Уложив макто на крыло, Бьерн заставил его повернуть на месте на сто восемьдесят градусов, а потом вновь швырнул его вниз, ввел в штопор и повел по быстрой и сильной спирали. Вокруг громыхало, мелькали вспышки света, и Бьерн уже не совсем понимал, что происходит. То ли ревела земля под окончательно уходящим в пучину Крененом, то ли враги метили по нему огненными шарами. Он еще успел бросить взгляд через плечо и увидеть Дитра, который уходил следом за Бьерном, но не настолько умело. Его макто швыряло из стороны в сторону слишком сильными порывами ветра, и это пока еще спасало ему жизнь. Но долго ли это продлится?
Очередной взрыв грохнул прямо возле головы Гревара, и Бьерн, сжав зубы, резко уложил его на левое крыло. Гревар сделал длинную петлю, потом нырнул вниз и взмыл вверх, меняя траекторию буквально каждые несколько секунд. Так они не попадут в него, и он сможет спастись. А вот уйдет ли брат?
Дитр был ведуном и мог Соединяться и создавать любые рисунки по своему желанию, жонглируя стихиями словно какой-нибудь актер разноцветными шариками. Вот только, в отличие от этого актера, он не мог дать сдачи. Ведуны Черного Дома Эрнальда приносили клятву не дотрагиваться до оружия, не создавать его и силу свою тоже не использовать во вред кому-либо. Естественно, что и Дитр принес эту клятву, а это означало, что он даже защититься от них не сможет.
Помоги мне, Орунг! Бьерн резко дернул поводья, уводя макто вверх и делая сальто назад. В его верхней точке он изменил направление полета, макто вывернулся, лег на воздушные потоки и устремился вверх, в обратную сторону.
Теперь все становилось гораздо сложнее. Махнир под Дитром выбивался из сил, отчаянно молотя крыльями по воздуху и пытаясь уйти от преследователей. Брат пытался заставить его лететь по неправильной траектории, кидая то вверх, то вниз, то в сторону, но макто подчинялся с трудом. Сказывалась профессия Дитра: он не был наездником, пройдя в детстве лишь самый краткий курс управления макто, до того, как в нем открылись способности ведуна. Да и последние годы никакой практики у него тоже не было, и дар Иртана в груди оставался не слишком хорошо развит. К тому же, сейчас Дитр постоянно оглядывался через плечо, видимо, пытаясь что-то сделать с преследователями, только толку от этого было не слишком много, потому что они так никуда и не делись.
Три черные тени быстро летели следом за макто Дитра, и у них здесь было явное преимущество. Стахи больше всего походили на очеловеченных летучих мышей, и воздух был для их кожистых крыльев, почти что как у макто, родной стихией. Бьерн уже сталкивался с ними в открытом бою и должен был признать, что стахи сражались просто прекрасно и были одними из самых сложных соперников, против которых он хоть когда-либо поднимал оружие. А эти еще и способны были сражаться с помощью энергии Источников.
Очередной огненный шар взорвался прямо за кончиком хвоста Махнира, все-таки слегка задев его. Ящер заорал, выкатив глаза от боли и отчаянно молотя крыльями по воздуху. Дитра в седле болтало как мешок с яблоками, вид у него был изможденным, и Бьерн четко понял одну вещь: долго брату не выдержать. Вряд ли он сможет уйти от следующего удара. А это означало – смерть.
Моментально приняв решение, Бьерн бросил Гревара прямо под брюхо Махниру. Послушный его руке и воле ящер вывернулся в воздухе, мелькнув более светлой чешуей на животе, а потом повис прямо в метре под крылом Махнира, повторяя каждое его движение.
- Прыгай! – не своим голосом заорал Бьерн, надеясь, что брат его услышит.
И Дитр услышал. Только он не прыгнул, а скорее просто вывалился из седла, каким-то чудом успев выпутать ноги из стремян.
Сильный удар бросил Гревара вниз, и Бьерн едва не потерял управление. К тому же, падая, Дитр попал ему локтем по затылку, и от этого из глаз посыпались искры. Упрямо сжав зубы, Бьерн выпростал руку из поводьев, вывернул плечо и силой втащил в седло полумертвого Дитра, уже начавшего сползать со спины макто вниз.
- Держись за меня! – крикнул он брату, а потом свечой взмыл вверх.
Теперь лететь было уже тяжелее, чем одному, но Гревар и обучался под двух наездников. Несмотря на то, что ящер фактически принадлежал Бьерну, тот внимательно следил за тем, чтобы макто учили для двух седоков, поэтому появление на его спине дополнительного веса не стало для него слишком серьезной помехой. К тому же, теперь, став почти на восемьдесят килограмм тяжелее, макто получил и возможность гораздо легче справляться с бьющими в морду порывами ветра, утвердившись в воздухе. Это было только на руку Бьерну.
Он не слишком долго уводил его вверх, боясь как того, что Дитр может не удержаться и выпасть из седла, так и удара стахов, которые теперь легко могли просчитать их траекторию полета. Потому Бьерн вновь швырнул макто резко вниз и под углом в белое паровое облако. До него осталось долететь буквально какие-то пару сотен метров, а это означало, что еще немного, и они спасены. Бьерн пустил в ход все свое искусство наездника, закручивая макто, швыряя его из стороны в сторону, гоня так быстро, что он почти что слышал барабанный грохот сердца Гревара, выбивающего дробь сквозь чешую прямо под ним. Но им нужно было уйти. Им нужно было…
Сильнейший удар бросил макто вперед, и Бьерна едва не вышвырнуло из седла. Он каким-то чудом удержался, вцепившись в луку седла, а другой рукой ухватив за шиворот Дитра. В следующий миг они влетели в облако пара, лицо обожгло, а Гревар заорал так пронзительно, что на этот раз его было слышно и сквозь рев бездны внизу под ними.
Воздух бил в лицо, а тряска была такой сильной, словно они летели прямо в ураган. К тому же Гревар начал как-то странно припадать на правое крыло, судорожно лупя крыльями по воздуху и мечась из стороны в сторону. Бьерн еще глубже слил собственный разум с его, и тело прошила жгущая кошмарная боль. Проклятые стахи попали в лапу ящеру, и ее оторвало ниже колена. Ослепший от ярости и муки макто совсем потерял последние остатки разума и теперь метался, словно раненая птичка, пытаясь хоть как-то умерить боль.
Внутри оборвалось, но Бьерн приказал себе ни о чем не думать. Сейчас речь шла о том, чтобы спасти их с братом жизни. Как только они сядут на землю, он сможет перевязать макто и переждать до того момента, как можно будет отправляться на поиски нимфы или Анкана. А сейчас нельзя было думать о том, что он ранен. Не время для паники и горечи, сначала выбраться.
Больше ударов не было, взрывов за спиной не слышалось. А значит, оправдался расчет Бьерна, и стахи не рискнули влетать в паровое облако над городом. Мысленно прикинув расстояние и их местоположение, Бьерн с невероятным усилием развернул обезумевшего от боли Гревара влево. Ящер орал и сопротивлялся, и от напряжения на лбу Бьерна выступили градины пота. Если он сейчас взбесится вконец, то запросто может нырнуть вниз и разбиться о землю вместе с ними. Его нужно было посадить. И посадить так, чтобы не повредить лапу.
Бьерн помнил место, в которое вчера утром приземлился Кирх. До него отсюда было не слишком далеко, да и дермаков там не должно было быть. Они все больше забирали к востоку, а это укромное болото находилось на западе. Главное – дотянуть дотуда сквозь раскаленный кипяток.
Дитр вцепился в его плечи изо всех сил. Бьерн слышал за ухом его тяжелое натужное дыхание, но гнал от себя плохие мысли. Если Гревару оторвало лапу, значит, удар шел снизу вверх, и брата не могло зацепить. А даже если и зацепило, Бьерн достаточно силен для того, чтобы дотащить его до лагеря и Анкана, которые обязательно помогут. Главное только – сесть.
Удары крыльев Гревара становились все более судорожными, словно он махал ими из последних сил. Бьерн сжал зубы и мысленно умолял, просил и подбадривал своего макто. Они летали вместе больше десяти лет и знали друг друга, пожалуй, так, как не могут знать даже супруги. Растворяясь в сознании макто, наездник получал над ним контроль, но одновременно с этим и сам ящер читал его эмоциональное состояние, его мысли и чувства, надежды и страхи. Гревар был его другом, его надежным товарищем, равного которому в этом мире не было. Ты должен справиться, брат! Я с тобой! Бери мою силу, всего меня бери, если нужно! Только живи!
Их затрясло, сильно затрясло. Зубы во рту Бьерна клацнули, едва не откусив язык, и он всем телом пригнулся к луке седла. Во все стороны хлестал кипяток, шипела и рвалась на части земля. А Гревар из последних сил махал крыльями, вопя во всю глотку и дыша так же тяжело, как запаленные лошади, что уже никогда не смогут остановиться. А потом они вырвались из моря белого пара над самыми кромками деревьев.
Дышать сразу же стало легче, но Бьерн и глазом не моргнул, следя за состоянием макто. С каждой секундой тот терял все больше крови: во время полета обмен веществ и скорость кровообращения у ящеров увеличивались в десятки раз, и теперь из отрубленной культи Гревара кровь буквально хлестала на черные верхушки елей.
Потом впереди что-то блеснуло в темноте, и Бьерн из последних сил взмолился своему макто, словно богу, открывая ему все свое сердце, без остатка. Пронзительно каркнув, Гревар еще несколько раз ударил крыльями, с трудом дотянул до самого краешка озера, а потом, с надрывным криком, подломился, будто подстреленная птица, и камнем рухнул вниз.
Удар о воду был силен, но Бьерн успел сгруппироваться и разбить водную гладь сложенными вместе ладонями. Только все это было ничто по сравнению с невероятной болью, что вспышкой на секунду порвала пополам его грудь, а потом ее не стало. Теперь там внутри была лишь тишина. Все так же золотился дар Иртана, согревая его, все так же сладко текла по венам сила, только не было дрожащее-звонкого ответа, одной-единственной нотки, что соединяла их с Греваром в одно целое.
Выставивший перед собой руки Бьерн погружался все глубже в илистую темноту, теряя инерцию падения, а одновременно с этим меркло и все вокруг. Он помнил огромные золотые глазищи, глупые и любопытные, что смотрели на него так, словно готовы были вылезти из орбит от удивления. Он помнил теплое прикосновение шершавого языка макто, когда кормишь его бараньей печенью с руки, и смешное чавканье, когда он хватает куски с твоей ладони и глотает их почти что не жуя, торопясь и давясь при этом, а потом кашляя, тоненько и сладко, словно ребенок. И то чувство непередаваемого восторга, необычайной мощи, великой силы и свободы, которое Бьерн ощутил впервые, поднявшись с пропахшего рыбой и пометом макто дна Гнездовья к летнему закатному небу, полному сладкого дыхания степей и водоворотов из белых лепестков Иртановой милости.
Он закрыл глаза, чувствуя, как ледяная тяжесть воды обволакивает его со всех сторон, стягивает железными цепями грудь и тянет, тянет ко дну. Среди вельдов говорили, что самое страшное: быть соединенным разумом с макто в момент его смерти, и теперь Бьерн отстраненно подумал, что понимает, почему. Не у Гревара от напряжения и боли разорвалось сердце, а у самого Бьерна. И в общем-то, теперь больше не было никакой разницы, выберется он из этого болота или нет. Холодная илистая тишь примет их обоих, укроет мягче самых родных объятий и даст им наконец уснуть. Бьерн открыл рот и выдохнул из легких весь воздух.
Вдруг что-то вцепилось ему в плечи и изо всех сил рвануло вверх. Бьерн от неожиданности вдохнул. Ледяная вода хлынула в легкие, он попытался выкрикнуть, моментально ослепнув от страха и боли, а потом все исчезло.
Дитра трясло от холода так, что зуб на зуб не попадал. Тщетно обхватив себя руками, он пытался сохранить хоть какие-то остатки тепла под ледяным ветром, который, казалось, выдувал из него саму душу.
Ночь была чернее смоли, и откуда-то издали долетал непрерывный грохот рвущейся земли. Вокруг же шелестела осока, раскачиваясь под ветром, да шуршали ветви деревьев, терлись друг о друга, словно моля о пощаде. Ветер слишком сильно рвал и качал их, будто обезумивший отец, ухвативший за волосы и таскающий из стороны в сторону провинившегося ребенка.
Прямо напротив него на черной вздыбившейся ряби болота качалась гигантская туша макто. Обломок крыла, расколовшегося от удара об воду, криво торчал в небо, белея на слабом свету пробившей кожу костью. Это была вина Дитра. Если бы он научился хорошо летать на макто, этого бы не случилось. Если бы он посвящал свое время не только тайнам пляшущих стихий, макто его брата был бы сейчас жив.
Самого Бьерна из воды вытаскивала гигантская черно-рыжая волчица, вцепившись зубами в ворот его летной куртки и волоча по воде. У Дитра даже не было сил удивиться тому, откуда она здесь взялась. Волчица уже целиком выбралась на берег, скользя жилистыми лапами по размякшей глине, и теперь отступала назад, таща следом тяжелое тело Бьерна. Брат не подавал признаков жизни, и у Дитра внутри было холодно так же, как и снаружи. Это тоже была его вина. Кажется, сегодня он убил не только макто.
Поковыляв к берегу навстречу волчице, Дитр приказал себе взять себя в руки. Сейчас он нужен был Бьерну, нужен был любой ценой. Он и так уже из-за своих клятв фактически убил Гревара, а Дитр прекрасно знал, что бывает с наездниками, под которыми во время соединения разумов умирает макто. Бьерн, конечно, был чересчур упрямым для того, чтобы умереть здесь в эту ночь вместе со своим ящером, но это ничего не значило. Вряд ли он оправится скоро.
С рычанием волчица одним рывком выволокла Бьерна на берег и отбежала в сторону, отряхиваясь всем телом. Дитр опустился перед братом на колени, не обращая внимания на то, как полыхнула болью спина. Заклятие, что оторвало лапу Гревару, задело и самого Дитра, но это было уже неважно. Главное было, чтобы выжил Бьерн.
Волосы прилипли ко лбу бездыханного вельда, губы у него были синие, глаза закрыты. Дыхания тоже не слышалось, как бы Дитр не прислушивался к груди, да и сердце не колотилось. Не желая верить в происшедшее, он рывком сел на брата, положил руки на его грудь и несколько раз сильно надавил. Потом припал к его лицу, зажав пальцами нос и изо всех сил вдохнув в рот воздух. И вновь начал давить на грудь. Так делали стражники вельдов, вылавливая из Хлая мальчишек, что играли на берегу. Река была холодна и опасна: ледяные ключи способны были вызвать судороги, и много непутевых ребятишек тонуло поздней весной и ранней осенью, пытаясь доказать другим, что они достаточно храбрые для того, чтобы купаться в неположенное время.
Надавить и вдохнуть, надавить и вдохнуть. Дитр сосредоточился только на этом, до смерти боясь бездыханных ледяных серых губ брата. Он не хотел верить в то, что это тело навсегда покинула душа. Он не собирался сдаваться и отпускать брата во мрачную темноту за Гранью, куда, как говорили, уходят все души после смерти, чтобы стать еще одним блуждающим золотым огоньком без памяти и имени, лишь вечным скитальцем в бесконечных пространствах тонкого мира. Бьерн нужен был ему здесь, живой и невредимый, ворчливый добродушный медведь, всегда готовый молча прийти на выручку, всегда стоящий рядом, надежный, как скала.
- Иртан, помоги! – шепотом молил Дитр, с силой надавливая на грудь брата. – Прошу тебя, помоги мне! Пожалуйста!
Потом что-то утробно заурчало в груди Бьерна, как бывает, когда весенняя вода вот-вот взломает толстый слой льда. А в следующий миг он резко вскочил вперед, вырываясь из рук Дитра, и из его горла хлынула черная вода. Нагнувшись над берегом, Бьерн дрожал всем телом, извергая из себя потоки воды, кашляя и хрипя, давясь, а Дитр поддерживал его под плечи, вознося бессловесную хвалу Иртану. Не было предела его милости и не было уголка, не освященного его прикосновением.
Прокашлявшись, Бьерн судорожно вцепился в руки брата, моргая так, будто не видел его.
- Ты вытащил меня! – взревел он, с силой тряхнув его. – Зачем ты вытащил меня, Дитр?!
- Это не я, – покачал головой ведун, чувствуя, как сжимается сердце. Что-то не так было с Бьерном, что-то было совсем не так. Ощущение от него оставалось теперь какое-то странное, неправильное, какое-то не такое.
- А кто, бхара?! – взревел Бьерн, и глаза его налились кровью, а осмысленное выражение совсем пропало из них. – Кто это сделал?!
- Я, – раздался из-за спины глухой голос.
Дитр обернулся через плечо. Недалеко от них на берегу стояла обнаженная анатиай, завернувшись в огненные крылья. Ее черные волосы были мокрыми, падали на лоб, и с них медленно стекала вода. А ее жесткие волчьи глаза сейчас казались особенно ледяными.