Тело неподъёмно тяжелое. Я попытаюсь ухватить его за ноги, но они непостижимым образом выскальзывают из моих рук, и я выцеживая проклятья сквозь зубы, падаю на землю. Голова невыносимо гудит, все сознание заляпано густыми пробелами, пробито пробрешинами неосознанности.
Боже… да что происходит? Капли холодного пота, вместе с отвратительно теплой кровью стекают по моей шее. Снова щупаю свой затылок, пальцы натыкаются на сочащуюся влагой рану, оставленную кем-то из Отречения. Ужасный гул в ушах и тысячи маленьких, слепящих мушек застилают взор. Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Ну дыши же… давай… еще дыши. В нос ударяет дикая смесь пыли, пороха, гари и… крови. Кровь…
В висках ухает барабанная дробь, голова плохо соображает… отдельно только мозг подает какие-то сигналы. Сердце сжимается до размеров горошины и истекает невыносимой болью, отравляющим ядом, пустым отчаянием… А потом звенящая тишина заливает слух. Едкий дым заполняет легкие. Я прикрываю лицо руками, стискиваю голову ладонями. Слезы катятся по щекам прозрачными осколками. Почему… да вашу мать, что происходит? Как? Ничего не понимаю… не помню.
Меня колотит, как трепыхающуюся на ветру тряпочку. Нужно сосредоточиться, ну давай же, вспоминай… Помню только… финальный тест… банкет… ночь… А потом? Помню, как ползала по полу, собирая свои вещи, помню как шарила руками в темноте в поисках второй туфли. Даже помню, что так и не нашла и сбежала босяком. Как бежала по каменным коридорам бесконечных ходов Бесстрашия. Как на цыпочках пробиралась в спальню неофитов… и всё. Всё! Ни черта больше не помню. А потом… Серые дома Отречения… душераздирающие крики, люди… Мертвые люди медленно оседающие на землю. Их тела, так нелепо, как в замедленной киносъемке пробивают множество отверстий пули. Громыхающая канонада оружия…
Господи… этого не может быть. Это не правда… Мои руки, твердо сцепившие автомат, мой палец плавно нажимал на курок… и выпускал смертоносный патрон в грудь невинного, безоружного человека. Нет, нет… да что это такое? Нет… ну пожалуйста, умоляю… Что здесь происходит?
Плотное, черное покрывало ужаса, полностью поглощающая в свои колючие объятья паника. Дьявольский хаос. Кровь… люди, раненные люди, убитые, безжалостно расстрелянные. Сколько? Сколько я убила? Боже мой… сколько жизней я выдрала и забрала? Сколько душ растерзала? Господи… сделай же что-нибудь!!! Помоги… да развергни же небеса над нашими головами. Закрой эти врата адского царства. Уничтожь!!! Прошу, умоляю тебя… молю…
Несколько секунд кромешной тишины. Бесстрашные непонимающе оглядываются вокруг. Сотни убитых… сотни бесценных жизней. Мы изгваздали своими грязными подошвами этот мир, заляпали реками крови, которую никогда не смыть с наших рук. Душа рассыпается на безобразные клочочки страха, на алые песчинки кошмара. Как… кто это допустил? Твари… полюбуйтесь, что вы наделали… как же жутко. Боже…
Отшибающий ступор сильный удар по голове, меня швыряет на землю. Мужчина в серых одеждах в озлобленности, со свирепой яростью набрасывается на меня с какой-то палкой в руках. Сердце стремительно ухает в пятки. Я кричу, зажав уши, сдавливаю их до боли. Мне страшно, как же мне страшно… Я боюсь. Опасность рядом…
Рев застрекотавшего в своей прощальной песне оружия сливается в ахающий взрыв, толчком отдающим по всему Отречению. Целые серии выстрелов со всех сторон, снова дрожь земли. Клубы пыли, черного дыма, крошево кирпича, обломки скромных, сереньких домиков. ЧЕРТ! Да что происходит? Своды стен рушатся, засыпая землю бетонной крошкой.
Все инстинкты велят уходить, нужно выбираться отсюда, бежать. Но бесстрашные стреляют друг в друга. Со стоном, с удушающим хрипом пытаюсь встать, мое лицо заливает кровью… Твою мать, что это было? Вокруг все в дыму, в огне. Мой автомат валяется под ногами.
Кто-то обхватывает меня за плечи, приподнимает с колен и куда-то тащит. Далекий, как сквозь вату голос:
— Эшли, ты жива? — Альберт, все лицо в грязи, копоти, какой-то саже. — Очнись, нужно убираться от сюда! — тянет меня в сторону, в надежде найти укрытие за домами.
Человек с прострелянным затылком лежит перед нами, воздух разрезают вопли ужаса, откровенной матершины и разбавляет предсмертные крики людей. Мы не успеваем найти укрытие, оказавшись под перекрестным огнем. Ал сгребает меня в охапку и, укрывая собой, прорывается вперед. Я только вижу его руки… в крови. Не знаю в чьей… они все в крови. Яркой, алой, словно тягучий, густой джем.
Тупое оцепенение мешает сопротивляться, и меня вталкивают за стену, снова падаю на колени. Все так внезапно началось. Выстрелы, взрывы, вскрики, плач десятков голосов, шум боя… Но я не могу ничего разглядеть, кроме неуклюже завалившегося Ала. Половина лица в ожогах, грудь разворочена очередью… на его лице застыла маска боли, страдания. Меня трясет. Убит… Ала убили. Слезы уже не от дыма. Прижимаю его к себе, вся одежда пропитывается кровью насквозь… она красная, невообразимо красная! А я еще сильнее прижимаю его к себе…
Мне страшно… уже плевать на стрельбу. Ничего больше не чувствую, только последние, затихающие удары его сердца… Вот что я слышу, слишком отчетливо. Это важно для меня, сука, важно…
— Пожалуйста, не надо. Не умирай, только не за меня, — глажу его по слипшимся в сосульки волосам. — Мальчишка, милый мальчишка. Не умирай… нельзя, еще рано, — шепчу тихо.
Глаза его открыты и смотрят куда-то в бок. Лужа крови растекается вокруг нас. Я не знаю что делать. Сил нет двигаться и держаться на ногах. Взвываю от отчаяния, подхватываю его подмышки и волоку в сторону. Голова его странно дергается, а я плачу, потому, что мне кажется, что даже мертвому — ему больно. Опять падаю, тяжело…
— Прости, прости меня, — перехватываю его за ноги и тащу к ближайшим кустам.
Костяшки пальцев белые от напряжения. Слышу какой-то странный звук и ёжусь, не сразу сообразив, что это я так вою. Громко и протяжно, как раненый зверь. Руки, измазанные его кровью, постоянно соскальзывают, и я плюхаюсь рядом. Сижу в его ногах и раскачиваюсь, глядя куда-то в пространство…
Пули противно свистят, огонь, мелькающие силуэты… Меня чем-то придавливает, не могу пошевелится. Боль пронзает все тело, перед глазами все темнеет… я проваливаюсь в небытие. Кончено… все кончено. Сжав прыгающие в чечетке пальцы в кулаки, стараюсь выбраться из-под навалившегося тела. Мертвого тела. Кое-как выползаю, залезаю за обломки здания, прильнув к углу, прищуриваюсь, пытаясь рассмотреть сквозь дым движущиеся очертания бесстрашного арьергарда.
Автоматные очереди плавно укладывают тела на землю. Это самая настоящая разломившаяся преисподняя: шарахающие взрывы, стрельба, разрушенная фракция, едкий, черный дым, окутавший все окрестности, летящие во все стороны обломки, кровь, мертвые люди, мертвый Ал. Сжимаю зубы до скрипа, сглатываю тошный комок в горле. Я не буду сейчас об этом думать, не буду…
Эй, там наверху… помолитесь за наши души… если, конечно есть, кому. Что-то мне начинает казаться, что гребанные небеса совершенно пусты. Могло бы быть хуже? Да куда еще хуже? Могло, еще как хуже… А вдруг, еще не все потеряно. Нужно попытается отыскать тех, кто мог уцелеть. Надо только верить. Нужно найти девчонок… нужно найти Эрика.
Страх за его жизнь одним разом пробивает оцепенение, так, что я дергаюсь, как от сильного удара током, и судорожно цепляюсь пальцами за автомат. Надо его найти, он жив. Должен быть жив. Он сильный, опытный и закаленный в боях, он бы никогда так просто не посмел сдаться. Да, именно так. Он жив!!! Тусклый, пляшущий огонек надежды немного разгорается, превращаясь в пламя, ласкающее своими языками мою веру. Так что пошла дрянь вперед, пошла… Я знаю себя… я подберу сопли, стисну волю в кулак и… Но отчего же так горько, так пусто внутри? Бурлящий ужас, кислотой разливается во внутренностях и разъедает мои, перекалеченные останки души.
Просто необходимо продвигаться вперед. Через «не могу». Потому что так надо. Должен же здесь быть кто-то из командного состава, так что на карачки и давай милая, давай. И я ползу, прикладываясь к самой земле. Руки не хотят слушаться, ноги мелко трясутся, и я хватаю воздух ртом, как рыба выброшенная из воды. Трупы, везде трупы. Мою душонку, видимо, теперь точно не спасти, раз я убила этих людей.
Я слышу как в примятой, жухлой траве до сих пор бегут ручейки крови, уходящие прямиком в бурный поток, чувствую этот жгучий запах пороха и медный привкус на губах. Злоба и ненависть от своей бесполезности и беспомощности затопляет рассудок до самых краев. Дайте мне ту паскуду, что наворотила это чистилище. Это не просто боль… этому даже нельзя подобрать название. Дайте мне, ну пожалуйста… и я растерзаю голыми руками, загрызу, подвешу за глотку, за яйца, прямо на самой площади, погруженного в руины Отречения.
Медленно ползу, пересекая небольшое расстояние между разрушенных домов. Я должна хоть попытаться кого-нибудь найти, если перестану делать хоть что-нибудь — свихнусь… Палящий, раскаленный гвоздь в сердце вбивается исключительно мучительно. Дышать невыносимо больно. Все видимое пространство засыпано телами. Ах, как же их тут много… Боюсь увидеть знакомое лицо. Ощущение, что я спустилась в пекло к самому дьяволу… пепелище и мертвые люди. Мертвый Девид… его вытянувшееся, застывшее, обезображенное ожогами тело первым бросается в глаза. И полыхающий жаром гвоздь входит в сердце по самую шляпку, срезав дыхание, слезы дорожками скользят по щекам.
Потихоньку доползаю на самую окраину Отречения, недалеко простилается железная дорога. Вокруг все никак не смолкают завывания оружия. То ли началась война, то ли все бесстрашные окончательно рехнулись, но как это началось я совершенно не помню. В памяти огромное белое пятно, наполненное странным киселем забвения. Безумие.
Люди стреляют без разбора по всему, что передвигается. Черт, вот идиоты! Простилающиеся по земле выбоинки от пуль, загоняют меня в неглубокую канавку, вынудив пустить очередь по верхам, над головами стрелков, утыкая тех рожами в грязь. Да что с ними со всеми творится? Почему они отстреливают своих? Ни лидеров, ни командного состава, за все свое путешествие по царству Аида я так и не нахожу. Бл*дь. Меня резко выдергивают со дна рытвины за руку.
— Это ты? — сквозь пелену густого воздуха слышу знакомый голос. Суно. — Давай выбираться отсюда.
— Куда? — еле разлепив ссохшиеся губы, осипши шепчу. Она выглядит еще хуже меня, словно полностью окунулась в кровавое озеро.
— Скоро поезд должен проходить, нужно постараться добраться до Бесстрашия, нужно найти кого-нибудь из лидеров и узнать, что происходит, — она бросает короткий взгляд на часы и падает рядом со мной, укрываясь от выданной в нашу сторону автоматной очереди.
Буквально вжавшись в землю и прикрыв руками головы, мы несколько минут не имеем возможности пошевелиться. Кажется, кто-то всерьез решает убить именно нас, а не просто разряжает обоймы.
— Ползком, — дергаю за рукав Суно и тащу за собой.
Нам хоть чуть-чуть везеница, чтобы проползти эти невероятно длинные и непроходимые пару десятков метров. Ну же, еще немножко совсем, еще… У меня есть цель. А когда есть цель, отступает все — и боль, и сомнения, и страх. Когда до рельс остается практически рукой подать, нас снова впечатывает в землю, как саженцы, по самое не могу. И стреляют явно на поражение, вашу мать. Передернув затворы, нам больше просто ничего не остается делать, как вежливо отвечать на перестрелку, чтобы уберечь свои никчемные жизни. И мы стреляем… мы снова убиваем. Господи… помоги же нам…
Низкие вибрации земли постепенно набирают обороты, поезд приближается. Черт, и как же нам туда запрыгнуть? Еб*нные стрелки не прекращают шмалять в нашу сторону, не оставляют никакого времени для разбега. Суно нервничает, тоже все прекрасно понимает. Черт! Черт! Черт! Да вашу ж мать, пошли все нахер. Так просто я свою шкуру не продам.
— Рискнем? — быстрый взгляд в мою сторону и Суно перезаряжает оружие. Киваю. Ну, конечно, а куда нам еще деваться?
Состав не сбавляя скорости несется по рельсам и мы, подскочив с земли, резво перебираем ножками, сдобрив все свои действия грязными ругательствами. Набираем разгон, попутно пригибаясь от лупящих по стали вагонов пуль. Ухватившись за поручень, затаскиваю свое тело внутрь и тут же кидаюсь за Суно, ловя ее за руку. Ее сильно швыряет, словно толкнули в спину и слегка обмякнув, женщина падает прямо на меня. Убили… опять убили… боже…
Не знаю, сколько я пролежала рядом с Суно, упершись взглядом в стену, никаких мыслей, только кажущаяся невозможно бесконечной — пустота. Кромешная, забирающая все, что ценно в этой жизни, абсолютно все, пустота. Да что же это такое? Не смей сдаваться, не позволяй себе сломаться. Ты не можешь, не должна!
Но печальная соль безостановочно ползет по вискам, скручиваюсь в маленький клубок, обхватив плечи руками. Как же мне плохо, как же больно. Эрик… ну где же ты, где? Ты всегда меня спасаешь, всегда появляешься, когда мне нужен. Ищешь ли ты меня? Может он думает, что я там погибла? А вдруг уже размазал скупую мужскую слезу и похоронил меня мысленно, или надеется еще? А надеется ли вообще? В то, что он жив, свято верю, знаю, как в то, что мое сердце еще бьется. Оно бьется. Если бы с ним что-то случилось, если бы он… ушел… я бы это почувствовала. Боже, только не дай ему погибнуть… А он… знает ли Эрик, как много для меня значит? Я не сказала вчера ему, что люблю, испугалась. И жалею теперь. Может, уже никогда не скажу.
Внезапно поезд довольно резко сбросил скорость. Приподнявшись на корточки, выглядываю за открытую дверь, но голова настолько невыносимо кружится, что ничего не разобрав, я снова валюсь на жесткий пол. В глазах пляшут темные пятна, сменяясь жуткими, кровавыми картинками. Ненавижу… ненавижу!
Будьте вы все прокляты, твари, возомнившие себя вершителями судеб… горите в аду! И знайте, если доберусь до вас — жизнью клянусь, небом клянусь, камня на камне не оставлю от вашего нового, ёб*нного мира. Господи… дай мне только сил и терпения. Как же мне страшно… невыносимо, просто невыносимо больно, мучительно… Где же ты? Эрик… родной мой, найди меня… забери меня отсюда… ну, пожалуйста… мне так плохо… чертовски больно… ты так мне нужен! Слезы иссякают нескоро. А когда иссякают, на грязном полу остается только опустошенная человеческая оболочка. Наконец, приходит спасительная темнота…
Поезд мерно покачивается, словно убаюкивает. Кто-то теребит меня за плечо… С трудом разлепляю глаза. Черт, где это я? Рука пытается нащупать автомат, но его нет, как нет и оружия Суно. Проклятье, почему все так плывет… Кажется, меня очень неплохо по голове приложили… Что, вообще, со мной произошло? В голове все путается. Я сбежала из Отречения… Потом ползла… Сколько я уже валяюсь тут… в обморок свалилась. Да, точно, было такое. Куда же делось оружие? Наконец, мне удается осмотреться. Афракционеры…
В вагоне свистит ветер. Меня окружают вооруженные люди, а у меня нет оружия. Вот, бл*дь, выспалась идиотка… Афракционер с повязкой на глазу склоняется надо мной и отводит свой пистолет в сторону. Рядом с ним взрослый мужчина с иссеченным рубцами, шрамами и маленькими ямками лицом, видимо, оставшимися после кожной болезни. Человек десять, все мужчины и от этого становится как-то уж жутко. И что мне теперь делать?
Все молчат, разглядывая меня как невиданную зверюшку, походу дела мне теперь полный пи*дец. Одежда грязная, местами разорвана, но у них есть оружие… и мое они забрали. Сука, Эшли, ну вот что же ты за придурошная такая, а? Перед глазами все плывет, несколько раз зажмуриваюсь и тру лицо ладонями, пытаясь привести хоть немного себя в форму. А потом… Золотистые волосы, пусть давно не мытые, но это они, да. Серьезная складка между бровями и чуть дрогнувшие тонкие губы в улыбке.
— Эдвард! — восклицаю я, подаваясь вперед, и чуть не падаю. Но он ловит меня и усаживается рядом на пол, не убирая своих рук с моих плечей. — Эдвард, это ты… живой, живой.
— Узнала? — голос все тот же, с нотками насмешливости и немного мягкий. — Что ты здесь делаешь?
От него пахнет костром, улицей, смесью мазута и оружейного масла и чуть-чуть не мытым телом, но запах совершенно не кажется противным. Наверное, если человек дорог, то не имеет никакого значения — чем от него может пахнуть. С силой обхватываю его за шею и утыкаюсь носом в висок. Он немного похудел, скулы стали острее, но и возмужал. Сердце подскакивает в груди и пляшет, пляшет. Слезы новым потоком текут по щекам, а горло перехватывает сухой спазм.