Джаспер подвинул племянника на шаг, так что молодой человек оказался совсем рядом с королем.
– Это Генри, сын Маргарет Бофорт и моего брата Эдмунда, племянник самого короля.
– С материнской стороны, не так ли? – бодрым тоном проговорил Брюер. – Вы ведь сын Оуэна Тюдора, мастер Джаспер, а не короля Гарри, победителя при Азенкуре. А это большая разница – в крови и в сердце.
– Его мать, Маргарет, принадлежит к королевскому дому, Джон Гонт – ее предок, – напряженным голосом проговорил Тюдор, вспоминая, насколько раздражало его поведение начальника тайной службы короля.
Дерри шикнул на него, а потом пожал плечами.
– Насколько я помню, там была любовная связь? Дети, рожденные вне брачной постели? Все это было очень давно – а значение, друг мой, имеет только прямая мужская линия – Генрих Четвертый, Пятый, Шестой… А Йорки – всего лишь узурпаторы, стремящиеся стащить чужую монету, прямо как лондонские калеки в праздничный день. – Лицо Брюера сделалось уродливым, рот его искривила насмешка. – Посему, с какой бы просьбой ты ни явился сюда, никаких прав у тебя нет, поскольку тебе до этого и так доставалась слишком большая часть.
Чело Джаспера прояснилось впервые за время всего разговора. Интересно, сколько человек прошли мимо королевского трона с просьбами вернуть утраченные титулы или получить что-то другое по милости короля?
– Я пришел сюда не просить, сэр, – твердым голосом поговорил Тюдор, хотя ему было крайне тяжело умолчать в подобный момент о Пембруке и к тому же откровенно лгать. – Я привез сюда из Уэльса своего племянника, потому что посчитал уместным представить его кровному родственнику и тезке, королю Генриху. При всех ваших выпадах, мастер Брюер, мой племянник принадлежит к роду Ланкастеров.
Дерри Брюер смерил обоих посетителей холодным взглядом, впитавшим заштопанные места и потертую ткань камзола Джаспера, а также его заношенные сапоги, кивнул и как будто бы расслабился. А потом, к удивлению Джаспера, взял короля Генриха за руку и наклонился к нему, посмотрев ему прямо в глаза:
– Ваше Величество! Пришел ваш брат, с вашим племянником, сыном Эдмунда.
С неторопливостью зимней оттепели в глазах Генриха засветилась какая-то искра. Склонив голову, он повернулся к стоящим перед ним людям, и уголки его рта шевельнулись.
– Сколь благословил меня Господь, джентльмены. Сколь благословил меня Всевышний вашим визитом, – проговорил монарх голосом высоким и негромким, соединявшим в себе петушиные стариковские ноты и детскую напевность.
Затем он протянул руку, и глаза Джаспера остановились на бледных пальцах, скорее костяных, чем облеченных плотью. Но, несмотря на это, он принял королевское рукопожатие, порадовав правителя прикосновением. Затем король повернулся к своему сводному племяннику, и Генри Тюдор позволил, чтобы его еще раз подтолкнули вперед, и молча и внимательно проследил за тем, как монарх принял и пожал его пальцы.
– Какой хороший мальчик, – проговорил король Генрих. – Очень жаль твоего отца. Но скольких теперь уж нет в живых… Не знаю как… – Голос его угас, и Дерри Брюер немедленно поспешил положить руку короля ему на колени и поправить подоткнутое одеяло. Вновь повернувшись к дяде и племяннику, он посмотрел на обоих пристальным взглядом… материнским взглядом овцы, обороняющей своего ягненка.
– Его Величество неважно себя чувствует и быстро устает, – сообщил он им обоим. – Я сделаю для вас все, что в моих силах, мастер Тюдор.
– Я ничего не просил, – поправил его Джаспер.
– Я знаю это, однако вы сражались за короля в золотую для него пору. Это заслуживает награды.
Старший Тюдор почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он едва смел надеяться.
– А это верно, что Йорка изгнали из страны? – спросил он уже шепотом. Лондон был полон слухов и сплетен, в которых угадывалось немного правды. Надежно известно было только одно: что все войско Уорика спешно ушло на север и с тех пор от него не приходило никаких вестей.